Я всегда считал, что самое досадное в любой деревушке то, что в них редко бывает более трех маршрутов для прогулок. В Мач-Дипинге вы можете выбрать либо Гарсингтонскую дорогу, либо путь на Лонг-Коттенхем, или прогулку по Шедхенгер-Лейн до находящегося в двух милях оттуда шоссе Лондон — Борнмут.

Назавтра часам к четырем я уже испробовал как Гарсингтонскую, так и Лонгкоттенхемскую дорогу. Оставалась одна лишь Шедхенгер-Лейн.

Уже на прогулке меня внезапно осенила неожиданная мысль. На Шедхенгер-Лейн выходили ворота усадьбы «Приорс-Корт». Почему бы мне не навестить мистера Венейблза?

Чем больше я обдумывал эту идею, тем больше она мне нравилась. Прошлый мой визит, с Родой, был абсолютно стихийным. Вполне естественно наведаться туда вновь и попросить показать мне какую-нибудь вещицу из коллекции, которую я не успел тогда как следует и со вкусом рассмотреть.

Опознание Венейблза этим аптекарем — как его? Осборн — факт крайне примечательный, чтоб не сказать большего. Правда, согласно данным Лежена, разыскиваемый убийца никак не может оказаться Венейблзом ввиду увечья последнего. Но то обстоятельство, что ошибка была допущена в отношении человека, жившего поблизости и, безусловно, весьма для этой роли подходящего по всему своему складу, вызывало мое любопытство.

В Венейблзе было что-то таинственное, я понял это с первого взгляда. Человек блестящего ума, в чем я тоже сразу убедился, он имел в себе нечто… как бы это выразиться? На память сразу же приходил эпитет «волчье», — нечто хищное, губительное. Слишком умный, чтоб самому совершить убийство, он, в случае нужды, вполне был способен организовать его.

Да, в такой роли я Венейблза себе отлично представлял. Подчиняющий себе и направляющий ум, который действует из-за кулис. Но этот аптекарь Огден? или Осборн — решительно утверждал, что видел Венейблза в Лондоне, идущего по улице. Однако, так как это невозможно, показание его бессмысленно, а близкое соседство усадьбы Венейблза с «Бледным конем» также не имеет никакого значения.

И все-таки, рассудил я, неплохо было бы еще раз повидать мистера Венейблза. Решив так, я, поравнявшись с воротами, не преминул свернуть в них и по извилистой дорожке длиной в добрых четверть мили подошел к дому.

Все тот же лакей, открыв мне дверь, сказал, что мистер Венейблз дома. Извинившись, что вынужден просить меня подождать в холле — «мистер Венейблз не всегда чувствует себя достаточно хорошо, чтобы принимать гостей», — он удалился и, вернувшись через несколько минут, передал мне, что мистер Венейблз примет меня с большим удовольствием.

Венейблз встретил меня очень сердечно, выехав мне навстречу в своем кресле и приветствуя как старого доброго друга.

— Вы очень любезны, что заглянули ко мне, дружище. Я прослышал, что вы опять в наших краях, и собирался вечером позвонить нашей милой Роде и пригласить вас всех на ленч или на обед.

Я извинился за то, что пришел вот так, не спросившись, сказал, что желание зайти возникло у меня совершенно неожиданно — просто гулял, обнаружил, что ворота рядом, и решился на вторжение.

— Честно говоря, — сказал я, — мне хотелось еще раз взглянуть на могольские статуэтки. В прошлый визит у меня почти не было времени как следует их рассмотреть.

— Конечно, конечно! Рад, что вы их оценили. Такая тонкая работа!

После этого мы погрузились в обсуждение деталей. Должен сознаться, что более тщательный осмотр некоторых истинных перлов его коллекции доставил мне огромное удовольствие.

Подали чай, и он настоял, чтобы я выпил чаю.

К числу моих любимых трапез эта не принадлежит, но я оценил ароматный напиток — настоящий китайский — и хрупкие чашки, в которые его разливали. К чаю подали гренки с маслом и анчоусами и очень сладкий старомодный кекс с изюмом, напомнивший мне детство и чаепитие в доме у бабушки.

— Домашний! — одобрительно заметил я.

— Конечно! Покупного кекса в этом доме никогда не было и не будет!

— Я слышал, что у вас замечательный повар. Нелегко, наверное, держать прислугу в деревне, да еще в такой глубинке?

Венейблз пожал плечами.

— Я предпочитаю все самое лучшее. Таков мой принцип! За это, естественно, приходится платить. Что я и делаю.

Такая неистовая, глубоко укоренившаяся гордыня прозвучала в этом ответе, что я сухо сказал:

— Тот, кто может себе это позволить, конечно, счастливо разрешает для себя многие проблемы.

— Понимаете, все зависит лишь оттого, какие вы предъявляете к жизни требования. При условии, что желания ваши достаточно определенны. Столько людей зарабатывает деньги, не имея ни малейшего понятия о том, что с этими деньгами делать! В результате они оказываются втянутыми в какой-то странный финансовый механизм — своего рода машину, делающую деньги ради денег. Они рабы. Спозаранку спешат в конторы и покидают их поздно вечером. Им некогда оглянуться, их ничто не радует. И что же получают они взамен? Машины пошикарнее, дома побольше, любовниц или жен более дорогих, чем у прочих, а также, позвольте заметить, и головные боли посильнее, чем у прочих.

