— У меня… да, важное… для меня, разумеется.

— Я так и поняла. — Она внимательно разглядывала меня. — Да, я вижу, что-то мало приятное… Кто вам нужен? Викарий?

— Я… я в этом не уверен.

Я пришел побеседовать с викарием, но, придя, совершенно неожиданно заколебался. Но почему, я и сам не мог понять. Однако миссис Калтроп моментально все прояснила.

— Мой муж очень хороший человек, — сказала она. — Но это иногда лишь осложняет все. Видите ли, хорошие люди толком не разбираются в зле… — И, помолчав, решительно добавила: — Думаю, вам лучше будет поговорить со мной.

Я невольно улыбнулся:

— Неужто зло — это ваша епархия?

— Да. Ведь очень важно, чтобы кто-нибудь знал обо всем, что творится в приходе, о разных… ну… грехах, что ли.

— Но грехи, по-моему, находятся в ведении вашего мужа. Это, так сказать, его специальность.

— Его специальность — прощать грехи, — поправила она меня. — Он может дать отпущение грехов, чего я, к сожалению, предоставить не могу. Зато я, — очень весело проговорила миссис Калтроп, — могу помочь мужу понять грех, так сказать, классифицировать его. А когда грех понят, то можно постараться ослабить его пагубное влияние на окружающих. Ведь помочь тому, кто этот грех совершил, нельзя. Я, во всяком случае, за это не берусь. Один Господь, как вы знаете, может ниспослать раскаяние. Хотя не уверена, что вы это знаете. Теперь люди знают это не так уж твердо.

— Не могу соревноваться с вами во владении предметом, — сказал я, — но я тоже хочу помочь ослабить пагубное влияние одного греха.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Вот как! Ну что ж, заходите и устраивайтесь поудобнее.

Гостиная викария была большой, с потертой мебелью. Свет в ней загораживали какие-то гигантские, по викторианской моде, растения, которые, видимо, обитателям дома лень было подрезать. Но царящие в комнате сумерки, как ни странно, не придавали ей мрачности, наоборот, они успокаивали глаз. И удобные потертые кресла, казалось, хранили еще отпечатки многих тел, не год и не два находивших в них отдохновенье. Приземистые часы на каминной полке тикали тяжело, с уютной монотонностью. Здесь всегда находили время для беседы, для того, чтоб выговориться, чтоб отдохнуть от всех забот ослепительно яркого дня, оставшегося за порогом…

Сюда, подумал я, приходили девушки с испуганными глазами, с ужасом удостоверившиеся в предстоящем им материнстве, приходили для того, чтобы поведать свои горести миссис Калтроп и получить всегда дельный, пусть не всегда в полной мере христианский совет. Сюда несли тяготы своих семейных неурядиц измученные несносным характером родичей соседи. Сюда забегали матери, чтобы объяснить, что Боб мальчик вовсе не плохой, а просто чересчур непоседливый и что отправлять его в школу строгого режима — нелепость. А супруги делились здесь своими интимными проблемами.

И вот я, Марк Истербрук, ученый и автор многих трудов, человек, повидавший мир, тоже пришел сюда, к этой седоватой пожилой женщине с красивыми глазами и готов выложить ей свои сомнения. Почему? Этого я не знал. Единственное, в чем я был уверен, — что она именно тот человек, который мне нужен.

— Мы только что пили чай с Тирзой Грей, — начал я.

Миссис Кал троп, похоже, все хватала на лету и сразу меня перебила:

— Ах, тогда понятно! И вы почувствовали себя не в своей тарелке? С этой троицей не так-то просто иметь дело. Согласна. Сама их не выношу. Они ужасные хвастуньи. Хотя по опыту знаю, что истинным злом вряд ли будут хвастаться. О совершенном злодеянии помалкивают. Вот если грехи ваши не так уж тяжки, то вас начинает одолевать зуд рассказать о них. Грех — штука подлая и низкая. Поэтому так необходимо расцветить его, придать ему важности и величия. Деревенские ведьмы — это обычно просто глупые и подлые старухи, которым нравится держать всех в страхе и получать мзду неизвестно за что. Чего уж проще! У миссис Браун дохнут куры — вы с многозначительным видом киваете и роняете что-нибудь туманное, вроде: «Да, ее Билли как раз дразнил мою кошечку в прошлый вторник». Белла Уэбб может быть из таких хитрых шельм. Но может оказаться — как знать — и кем-то пострашнее… И обладает чем-то, что сохранилось с незапамятных времен и иногда где-нибудь в захолустье, то тут, то там, вдруг возрождается… Тогда это очень страшно, потому что это подлинное зло, а не просто желание пустить пыль в глаза. Ну а Сибилла Стэмфордис… Женщин глупее мне редко доводилось видеть, но если уж есть на свете прирожденный медиум, так это она. Тирза — ну, не знаю… Что она вам сказала? Ведь это ее слова вас так разволновали, правда?

— Вы много чего повидали и слышали, миссис Калтроп. Вот скажите, исходя из вашего опыта, может ли человеческое существо уничтожить на расстоянии, без какого бы то ни было видимого контакта с ним, другое человеческое существо?

Глаза миссис Калтроп немного расширились.

— Говоря «уничтожить», вы, как я понимаю, подразумеваете «убить»? Убить физически?

