Ну, вы, мистер Холмс, знаете, что я человек уравновешенный, однако, право слово, когда я вошел в этот флигель, меня пробрала дрожь. Там стоял ровный гул от множества мух, а пол и стены были все в крови – как на бойне. Флигель свой он называл «каютой», и выглядела она, и вправду, как настоящая каюта – можно было подумать, что находишься на корабле. У стены – койка, рундук, карты, схемы, картина с изображением «Морского единорога», на полке в ряд судовые журналы – как это водится в капитанской каюте на корабле. А посреди всего этого – он сам, с лицом, искаженным мукой, как у грешника в аду, и роскошная его борода в пятнах крови, задравшаяся в мучительной агонии. В широкую грудь капитана был воткнут стальной гарпун. Гарпун этот вошел так глубоко, что он проткнул капитана насквозь и вонзился в стену за его спиной. Точь-в-точь жук, наколотый на картонку! Жертва была несомненно мертва, и мертва давно, с того момента, когда издала тот ужасающий вопль нестерпимой боли.

Я помнил ваши уроки, сэр, и постарался все сделать как надо. Перед тем, как я разрешил что-либо трогать в помещении, я самым тщательным образом исследовал землю снаружи и пол внутри. Никаких следов там не было.

– Вы хотите сказать, что не увидели следов?

– Уверяю вас, сэр, что их там просто не было.

– Мой дорогой Гопкинс, я расследовал множество преступлений, но никогда не сталкивался с тем, чтоб преступником оказывалось существо крылатое. А коль скоро преступник имеет пару ног, должны остаться и следы от этих ног – какая-нибудь вмятина, царапина, метка, еле заметное повреждение поверхности, что-нибудь, что поддается научному исследованию. Не могу поверить, что в помещении, залитом кровью, не нашлось ничего нам в помощь. При этом из материалов дознания следует, что в комнате находились предметы, которые вы все же удостоили своим вниманием.

От такого иронического замечания молодой инспектор даже вздрогнул, как от удара.

– Я сделал глупость, не обратившись к вам раньше, мистер Холмс. Но что поделаешь… Да, некоторые предметы в комнате действительно достойны самого пристального внимания. Один из них – это гарпун, послуживший орудием преступления. Он был выхвачен из висевшей на стене сетки, в которой находился вместе с двумя другими, нетронутыми. Ячейка этого гарпуна осталась пустой. На рукояти его вырезано: «Паровое китобойное судно “Морской единорог”». По всему судя, убийство было совершено в припадке ярости, так как преступник схватил первый предмет, оказавшийся под рукой. Тот факт, что произошло это в два часа ночи, а Питер Кэри был одет, заставляет предположить, что о встрече было условлено и убийцу он ждал. Подтверждает это предположение и бутылка рома на столе. Там же стояли два грязных стакана.

– Да, – согласился Холмс, – думаю, что оба ваши предположения допустимы. А другого спиртного в хижине не нашли?

– На графинной подставке на сундуке стояли бренди и виски. Но для нас они значения не имеют: графины были полными, непочатыми.

– Но все-таки это важно, – заметил Холмс. – Так или иначе, давайте продолжим рассказ о предметах, которые вы посчитали имеющими значение.

– На столе лежал кисет.

– Где именно на столе?

– На середине стола. Кисет сшит из тюленьей кожи, очень гладкой, с длинным ворсом, и обвит ремешком, тоже кожаным. Внутри на клапане – инициалы П. К.; в кисете остался табак – крепкий, моряцкий, примерно пол-унции.

– Прекрасно. Есть что-нибудь еще?

Стенли Гопкинс извлек из кармана потертую записную книжку в грубой обложке и с линялыми страницами. На первой странице были выведены инициалы Дж. Х. Н. и дата – 1883. На второй странице значилось: КТЖД, и далее следовали страницы с рядами цифр. Потом заголовок: Аргентина, еще один – Коста-Рика, и еще – Сан-Паулу. После каждого заголовка шли страницы, заполненные цифрами и какими-то значками.

– Что вы об этом думаете? – осведомился Холмс.

– Похоже на биржевые сводки. По-моему, «Дж. Х. Н.» – это фамилия агента, а «КТЖД» – это клиент.

– Канадская Тихоокеанская железная дорога, – сказал Холмс.

Стенли Гопкинс процедил сквозь зубы ругательство и, сжав руку в кулак, хлопнул себя по ляжке:

– Ну что я за кретин! – вскричал он. – Конечно же, это именно так, и значит, раскрыть нам требуется только инициалы Дж. Х. Н. Я уже проглядывал бумаги фондовой биржи и в материалах от 1883 года не нашел лица с подобными инициалами – ни среди штатных сотрудников, ни среди брокеров со стороны. Но я чую, что ключ к разгадке таится именно здесь! Согласитесь же, мистер Холмс, что это могут оказаться инициалы того, второго, кто находился тогда в хижине, иными словами, инициалы убийцы. Осмелюсь заметить, что приобщение к делу документа, в котором фигурируют обеспеченные большими денежными суммами ценные бумаги, впервые дает нам путеводную нить в поисках возможного мотива преступления и открывает новые возможности расследования.

Слова Гопкинса, по-видимому, возбудили воображение Холмса, что отразилось на его лице.

