Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— С ней все в порядке, — сказала миссис Дэн Калтроп, как всегда прочтя мои мысли.

— Глядите! — торжествующе воскликнула Джинджер.

И показала нам старую вывеску, которую реставрировала. Въевшаяся с годами грязь была удалена, и теперь обнаружилась фигура всадника — скалящийся скелет зловеще белел костями.

За моей спиной раздался голос миссис Калтроп, глубокий и звучный, она продекламировала:

— Откровение Святого Иоанна Богослова, глава шестая, стих восьмой: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним.»

Довольно долго мы молчали, а потом миссис Калтроп, никогда не боявшаяся сказать что-нибудь неуместное, проговорила: «Кончено» — тоном человека, выбрасывающего что-то в мусорную корзину.

— Я должна бежать, — тут же добавила она. — У меня собрание матерей.

В дверях она приостановилась, кивнула Джинджер и неожиданно изрекла:

— Вы станете хорошей матерью.

Джинджер почему-то пунцово покраснела.

— Джинджер, — сказал я, — вы согласны?

— Согласна на что? Стать хорошей матерью?

— Вы знаете, о чем я говорю.

— Может быть, и знаю. Но я хотела бы, чтобы предложение было мне сделано по всей форме.

Я сделал ей предложение по всей форме…

После того, как все было выяснено, Джинджер спросила:

— Ты совершенно уверен, что не хотел бы жениться на этой Термин?

— О Господи! — воскликнул я. — Совсем забыл!

Из кармана я вытащил письмо.

— Получил три дня назад, спрашивает, не хотел бы я пойти с ней в «Олд Вик» на «Бесплодные усилия любви»[219].

Джинджер взяла у меня из рук письмо и порвала его.

— Если ты когда-нибудь захочешь в «Олд Вик», — сказала она, — ты пойдешь туда со мной!

Мисс Джейн Марпл сидела у окна и смотрела в сад. Когда-то этот сад был для нее источником гордости. Когда-то… но не сейчас. Мисс Марпл поморщилась. Заниматься садоводством ей теперь запрещено. Наклоняться нельзя, вскапывать грядки нельзя, высаживать растения нельзя — в лучшем случае можно стричь ветки, и то чуть-чуть. Старый Лейкок приходил сюда три раза в неделю и делал что мог, у нее к нему претензий нет. Но то, что он мог (увы, увы), устраивало лишь его самого, но никак не его нанимательницу. Мисс Марпл точно знала, чего она хочет и когда именно, и давала приходящему садовнику четкие инструкции. Тут старый Лейкок с блеском исполнял отработанный номер — с энтузиазмом соглашался, но поступал по своему разумению.

— Будет сделано, хозяйка, все как вы велите… Мыльнянку[221] посадим сюда, а колокольчики вдоль стены, на той неделе этим сразу и займусь.

Но потом у Лейкока находились всякие отговорки, причем всегда обоснованные, — так капитан Джордж из повести Джером К. Джерома[222] «Трое в одной лодке» изобретал разные причины, мешавшие ему выйти в море. Того всегда не устраивал ветер: то он дул от берега, то, наоборот, к берегу, то приходил с запада, что ненадежно, то с востока — значит, жди беды. Лейкок же все сваливал на погоду. Слишком сухо… слишком влажно… почва раскисла от воды… слегка подморозило. Либо у него находилось какое-то более важное дело (обычно связанное с брюссельской или обычной капустой, эти овощи он был готов выращивать в немыслимых количествах). В садоводстве Лейкок исповедовал собственные принципы, и ни один наниматель, даже самый сведущий, не мог сбить его с панталыку.

Принципы эти были довольно просты: пить побольше чаю, крепкого и сладкого, чтобы воодушевить себя на трудовые подвиги, вдумчиво подметать листья в осеннюю пору, высаживать свои любимые цветы, главным образом астры и шалфей[223], чтобы, как он говорил, «хорошо смотрелось». Конечно же, розы надо опрыскивать, соглашался он, не то их погубит тля, но почему-то всегда мешкал с этим опрыскиванием, а если требовалось перекопать землю под сладкий горошек, незамедлительно следовало: «вы бы, хозяйка, посмотрели, какие сочные стручки выросли у меня в прошлом году! Прямо пальчики оближешь, и никто ничего заранее не перекапывал».

Впрочем, правду говоря, к своим нанимателям Лейкок был привязан, к их садоводческим причудам относился благосклонно (если не приходилось слишком много работать), но предпочтение отдавал овощам, овощи — вот это продукт! Скажем, савойская капуста или, еще лучше, листовая, листья у нее с эдакими завитушками. А цветы — это все баловство, для дамочек, которым время девать некуда. Что же, они в своем праве, надо их уважить — и он радовал сердце нанимательниц, выращивая упомянутые выше астры, шалфей, лобелии[224] и летние хризантемы.

— Я тут работал в Новых Домах. Тоже народ хочет, чтобы садики у них приличный вид имели. Да цветов по-накупили больше, чем надо, вот я кое-что и взял сюда да посадил вместо наших старушек роз — уж больно жалкий вид был у бедняжек.

— Н-да, невесело все это… мисс Марпл отвела глаза от сада и взялась за вязанье.