— Да.

— По-моему, это чепуха, — решительно сказала миссис Калтроп.

— Да? — Я почувствовал облегчение. — Но я, конечно, могу ошибаться, — сказала миссис Калтроп. — Мой отец был уверен, что самолеты — тоже чепуха, а мой прадед, наверное, то же самое говорил о железной дороге. По-своему оба они были правы. В их времена это были вещи невероятные. А теперь всем этим никого не удивишь. Чем занимается Тирза? Посылает некий смертоносный луч, что ли? А может быть, все трое, собравшись вместе, чертят знаки и бормочут заклинания?

Я улыбнулся.

— После разговора с вами все становится на свои места, — сказал я. — Должно быть, я позволил этой женщине меня загипнотизировать.

— О нет, — сказала миссис Калтроп. — На вас это не похоже. Вы не производите впечатления человека легковнушаемого. Вероятно, было что-то еще. Что-то, произошедшее раньше. До этой встречи.

— Вы совершенно правы. — И я вкратце рассказал об убийстве отца Германа и о том, как, сидя в ночном клубе, я в случайном разговоре неожиданно услышал о «Бледном коне». Из кармана я вытащил копию того списка, что показал мне доктор Корриган.

Миссис Калтроп, нахмурившись, разглядывала его.

— Понятно, — сказала она. — А эти люди? Что их объединяет?

— Мы можем только предполагать. Возможно, шантаж, возможно, наркотики.

— Чушь, — сказала миссис Калтроп. — Из-за этого вы не стали бы волноваться. На самом деле вам не дает покоя одна мысль — что все они умерли, верно?

Я тяжело вздохнул.

— Да, — сказал я. — Мне не дает покоя именно это. Но точной уверенности в том, что все они мертвы, у меня нет. Умерли трое: Минни Хескет-Дюбуа, Томазина Такертон и Мэри Делафонтен. Каждая скончалась в своей постели и от естественных причин. Как и предвидела Тирза Грей.

— То есть как предвидела? Вы хотите сказать, что она уверяла вас в том, что она это и сделала?

— Нет-нет! О конкретных людях она не говорила. Она лишь рассуждала о том, что в принципе воздействие возможно, она верит в это, совершенно искренне.

— Хотя на первый взгляд это полнейшая чушь, — задумчиво заметила миссис Калтроп.

— Конечно. Я бы и сам лишь вежливо кивал, в глубине души помирая со смеху, если б не эта странная обмолвка о «Бледном коне».

— Да, — сказала миссис Калтроп. — «Бледный конь». Что бы это значило…

Она помолчала. Потом подняла голову.

— Плохо, — сказала она. — Очень плохо. Что бы за этим ни стояло, надо всем этим фокусам положить конец. Да вы и сами так считаете.

— Да, наверное. Но как это сделать?

— Вот с этим вам и предстоит определиться. И как можно скорее.

Миссис Калтроп вскочила, готовая действовать незамедлительно.

— Вы должны не теряя времени заняться этим делом. — Она задумалась. — Есть у вас друг, который мог бы вам помочь?

Я стал прикидывать. Джим Корриган? Он слишком занят и, кроме того, сам, вероятно, делает что может. Дэвид Ардингли? Но поверит ли он хоть одному моему слову? Гермия? Да. Гермия подходит. Ясная голова, прекрасно мыслит логически. Если удастся заполучить ее в союзники, на нее можно будет положиться. В конце концов, ведь она и я… эту мысль я не додумал до конца. Гермия — «моя пассия». Она тот человек, который мне нужен.

— Вы о ком-то вспомнили? Хорошо.

Миссис Калтроп говорила отрывисто, по-деловому.

— За тремя ведьмами я пригляжу, хотя мне кажется, что разгадка не в них, но где-то рядом. Конечно, эта болтушка Стэмфордис несет много всякой чуши про египетские древности и предсказания жрецов, записанные на папирусах, которые хранятся под сводами пирамид. Бессовестное вранье, рассчитанное на дураков. Но дело в том, что пирамиды-то существуют, и папирусы существуют, и таинственные жреческие письмена! Не могу отделаться от чувства, что Тирза Грей пронюхала о какой-то из этих тайн, что-то выведала или что-то где-то услышала и состряпала из этого нечто, чтобы придать себе побольше важности, чтобы внушить всем будто другой такой ясновидящей и колдуньи на свете нет. Люди ведь так гордятся своей причастностью ко злу. Странно, не правда ли, что добродетельным и в голову не приходит гордиться своей добродетельностью. Вот что, по-моему, значит истинно христианское смирение! Они и не подозревают, что добродетельны.

Она немного помолчала, затем сказала:

— Что нам надо, так это нащупать связь. Каким-то образом связать одну из этих фамилий и «Бледного коня». И получить в руки нечто вещественное.

Глава 8

Полицейский инспектор Лежен услышал хорошо знакомую мелодию «Папаши О'Флинна», насвистываемую в коридоре, и поднял голову от бумаг именно в тот момент, когда в комнату вошел доктор Корриган.

— Весьма сожалею, что вынужден всех огорчить, — сказал Корриган, — но водитель «ягуара»[180] был абсолютно трезв. То, что констебль Эллис счел алкоголем, было либо в его воображении, либо просто дурным запахом изо рта.