Он подался вперед.

— Деньги ради денег — вот цель их, вот кумир большинства богачей. Чтобы вложить эти деньги в более крупные предприятия и получить еще большие деньги? А зачем? Притормаживают ли они когда-нибудь, прерывают ли свою гонку для того, чтобы спросить себя: зачем? Нет, никогда!

— А вы задаете себе этот вопрос? — спросил я.

— Я… — Он улыбнулся. — Я знал, чего хотел. Хотел бесконечного досуга для созерцания всей красоты мира — как естественной, так и искусственной. Так как с некоторых пор мне отказано в удовольствии ездить по свету и видеть это прекрасное в его естественном окружении, и тогда я свез его со всего мира к себе в дом.

— Но прежде, чем это сделать, надо было позаботиться о деньгах.

— Да, свои ходы надо тщательно планировать и выверять, а это требует больших усилий, но в наши дни можно обойтись без черновой, грязной стороны этой работы.

— Не уверен, что как следует понял вас.

— Мир меняется, Истербрук. Это всегда так было, но сейчас он меняется быстрее. Темп увеличился, это и надо использовать.

— Мир меняется, — задумчиво повторил я.

— И открываются новые перспективы.

— Знаете, боюсь, что вы говорите сейчас с человеком, чьи интересы лежат в другой плоскости — в прошлом, а не в будущем, — как бы извиняясь, сказал я.

Венейблз пожал плечами:

— Будущее? Кто может предугадать его? Я говорю о дне сегодняшнем, о непосредственном настоящем. И ничего другого в расчет я не беру. Новая техника создана, чтобы использовать ее. У нас уже есть машины, способные в считанные секунды дать нам ответ на наши вопросы — разве сравнить это с часами или днями напряженного труда, которые раньше для этого требовались!

— Компьютеры? Электронный разум?

— Да, нечто в этом роде.

— Машины, которые постепенно вытеснят людей?

— Людей, да! Людей, которые суть лишь вместилище мускульной энергии, они вытеснят. Но Человека они не заменят. Всегда будет Человек Управляющий, Человек Мыслящий, который станет формулировать вопросы, чтобы задавать их машине.

Я с сомнением покачал головой.

— Человек в качестве Сверхчеловека? — Я позволил себе едва заметную насмешку.

— Почему бы и нет, Истербрук? Почему нет? Вспомните, ведь нам известно — пусть пока в малой степени — кое-что о животной природе человека. Практика, которую иногда, недостаточно точно называли «промывкой мозгов», открывает в этом отношении крайне интересные возможности. Не только тело, но и сознание человеческое поддается некоторому воздействию.

— Опасное учение, — сказал я.

— Опасное?

— Опасное для тех, на ком его испытывают.

Венейблз пожал плечами.

— Все в жизни опасно. Мы забываем это, окопавшись в наших уютных цивилизованных сообществах. Потому что именно в эти сообщества выродилась современная цивилизация. Группки людей, собравшихся вместе для взаимной поддержки и для того, чтобы половчее подчинить и перехитрить Природу. Они покорили джунгли, но победа эта лишь временная. В любой момент джунгли опять могут взять реванш. Величественные города прошлых эпох превратились в холмики земли, буйно поросшие травой, потому что жизнь всегда полна опасностей — не забывайте об этом. И в конце концов, разрушение может быть не только результатом естественных процессов, но и делом собственно наших рук. К чему все и движется…

— Никто не станет этого отрицать, согласен. Но меня больше заинтересовала ваша теория власти — власти над разумом.

— Ах, это… — Венейблз неожиданно смутился. — Возможно, я преувеличил.

То, как поспешно он вдруг пошел на попятный, показалось мне примечательным. Венейблз принадлежал к людям, большую часть времени проводящим в одиночестве. У одинокого человека вырабатывается потребность говорить практически с любым человеком, с кем ни попадя. Венейблз пустился в разговоры со мной — возможно, несколько опрометчиво.

— Человека в качестве Сверхчеловека, — сказал я. — Знаете, вы изложили мне современную версию очень старой теории.

— Ничего нового в этом, разумеется, нет. Идея сверхчеловека восходит к очень давнему времени. Множество философских учений зиждилось на ней.

— Конечно. Однако, на мой взгляд, ваш Сверхчеловек отличается некоторыми особенностями. Он обладает властью, но другим власть его не видна. Сидя в кресле, он лишь дергает за веревочки.

Говоря это, я внимательно наблюдал за ним. Он улыбался.

— Так вот на какую роль вы меня прочите, Истербрук? Хотел бы я и в самом деле быть к ней пригодным! Надо же хоть в чем-то взять реванш за это!

Он хлопнул рукой по пледу, прикрывавшему его колени. В голосе его прозвучала горечь.