– Борис? – Джессоп с интересом повторил имя. – Ага! Наш вежливый иностранный майор Борис Глидр.

– Вы его знаете? Кто он?

– Поляк. Приходил ко мне в Лондоне. Вроде бы родственник Тома Беттертона по первому браку.

– Вроде бы?

– Ну, если этот человек тот, за кого себя выдает, то он кузен покойной миссис Беттертон. Но мы знаем об этом только с его слов.

– Олив Беттертон явно боялась его, – нахмурилась Хилари. – Вы могли бы описать этого человека, чтобы в случае чего мне удалось его узнать?

– Да. Рост – шесть футов, вес – около ста шестидесяти фунтов, блондин, довольно деревянное, бесстрастное лицо, светлые глаза, подчеркнуто иностранные манеры, грамотный английский, но с акцентом, военная выправка. – После паузы Джессоп добавил: – Я велел проследить за ним, когда он вышел из моего кабинета, но это ничего не дало. Он отправился прямиком в американское посольство, откуда принес мне рекомендательное письмо, – они всегда их посылают, когда хотят соблюсти вежливость и ничего при этом не сообщить. Очевидно, он покинул посольство в чьей-то машине или через черный ход, переодетый слугой или посыльным. Думаю, Олив Беттертон была права, говоря, что Борис Глидр опасен.

Глава 5

В маленьком салоне отеля «Сен-Луи» сидели три леди, каждая из которых была поглощена своим делом. Миссис Келвин Бейкер, низенькая, пухлая, с подсиненными волосами, писала письма с той же неутомимой энергией, какую она вкладывала в любое занятие. В ней безошибочно можно было узнать хорошо обеспеченную путешествующую американку с неиссякаемой жаждой точной информации буквально обо всем.

Сидя на неудобном стуле в стиле ампир, мисс Хезерингтон, в которой столь же безошибочно можно было узнать путешествующую англичанку, вязала один из тех бесформенных на вид предметов одежды, какие всегда вяжут английские леди средних лет. Мисс Хезерингтон была высокой, худощавой, с тощей шеей, скверной прической и лицом, выражающим глубочайшее неодобрение всей Вселенной.

Мадемуазель Жанна Марико грациозно восседала на стуле, глядя в окно и зевая. Мадемуазель Марико была модно одетой брюнеткой, перекрашенной в блондинку, с некрасивым, но искусно загримированным лицом. Она не проявляла никакого интереса к двум другим женщинам, быстро определив, что они являются именно теми, кем кажутся, а подобные личности не вызывали у нее ничего, кроме презрения. Мадемуазель обдумывала важные изменения в своей сексуальной жизни и не собиралась тратить время на столь жалкие особи из племени туристов.

Мисс Хезерингтон и миссис Келвин Бейкер, проведя пару ночей под крышей отеля «Сен-Луи», успели познакомиться. Миссис Келвин Бейкер с чисто американским дружелюбием заговаривала абсолютно со всеми. Мисс Хезерингтон, тоже жаждущая общения, тем не менее вступала в разговоры только с англичанами или американцами, занимавшими, по ее мнению, достойное социальное положение. Французов она избегала, если только не убеждалась, что они ведут респектабельную семейную жизнь, о чем свидетельствовали дети, сидящие в столовой вместе с родителями.

Похожий на преуспевающего бизнесмена француз заглянул в салон, но, обескураженный атмосферой женской солидарности, удалился, бросив полный сожаления взгляд на мадемуазель Жанну Марико.

Мисс Хезерингтон начала вполголоса считать петли:

– Двадцать восемь, двадцать девять…

Высокая женщина с рыжими волосами тоже заглянула в комнату и, поколебавшись, двинулась по коридору к столовой.

Миссис Келвин Бейкер и мисс Хезерингтон тут же встрепенулись. Миссис Бейкер отвернулась от письменного стола и возбужденно прошептала:

– Вы случайно не заметили рыжеволосую женщину, которая только что заглянула, мисс Хезерингтон? Говорят, она единственная пережила эту ужасную авиационную катастрофу на прошлой неделе.

– Я видела, как она прибыла сегодня, – отозвалась мисс Хезерингтон, уронив петлю от волнения. – В машине «Скорой помощи»!

– Прямо из больницы – так сказал администратор. Разумно ли она поступила, выписавшись так скоро? Кажется, у нее было сотрясение мозга.

– У нее пластырь на лице – возможно, порезалась стеклом. Хорошо, что нет ожогов. Кажется, после авиакатастроф остаются ужасные следы от ожогов.

– Об этом и думать страшно. Бедняжка! Интересно, летел ли вместе с ней муж и остался ли он в живых?

– Вряд ли. – Мисс Хезерингтон покачала головой, покрытой желтыми с проседью волосами. – В газетах писали, что выжила одна пассажирка.

– Да, верно. Там указывалась и ее фамилия. Миссис Беверли… нет, Беттертон.

– Беттертон… – задумчиво повторила мисс Хезерингтон. – Напоминает что-то знакомое… Тоже в газетах… Я уверена, что видела там эту фамилию.

«Tant pis pour Pierre, – думала мадемуазель Марико. – Il est vraiment insupportable! Mais le petit Jules, lui il est bien gentil. Et son pure est tres bien place dans les affaires. Enfin, je me decide».[4]

Изящной походкой мадемуазель Марико удалилась из салона и из нашей истории.


