— Не волнуйся и не бойся за нас. Что касается людей из долины, они не причинят нам вреда. Только вот одно… — Она помедлила, и хотя я не смотрел на нее, мне показалось, что она улыбается. — Пусть Виктор сохранит свою мечту, — сказала она.

Потом она взяла меня за руку, и мы вместе спустились по лестнице, прошли через двор к стенам скалы. Обитатели Монте Верита в коротких туниках, с обнаженными руками и ногами, все коротко остриженные, внимательно следили за нами, и среди них я увидел девушку из деревни, новенькую, которая отринула мир и теперь стала одной из них. Я видел, как она обернулась и посмотрела на Анну, и я успел заметить выражение ее глаз — в них не было ни ужаса, ни страха, ни отвращения. Все они глядели на Анну с восхищением, они знали и понимали, каково ей. И я догадался, что они, зная, что ей пришлось пережить, сочувствуют ее страданиям и принимают с пониманием все как есть. А это значит, что она не одинока.

Они перевели глаза на меня, и выражение их лиц сразу же переменилось — вместо любви и понимания я прочел в их глазах сострадание.

Она ничего не сказала мне на прощание, только на мгновение положила руку мне на плечо. Стена отодвинулась, и она ушла. Солнце теперь не стояло над головой — оно уже начало свой ежевечерний путь на запад. Белая большая гряда облаков вынырнула откуда-то снизу и катилась наверх. Я повернулся спиной к Монте Верита.


Был вечер, когда я добрался до деревни. Луны еще не было. В течение двух часов, или даже раньше, она должна была взойти на восточный горизонт дальних гор и осветить все небо. Они чего-то ждали, люди из долины. Их собралось около трех сотен, а то и больше. Они группами стояли возле хижин. Все были вооружены, кто чем — у некоторых были ружья и гранаты, а у тех, кто попроще, — пики и топоры.

Они разожгли костры на деревенской улице между хижинами и вынесли приготовленные запасы провианта. Они стояли или же сидели перед кострами, ели, пили, курили и разговаривали. У некоторых были собаки на поводке.

Хозяин крайней хижины стоял у двери с сыном. У них тоже было при себе оружие. У мальчика из-за пояса торчали топор и нож. Хозяин, пока я шел к хижине, смотрел на меня как всегда с выражением тупой угрюмости.

— Твой друг умер, — сказал он. — Несколько часов назад.

Я бросился мимо него в дом. У постели Виктора горели свечи, одна в головах, другая в ногах. Я наклонился и пощупал его руку. Хозяин солгал мне. Виктор еще дышал. Он почувствовал мое прикосновение и открыл глаза.

— Ты видел ее? — спросил он.

— Да.

— Что-то говорило мне, что ты ее увидишь, — сказал он. — Я лежал здесь и чувствовал, что это случится. Она моя жена, и я любил ее все эти годы, но только тебе дано было свидеться с ней. Хотя теперь поздно ревновать, ты как считаешь?

Свечи горели тускло. Он не мог видеть тени за дверью, не мог слышать шорохов и перешептываний за окном.

— Ты отдал ей мое письмо? — спросил он.

— Она его прочла. И просила передать тебе, чтобы ты не беспокоился и не волновался. Она здорова. Все у нее хорошо.

Виктор улыбнулся и отпустил мою руку.

— Значит, все это правда, — сказал он. — Осуществились все мои мечты. Она счастлива и довольна, она никогда не состарится, никогда не утратит своей красоты. Скажи, волосы, глаза, улыбка у нее такие же, как и прежде?

— Точно такие же. Анна навсегда останется самой красивой женщиной из всех, кого я когда-либо знал.

Он не ответил. И, пока я сидел возле него, я услышал звук рога, ему начал вторить другой, потом еще один. Я слышал беспокойную возню, беготню — они вешали на себя оружие, гасили костры, готовясь к подъему на гору. Я слышал, как лаяли собаки, громко смеялись люди. Когда они ушли, я вышел на улицу и долго стоял один в опустевшей деревне, глядя, как полная луна выплывает из темной долины.