– Нет. Мужчины ужасно старомодны. Они склонны цепляться за свои устаревшие заблуждения. В их глазах шпильки и шляпные булавки – это такое женское «оружие». Возможно, когда-то так и было, но в наши дни и то и другое давно вышло из моды. Лично у меня в последние четыре года не было ни шляпной булавки, ни шпильки!

– И потому ты считаешь…

– Что капитана Сессла убил мужчина. А шляпная булавка понадобилась ему затем, чтобы все подумали, что убийца – женщина.

– Что ж, в твоих словах есть некая правда, – согласился Томми. – Просто удивительно, как все становится на свои места, стоит лишь хорошенько задуматься.

Таппенс кивнула.

– Все должно быть логично – если взглянуть на вещи под верным углом. Вспомни, что Мэрриот когда-то сказал о взгляде любителя – мол, тот подмечает мелочи, известные из личного опыта. Мы что-то знаем про таких людей, как капитан Сессл и его жена. Мы знаем, какие у них привычки, как они склонны поступать, а как – нет. И у каждого из нас есть свое собственное, особое знание.

Томми улыбнулся.

– Ты хочешь сказать, что ты дока по части того, что люди с короткой прической обычно имеют при себе, а также по собственному опыту знаешь, что обычно чувствуют и как поступают жены?

– Что-то в этом роде.

– А я? Что такого должен знать я? Как мужья знакомятся с молодыми девушками?

– Нет, – серьезно возразила Таппенс. – Ты знаешь, что такое площадка для игры в гольф – не как детектив, который ищет улики, а как игрок. Ты разбираешься в гольфе и представляешь себе, что может испортить настроение игроку.

– Только что-то по-настоящему серьезное – по крайней мере, в случае с Сесслом. Он был игрок высочайшего класса, но начиная с седьмой лунки играл, как неумелый ребенок, впервые взявший в руки клюшку. По крайней мере, так они говорят.

– Кто они?

– Барнард и Леки. Они шли следом за ним, как ты помнишь.

– Это было после того, как он встретил эту высокую женщину в коричневом. Они ведь видели, как он с нею разговаривал, не так ли?

– Да, по крайней мере…

Томми не договорил. Таппенс в недоумении посмотрела на него. Взгляд мужа был устремлен на кусок бечевки в его руках. Правда, ей показалось, что в данный момент он видит перед собою нечто другое…

– Томми, в чем дело?

– Спокойно, Таппенс. Я играю в Саннингдейле вторую лунку. Сессл и Холлаби идут впереди меня. Начинает смеркаться, но я довольно четко могу различить Сессла по его голубой куртке. Слева от меня по тропинке идет женщина. Она идет не с дамской площадки, потому что та справа, и если бы она оттуда шла, я бы ее наверняка заметил. И, вообще, странно, что я не заметил ее на дорожке раньше, например, от пятой лунки…

Томми на минуту умолк.

– Ты только что сказала, Таппенс, что я знаю эту площадку. Сразу за шестой лункой есть небольшая хижина, или укрытие. Любой мог там дождаться нужного момента. Там даже можно изменить свою внешность. То есть скажи мне, Таппенс – потому что здесь опять потребуется твое специальное знание, – насколько трудно мужчине переодеться в женщину, а затем – снова в мужчину? Например, не мог ли он надеть юбку прямо на бриджи?

– Разумеется, мог. Просто такая женщина выглядела бы немного крупной, только и всего. Длинноватая коричневая юбка, коричневый свитер, какие носят и мужчины, и женщины, и дамская фетровая шляпка, к которой по бокам приколоты локоны… Собственно, этого достаточно, чтобы сойти за женщину издалека, а ты, как я поняла, именно это и имел в виду. Достаточно снять юбку и шляпку с локонами, надеть на голову кепку, которую до этого, скрутив, держал в руке – и ты снова мужчина.

– Сколько времени займет такое перевоплощение?

– Из женщины в мужчину – минуты полторы, возможно, даже меньше. Наоборот – из мужчины в женщину – чуть дольше. Нужно надеть шляпку, поправить локоны, да натянуть и юбку на бриджи тоже труднее, чем снять ее.

– Это меня не слишком беспокоит. Для меня куда важнее время на перевоплощение в мужчину. Как я уже сказал, я играю на шестой площадке. К этому времени женщина в коричневом дошла до седьмого колышка. Она пересекает поле и ждет. Сессл в своей голубой куртке идет в ее сторону. Они с минуту стоят, затем вместе удаляются по дорожке и скрываются за деревьями. Холлаби на какое-то время остается один. Проходит две-три минуты. Я снова на поле. Мужчина в голубой куртке возвращается, но играет ни к черту. Тем временем начинает темнеть. Мы с моим партнером продолжаем игру. Впереди – другие двое. Причем Сессл играет так, как будто в первый раз держит в руках клюшку. На восьмой лунке я вижу, как он уходит прочь по узкой боковой тропинке. Что такого случилось с ним, что его игру вдруг стало совершенно не узнать?

– Наверное, из-за той женщины в коричневом или мужчины, если ты думаешь, что это мужчина.

– Именно. Кстати, вспомни, где они стояли – среди зарослей дрока, подальше от чужих глаз, чтобы их не заметили двое игроков, которые шли вслед за ними. Там можно бросить тело и быть уверенным в том, что оно пролежит до утра, никем не замеченное.

