Он был хорошим парнем, этот стюард, и когда теперь я возвращаюсь мыслями к плаванью, в течение которого мы семь месяцев не ступали на сушу, его лицо я вспоминаю как одно из самых мне симпатичных. Он обладал хорошим голосом, очень приятным тенором, и сколько часов провел я, слушая, как распевает он под звяканье тарелок и ножей, моя посуду в камбузе. Он знал множество чувствительных песен, а только не видя женского лица по полгода, можно понять, что такое чувства. Когда Джек затягивал «Морские волны светят мне улыбкою твоею» или «Мы встретимся у райских врат с тобой, моя красотка», сердца наши наполнялись смутной и сладкой истомой, которая охватывает меня и теперь всякий раз, когда я это вспоминаю. Что же касается бокса, то он упражнялся в нем со мной каждый день и превратился в грозного противника, в особенности когда по морю ходили волны, а он, будучи к ним более привычен и твердо держась на ногах, бросался атаковать меня в момент жестокой качки. По специальности он был пекарем, и, думаю, сейчас Гренландия ему, как и мне, видится сном.

В распределении должностных обязанностей на «Надежде» существовала одна особенность: человек, взятый на борт в качестве первого помощника капитана, был хилым инвалидом, совершенно не способным выполнять эту функцию. Помощником кока же, напротив, был рыжебородый гигант, загорелый и мощный, с зычным громовым голосом. Едва корабль покинул гавань, маленький увечный помощник капитана занял место в кухонном отсеке, где чистил кастрюли и мыл тарелки на протяжении всего плаванья, а могучий подручный кока перебрался в высший командный состав и стал именоваться первым помощником. Дело заключалось в том, что у одного из них было квалификационное удостоверение, но возможности продолжать морскую службу уже не было, другой же не умел ни читать, ни писать, но был отличным моряком и, с всеобщего согласия, они поменялись ролями.



Колин Маклин, рослый, прямой и статный, с буйной бородой, упрямо лезшей из-под матросского бушлата, был единогласно и совершенно естественно признан командиром, а такое признание стоит любого официального удостоверения и ценится куда выше. Единствен ным его [Колина] недостатком была вспыльчивость: любой пустяк мог вывести его из себя. Мне живо помнится вечер, когда я буквально из кожи вон лез, пытаясь оттащить его от стюарда, на которого он бросался с кулаками за то, что тот позволил себе покритиковать его стратегию атаки на кита, окончившейся неудачей. Оба парня были на взводе от выпитого рома, и в тесноте крохотного, семь на четыре, кубрика, где мы вечером сидели, мне стоило немалых усилий предотвратить кровопролитие. Всякий раз, когда я считал, что опасность миновала, стюард вновь начинал тянуть свое: «Нет, Колин, ты, конечно, не обижайся, но я только сказать хочу, что будь ты попроворнее…» Фразу эту он никак не мог докончить, потому что на слове «попроворнее» Колин моментально хватал его за горло, я же обхватывал талию Колина, и драка продолжалась до полного нашего изнеможения. Когда же, пыхтя и задыхаясь, мы отступали друг от друга, стюард немного очухивался, после чего силился продолжить начатое – роковую свою сентенцию, где слово «попроворнее» служило сигналом к возобновлению драки. И так вновь и вновь. Я более чем уверен, что не будь меня, помощник бы изувечил стюарда, ибо человека страшнее Маклина в гневе я не встречал.