– Принимаю к сведению оба ваши довода, – сказал он, – и вынужден согласиться, что не фигурировавшая доселе в материалах дознания улика несколько меняет представления о деле, которые к этому времени уже успели у меня сформироваться и составили некую картину. В версии, к которой готов был склониться я, сказанное вами не было учтено. Вы уже попытались напасть на след этих ценных бумаг?

– Запрашивались архивы, но, боюсь, что полные регистрационные списки акционеров южно-американских компаний находятся в Южной Америке и должны пройти недели, прежде чем мы сможем что-то выяснить.

Холмс изучал записную книжку, осматривая ее через увеличительное стекло.

– Она явно изменила цвет, – сказал он.

– Да, сэр, это от крови. Я вам говорил, что поднял книжку с пола, а там была кровь.

– На верхней или нижней стороне?

– Сбоку, на разрезе.

– Это доказывает, что книжку уронили уже после того, как было совершено преступление.

– Совершенно верно, мистер Холмс. Это очень ценное наблюдение. Могу высказать догадку, что убийца обронил книжку, торопясь скрыться с места преступления. Она валялась возле двери.

– Полагаю, что среди найденных пожитков убитого ценных бумаг не обнаружено?

– Да, сэр.

– Есть ли у вас основания предполагать грабеж?

– Нет, сэр. Ничего, похоже, не тронуто.

– Господи, какое интереснейшее дело! Там был еще нож, не так ли?

– Складной, в футляре. Он так и лежал в футляре у ног убитого. Миссис Кэри опознала нож как принадлежавший мужу.

Холмс помолчал, обдумывая что-то.

– Что ж, – проговорил он, наконец, – наверно, мне стоит съездить туда и взглянуть на все собственными глазами.

Стенли Гопкинс издал крик радости.

– Благодарю вас, сэр. Этим вы поистине снимете с моих плеч невероятный груз ответственности.

Холмс погрозил инспектору пальцем.

– Сделать бы это было куда проще неделю назад, – сказал он. – Но и теперь, как я думаю, мой визит туда не будет совсем уж бесполезным. Ватсон, если вы пожелаете поехать с нами, я буду рад вашему обществу. Кликните пролетку, Гопкинс. Через четверть часа мы будем готовы отправиться в Форест-роу.

Высадившись на маленькой станции, мы проехали несколько миль по дороге, по сторонам которой были разбросаны остатки некогда густого леса, долгое время сдерживавшего натиск саксов, части непроходимого «вельда», служившего шестьдесят лет оплотом независимости бриттов. Большая часть этого лесного массива была сведена, когда расчищали место для первых рудников и железоделательных заводов Британии. Деревья вырубили, чтобы плавить руду. Но теперь металлургия переместилась дальше на север, в места более для нее подходящие, здесь же только жалкие остатки растительности и изуродованная шрамами земля свидетельствуют о былом. На склоне зеленого холма на поляне мы увидели длинный и приземистый каменный дом, к которому через поля вела извилистая дорога. Ближе к дороге стоял с трех сторон окруженный кустарником флигель, дверь и одно окно которого были обращены в нашу сторону. Это и было место преступления.

Стенли Гопкинс сначала провел нас к большому дому, где представил худой седоватой женщине – вдове убитого. Измученное морщинистое лицо вдовы, затравленный взгляд ее покрасневших глаз говорили о тяжелых годах страданий и унижений. С нею была дочь – бледная белокурая девушка, не замедлившая вызывающе, сверкнув глазами, объявить нам, что смерть отца для нее радость и что она благословляет человека, чья рука оборвала жизнь негодяя. Ужасную память оставил по себе Питер Кэри. Обстановка в доме показалась нам столь гнетущей, что мы были рады выбраться опять на солнечный свет и пройтись по дороге, исхоженной стопами убитого.

Флигель оказался непритязательнейшим из строений, деревянный, крытый дранкой, одно окно – возле двери, другое – напротив. Вынув из кармана ключ, Стенли Гопкинс склонился над замком и замер в удивлении.

– Кто-то пытался открыть дверь, – сказал он.

И это не подлежало сомнению: сквозь слой краски проглядывали царапины, видно было, что замок пытались взломать совсем недавно. Холмс разглядывал окно.

– К окну тоже подбирались. Кто бы это ни был, внутрь влезть он не сумел. Никудышный, видать, взломщик!

– Все это крайне странно, – сказал инспектор. – Могу поклясться, что вчера вечером никаких следов взлома тут не было.

– Может быть, кто-нибудь из жителей деревни полюбопытствовал, – высказал предположение я.

– Вряд ли. Мало кто из здешних осмелился бы сюда сунуться, а тем более ломать замок. А что считаете вы, мистер Холмс?

– Считаю, что судьба нам благоволит.

– Вы хотите сказать, что человек этот заявится сюда опять?

– Очень возможно. Он пришел, думая, что дверь открыта. Попытался вскрыть замок лезвием очень маленького перочинного ножа. Не сумел. Так что ему остается?

– Прийти следующим вечером, запасаясь более пригодным инструментом.

– Вот и я так думаю. И с нашей стороны было бы непростительной ошибкой не встретиться с ним здесь. А пока дайте-ка мне оглядеть хижину изнутри.