От фактов не убежишь: Сент-Мэри-Мид уже не та, что была раньше. В каком-то смысле, конечно, изменилось все. Причин можно выискать вдоволь: сделала свое черное дело война (две войны), не та теперь молодежь, женщины перестали заниматься домом и ходят на работу, придумали эти кошмарные атомные бомбы, никуда не годится правительство… Все так, но главное не это: берет свое возраст. Мисс Марпл, весьма разумная пожилая дама, не испытывала на сей счет никаких иллюзий. Удивительно, что именно здесь, в Сент-Мэри-Мид, где она прожила немалую часть жизни, мисс Марпл особенно ощущала бег времени.

Центр деревушки Сент-Мэри-Мид, оплот былого, все там оставалось как прежде. Стояли на месте и «Голубой кабан», и церковь, и дом викария, и гнездышко королевы Анны[225], и георгианские домики, в одном из которых жила мисс Марпл. Стоял на месте и дом мисс Хартнелл, да и сама мисс Хартнелл стояла скалой, отчаянно отражая нападки прогресса. А вот мисс Уэтерби перешла в мир иной, и в ее доме поселился управляющий банком с семьей, провел косметический ремонт, выкрасил двери и оконные наличники в бодренький ярко-синий цвет. Почти во всех старых домах жили теперь новые жильцы, но сами дома мало изменились: новым владельцам было по вкусу, как выражался агент по продаже недвижимости, «очарование былого». Они просто встраивали еще одну ванну с туалетом, обновляли сантехнику и трубы, покупали электроплиты и посудомоечные машины.

Возможно, дома и выглядели как прежде, но вот деревенская улица… Когда в магазинах поменялись хозяева, тотчас повеяло новыми ветрами… пожалуй, слишком уж сильно повеяло. Рыбная лавка изменилась до неузнаваемости: маленькие окошки сменились гигантской витриной, за которой поблескивала свежемороженая рыба. Мясник, впрочем, проявил консерватизм, да и немудрено: хорошее мясо есть хорошее мясо, были бы деньги. Нет денег — бери куски подешевле да пожестче и не жалуйся! Устояла перед натиском прогресса и бакалейная лавка Барнса, за что мисс Хартнелл, мисс Марпл и другие ежедневно благодарили небеса. И обласкают тебя, и на удобный стул возле прилавка посадят, и вежливо спросят, какой кусок бекона вам отрезать, какой сыр, мадам, желаете? А вот в конце улицы, на месте магазина, где мистер Томе когда-то торговал корзинками, сияет стеклом да металлом новехонький супермаркет — сущая анафема для пожилых обитательниц Сент-Мэри-Мид.

«Кругом пакеты невесть с чем, нормальный человек о таком и слыхом не слыхивал, — жаловалась мисс Хартнелл. — Сплошь какие-то полуфабрикаты — изволь этим кормить ребенка на завтрак, а про нормальный бекон с яйцами забудь. И еще — изволь сам брать корзинку да выискивать, что тебе нужно, а оно обязательно расфасовано, да так, что там либо намного больше, чем тебе хочется, либо намного меньше. Пока все найдешь — уйму времени потеряешь. А потом еще выстаивай длинную очередь — платят-то за все сразу, при выходе. Дурость несусветная. Конечно, оно, может, и ничего для людей из Новых Домов…».

На этом месте она останавливалась.

Потому что продолжать не было нужды. «Новые Дома»… И после этих слов «долгая пауза», как теперь повадились писать в газетах. Этими двумя словами было сказано все. И оба слова — с большой буквы.

Мисс Марпл раздраженно крякнула. Она снова пропустила петлю. Мало того что пропустила, так еще и не заметила этого. И поняла это только сейчас, когда пришлось считать петли для горловины. Она взяла запасную спицу, поднесла вязанье к свету, натянула его и, волнуясь, стала вглядываться. Но даже новые очки не помогали. Почему? Да все потому же, с горечью подумала мисс Марпл. Пришло время, когда окулисты, со всеми своими богато обставленными приемными, современными инструментами, яркими фонариками, которыми они светят тебе в глаза, и непомерными ценами больше ничего не могут для тебя сделать. Не без грусти мисс Марпл вспомнила, как хорошо она видела еще сравнительно недавно, вот именно, что сравнительно… Занимала выгодную позицию в саду, так что вся Сент-Мэри-Мид лежала перед ней как на ладони, и… ничего не укрывалось от ее проницательного взгляда. А если еще взять бинокль, в который она наблюдала за птицами, весьма полезное занятие, надо сказать, можно было увидеть… Тут мысли перенесли ее в прошлое. Вот Энн Протеже в летнем платьице идет к саду викария. А вот полковник Протеро… бедняга… да, это был занудливый и неприятный тип… но умереть такой смертью… кошмарное убийство…[226] Мисс Марпл покачала головой — в памяти у нее всплыла Гризельда, хорошенькая женушка викария. Ах, милейшая Гризельда… такая преданная… никогда не забывает прислать открытку к Рождеству. А ее красавчик малыш вон какой вымахал, взрослый мужчина, и работа у него прекрасная. Кажется, по инженерному делу. Разбирать на части игрушечные поезда — в детстве это было его любимое развлечение. За домом викария через стену вели ступеньки, а дальше тянулась тропа в поле, там пасся скот фермера Гайлса, а теперь на месте этого поля они, Новые Дома.