– Томми! Ты думаешь, что все произошло именно тогда? Но ведь никто ничего не слышал!

– Не слышал чего? Доктора сошлись в том, что смерть была мгновенной. Но войне мне не раз доводилось видеть, как такое бывает. Люди даже не успевают вскрикнуть, разве что с их губ срывается похожий на бульканье стон, или вздох, или этакий смешной кашель. Сессл идет к седьмой площадке, ему навстречу выходит женщина и говорит с ним. Он узнает ее, то есть узнает переодетого женщиной мужчину. Ему любопытно, зачем тому это понадобилось, и он позволяет увести себя по дорожке к кустам.

Один удар в сердце шляпной булавкой, и Сессл падает замертво. Тот, второй, оттаскивает его тело в заросли дрока, снимает с него голубую куртку, сбрасывает с себя юбку и шляпку с локонами. Затем облачается в знаменитую голубую куртку Сессла, натягивает его кепку и возвращается на поле. Трех минут ему достаточно. Те игроки, что идут сзади, не видят его лица – лишь хорошо знакомую им голубую куртку. Им и в голову не приходит, что это не Сессл. Одно странно: человек в голубой куртке отвратительно играет в гольф, что на Сессла совсем не похоже. По их словам, он играл, как совсем другой человек. Разумеется, ведь это и был другой человек!

– Но…

– Довод номер два. Девушка оказалась задействована в этом спектакле также по приглашению другого человека. В кино с Дорис познакомился и пригласил ее к себе в Саннингдейл не Сессл, а человек, который представился Сесслом. Подумай сама, Дорис Эванс арестовали лишь спустя две недели после убийства. Она ни разу не видела тела. Потому что если она его видела, то наверняка удивила бы всех, заявив, что это совсем не тот мужчина, который тем вечером привел ее на поле для игры в гольф и, как безумец, кричал про самоубийство. Это был заранее спланированный спектакль. Сначала – девушка, получившая приглашение приехать в Саннингдейл в среду, когда дом Сессла будет стоять пустым; затем – шляпная булавка, якобы указывающая на то, что это убийство – дело рук женщины.

Убийца встречает девушку, приводит ее в дом, кормит ужином, приводит на поле, и как только они приближаются к месту убийства, выхватывает револьвер и кричит о самоубийстве. Разумеется, девушка напугана и убегает. Стоило ей скрыться из виду, как он вытаскивает из кустов тело и бросает его на игровой площадке. Револьвер он кидает в кусты, затем аккуратно заворачивает шляпку в юбку и – теперь это мое сугубо личное предположение – идет в сторону Уокинга, до которого всего шесть или семь миль, откуда поездом возвращается в Лондон.

– Погоди, – остановила его Таппенс. – Есть еще одна вещь, которую ты так и не объяснил. А как же Холлаби?

– Холлаби?

– Да. Согласна, игроки, которые двигались сзади, не могли знать, кто там впереди – Сессл или нет. Но только не говори мне, что тот, кто играл с ним в паре, был так загипнотизирован голубой курткой, что ни разу не посмотрел ему в лицо.

– Дорогая моя старушка, – ответил Томми. – В этом-то все и дело. Холлаби прекрасно все знал. Видишь ли, я принимаю твою теорию, что настоящими мошенниками были Холлаби и его сын.

Убийца – это тот, кто хорошо знал Сессла, например, такие вещи, что в среду в его доме не бывает слуг и что жена его на тот момент находится в отъезде. Кроме того, это кто-то такой, кто мог раздобыть дубликат ключа от входной двери. Думаю, Холлаби-младший прекрасно отвечает всем этим требованиям. Они с Сесслом одного возраста и роста. У обоих привычка бриться начисто. Не исключаю, что Дорис Эванс видела в газетах фото убитого, но, как ты сама только что заметила, обычно люди видят лишь то, что перед ними мужчина, а на остальное не обращают внимания.

– Разве она не видела в суде Холлаби-младшего?

– Он ни разу там не появился. Действительно, с какой стати? Показаний он дать не мог. В качестве свидетеля в суде выступал Холлаби-старший, с его безукоризненным алиби. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, чем в тот вечер занимался его сын.

– Да, все сходится, – согласилась Таппенс и, помолчав с минуту, спросила: – Ты расскажешь все это полиции?

– Не знаю, захотят ли там меня выслушать.

– Никуда не денутся, выслушают, – раздался позади него посторонний голос.

Томми резко развернулся и увидел перед собой инспектора Мэрриота. Тот сидел за соседним столиком, а перед ним стояло яйцо-пашот.

– Я частенько захожу сюда перекусить, – пояснил инспектор. – Как я уже сказал, мы обязательно выслушаем вас. Более того, я уже начал слушать. И готов признаться вам, что мы не совсем удовлетворены цифрами в отчете страховой компании «Дикобраз». Видите ли, мы давно подозревали этих Холлаби, просто не за что было зацепиться. Слишком все запутано. А затем – это убийство, которое, казалось бы, перечеркнуло все наши подозрения… Но благодаря вам и вашей супруге, сэр, мы устроим юному Холлаби очную ставку с Дорис Эванс и посмотрим, узнает ли она его. Думаю, что узнает. Интересную мысль высказали вы по поводу его голубой куртки… И я сделаю все для того, чтобы эта ваша заслуга осталась за вами, «Блестящие сыщики Бланта».