Миссис Томас Беттертон вышла из больницы спустя пять дней после катастрофы. Машина «Скорой помощи» доставила ее в отель «Сен– Луи».

Преисполненный сочувствия администратор проводил женщину с полосками пластыря на бледном, измученном лице в зарезервированный для нее номер.

– Что вам только пришлось перенести, мадам! – воскликнул он, осведомившись, подходит ли ей комната, и включив свет, в чем не было никакой необходимости. – Но какое чудесное спасение! Насколько я понял, переживших катастрофу всего трое и один из них все еще в критическом состоянии.

Хилари устало опустилась на стул.

– В самом деле, – промолвила она. – Я сама едва могу в это поверить. Даже теперь я почти ничего не помню. Последние сутки перед катастрофой для меня как в тумане.

Администратор сочувственно кивнул:

– Это результат контузии. Такое однажды случилось с моей сестрой. Во время войны она была в Лондоне и потеряла сознание при взрыве бомбы. Вскоре сестра пришла в себя, встала, отправилась на Юстонский вокзал, села на поезд, прибыла в Ливерпуль и, figurez-vous[5], не могла вспомнить ни бомбежку, ни как она потом шла по Лондону и садилась в поезд! Последнее, что она помнила, – это как вешала юбку в шкаф. Любопытно, не так ли?

Хилари согласилась, что это и впрямь любопытно. Администратор с поклоном удалился. Хилари встала и посмотрела на себя в зеркало. Она настолько вжилась в свой новый образ, что действительно ощущала слабость в ногах, естественную для человека, только что вышедшего из больницы после тяжелой передряги.

Хилари уже осведомлялась в столе справок, но для нее не было ни сообщений, ни писем. Первые шаги в новой роли предстояло делать в полном мраке. Возможно, Олив Беттертон велели позвонить по определенному номеру или связаться с определенным лицом в Касабланке. На это не было никаких указаний. Хилари располагала только паспортом Олив Беттертон, ее аккредитивом, билетами и сделанными ею заказами. Олив должна была провести два дня в Касабланке, шесть дней в Фесе и пять дней в Марракеше. Конечно, все брони устарели со всеми вытекающими последствиями. Над паспортом и аккредитивом уже должным образом поработали. В паспорте теперь была фотография Хилари, а имя Олив Беттертон в аккредитиве также было написано почерком Хилари. Все ее удостоверения были в полном порядке. Теперь задача Хилари заключалась в том, чтобы хорошо играть роль и ждать. Ее оружием были авиакатастрофа и вызванная ею частичная потеря памяти.

Катастрофа была подлинной, и Олив Беттертон действительно находилась на борту самолета. Сотрясение мозга должно объяснить неспособность Олив Беттертон следовать полученным инструкциям. Ей оставалось только ожидать новых распоряжений.

Сейчас самым естественным был бы отдых. Поэтому Хилари легла на кровать и два часа перебирала в уме все, чему ее учили. Багаж Олив был уничтожен во время катастрофы. У Хилари было несколько вещей, которыми ее снабдили в больнице. Она причесала волосы, подкрасила губы и спустилась в столовую.

Хилари заметила, что на нее смотрят с интересом. Впрочем, бизнесмены едва удостаивали ее взглядом. Зато у столиков, занятых туристами, слышалось оживленное бормотание:

– Вот эта женщина, с рыжими волосами, выжила после авиакатастрофы… Да, я сама видела, как она прибыла из больницы в машине «Скорой помощи»… Она все еще выглядит больной… Не знаю, стоило ли ее выписывать так рано… Какое ужасное испытание! Какое чудесное спасение!

После обеда Хилари немного посидела в маленьком салоне. Ее интересовало, не попытается ли кто-нибудь с ней заговорить. В комнате находились еще две женщины, и вскоре одна из них – низенькая, пухлая леди средних лет с подсиненными седыми волосами – села рядом с Хилари и быстро заговорила приятным, чисто американским голосом:

– Надеюсь, вы меня извините, но я чувствовала, что должна поговорить с вами. Ведь это вы чудесным образом спаслись во время авиакатастрофы?

Хилари отложила журнал.

– Да, – ответила она.

– Ну разве это не ужасно? Я имею в виду катастрофу. Говорят, что выжили только трое. Это правда?

– Двое, – поправила Хилари. – Одна из троих умерла в больнице.

– Господи! Вы не будете возражать, миссис…

– Беттертон.

– Вы не будете возражать, если я спрошу, где вы сидели в самолете – впереди или ближе к хвосту?

Хилари знала ответ.

– Ближе к хвосту.

– Говорят, это самое безопасное место, верно? Теперь всегда буду требовать место поближе к задним дверям. Слышали, мисс Хезерингтон? – Она повернулась к другой леди средних лет – явной англичанке с унылой лошадиной физиономией. – Я как раз недавно говорила: в самолете не позволяйте стюардессам сажать вас впереди.

– Полагаю, кто-то должен сидеть впереди, – заметила Хилари.

– Только не я, – быстро заявила американка. – Между прочим, моя фамилия Бейкер – миссис Келвин Бейкер.

Хилари кивнула, и миссис Бейкер продолжала, без труда завладев разговором: