В течение нескольких дней после этого ничего не происходит. Но рано или поздно у жертвы проявляются симптомы болезни. Приглашают доктора, но у того нет оснований подозревать что-либо из ряда вон выходящее. Задавая вопросы о том, что в последнее время ел или пил пациент, у него, конечно, не возникает подозрений, так как тот вроде бы не употреблял ничего особенного.

Вы оценили все изящество этой схемы, мистер Венейблз? Единственный, кто знает о действиях главы организации — это сам глава этой организации. Выдать его никто не может.

— Тогда откуда же вы почерпнули столь обширные сведения? — неожиданно вежливым тоном осведомился мистер Венейблз.

— Когда у нас возникают подозрения относительно кого-либо, мы используем разнообразные методы дознания.

— Серьезно? Какие, например?

— Не стоит вдаваться в подробности. Скажу только, что нас часто выручает фотоаппарат. С его помощью мы прибегаем к всевозможным уловкам. Ведь человека можно сфотографировать тогда, когда он об этом даже не подозревает. Мы, между прочим, располагаем превосходными фотографиями некоего рабочего эксплуатационной службы в комбинезоне, газовщика и так далее. Можно использовать накладные усы, вставную челюсть и тому подобное, но в нашем случае этот герой без всякого труда был узнан сначала миссис Марк Истербрук, сиречь мисс Кэтрин Корриган, а потом и некой Эдит Биннз. Опознание — занятная штука, мистер Венейблз! Вот, к примеру, присутствующий здесь джентльмен, мистер Осборн, рвется показать под присягой, что видел, как вы преследовали отца Германа на Бартон-стрит около восьми часов вечера седьмого октября.

— И я действительно видел вас! — Мистер Осборн подался вперед, он весь трясся от возбуждения. — Я тогда же точно описал вас!

— На мой взгляд, даже слишком точно, — сказал Лежен. — Потому что вы не видели мистера Венейблза в тот вечер из дверей вашей аптеки. И вы не стояли в дверях аптеки. Вы сами шли по противоположной стороне улицы вслед за отцом Германом до поворота на Уэст-стрит, а потом вы тоже свернули на Уэст-стрит и убили его.

— Что? — просипел мистер Захария Осборн вдруг севшим голосом.

Это могло показаться смешным. Почему показаться? Это и было смешным. Отвисшая челюсть, блуждающий взгляд…

— Разрешите познакомить вас, мистер Венейблз, с мистером Захарией Осборном, аптекарем, проживавшим некогда на Бартон-стрит, Паддингтон. Вы особенно заинтересуетесь им, когда узнаете, что именно мистер Осборн, за которым мы уже некоторое время ведем наблюдение, опрометчиво подложил пакетик таллиевой соли в вашу оранжерею. Не зная о вашем недуге, он забавлялся тем, что расписывал вас как отъявленного негодяя и, будучи человеком не только упрямым, но и тупым, отказывался в дальнейшем признать, что попал пальцем в небо.

— Тупым? Вы осмелились назвать тупым меня! Да если б вы знали… если б вы имели хоть малейшее понятие, что я сделал… на что я способен… я…

Осборн трясся и брызгал слюной от злости.

Лежен, прищурившись, смерил его оценивающим взглядом. Так рыбак оглядывает пойманную рыбу.

— Не надо было воображать, что вы хитрее всех, — сказал он с укоризной. — Да сиди вы, не высовываясь, в своей аптеке, я бы сейчас не предупреждал вас, что каждое слово, сказанное вами, может быть использовано..

И вот тут мистер Осборн издал вопль — теперь уже отчаянья.

Глава 24

Рассказ Марка Истербрука

— Послушайте, Лежен, мне надо задать вам множество вопросов.

Все необходимые формальности были совершены, и Лежен мог уделить мне время. Мы сидели с ним за двумя большими кружками пива.

— Да, мистер Истербрук? Полагаю, это было для вас неожиданностью.

— Разумеется. Мои мысли сконцентрировались на Венейблзе. А вы ни разу ни о чем мне не намекнули.

— Намеков я не мог себе позволить, мистер Истербрук. Такую игру надо вести, никому не раскрывая карт. В изобретательности им не откажешь. А козырей, надо сказать, у нас было не густо. Потому и пришлось, с помощью Венейблза, устроить это представление. Заманить Осборна, а там неожиданно выложить ему обвинение — чтобы ошеломить! И план удался.

— Он сумасшедший? — спросил я.

— В последнее время он действительно был несколько не в себе. Поначалу, конечно, он был совсем другим, но такие дела, знаете, даром не проходят. Я имею в виду убийства. Чувствуешь себя сильным и неуязвимым. Всемогущим, как Господь Бог. А на самом-то деле ничего подобного. И выясняется, что ты просто-напросто отъявленный мерзавец. И когда тебе это вдруг говорят, твое самолюбие вскипает. Ты начинаешь кричать и нести напыщенную чушь, хвастаясь тем, что сделал и какую хитрость проявил… Словом, вы все это видели.

Я кивнул: