Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— О нет, — горячо возразила Рода. — Если б они были такими, им не удалось бы достичь того, чего они достигли.

— Ну, не уверена, — сказала миссис Оливер. — Ведь устроить в доме пожар способен и самый несмышленый ребенок.

— Полноте, — сказал Венейблз. — Я решительно не согласен с этим новомодным приуменьшением зла как чего-то эфемерного. Зло существует. И оно — великая сила. Иногда даже более великая, нежели добро. Зло есть повсюду. Его надо уметь различать и побеждать. Иначе, — он развел руками, — все полетит в тартарары.

— В моем воспитании, конечно, — как бы извиняясь, заметила миссис Оливер, — дьявол играл кое-какую роль Я хочу сказать, вера в дьявола. Но, знаете, я все же никогда не могла отделаться от чувства, что он глуп. Эти копыта, рога и прочее. Ужимки, как у дурного комедианта. Разумеется, в моих романах часто действует ловкий и злой преступник. Публика это любит. Но воспитывать его характер мне становится все труднее. Пока читатель не знает, кто он, его еще можно делать яркой личностью, но потом, когда все обнаруживается, все летит в тартарары. Разочарование неизбежно. Куда проще изобразить банкира, растратившего чужие деньги, или мужа, который замыслил избавиться от жены, чтобы жениться на гувернантке своих детей. Понимаете, это ведь гораздо естественнее!

Все засмеялись, и миссис Оливер тут же принялась оправдываться:

— Я знаю, это звучит смешно, но вы, должно быть, поняли, что я имею в виду.

Мы все дружно заверили ее, что на этот счет она может быть совершенно спокойна.

Мы выехали из «Приоре-Корт» уже после четырех. Угостив нас весьма изысканным ленчем, Венейблз принялся показывать все свои достопримечательности — дом его оказался истинной сокровищницей.

— Да, в деньгах он, верно, купается, — заметил я, когда мы наконец все-таки отбыли из «Приорс-Корт». — Какая яшма[161], какие африканские статуэтки! Не говоря уже о фарфоре — мейсенском[162] и «Бау»[163]. Вам повезло, что у вас есть такой сосед!

— Мы прекрасно это понимали, — сказала Рода. — Здесь вокруг люди приятные, но определенно скучноватые. Мистер Венейблз выгодно отличается от всех них.

— Каким образом он разбогател? — спросила миссис Оливер. — Или он всегда был богат?

Деспард едко заметил, что в наше время никто не может похвастать наследственным состоянием. Порукой тому — большие расходы на похороны и налоговая система.

— Кто-то мне рассказывал, — добавил он, — что начинал он чуть ли не грузчиком, но это, по-моему, чистые домыслы. О детстве своем и родителях он, правда, никогда не упоминает. Вот вам таинственная личность, — обратился он к миссис Оливер, — специально для ваших романов.

Миссис Оливер отвечала, что ей вечно навязывают нечто совершенно ей не нужное.

Оказалось, что «Бледный конь» — наполовину деревянное сооружение (не обшитое деревом, а именно деревянное). Оно стояло немного в стороне от деревенской улицы. Позади него располагался обнесенный стеной сад, что придавало дому вид уютный и патриархальный.

Я был разочарован и не стал этого скрывать.

— Ничего зловещего, — пожаловался я. — Ни намека.

— Подождите, пока не посмотрите его внутри, — сказала Джинджер.

Мы вылезли из машины и подошли к двери, которая при нашем приближении тут же раскрылась.

На пороге стояла мисс Тирза Грей — рослая, несколько мужеподобная, в твидовом пиджаке и юбке. Высокий лоб обрамляли жесткие седоватые волосы, нос был крупный и крючковатый, а голубые глаза словно видели вас насквозь.

— Наконец-то, — приветливо пробасила она. — Я уж думала, вы заблудились.

В полумраке холла я едва различил выглядывавшее из-за ее твидового плеча еще одно женское лицо. Лицо было странное и какое-то расплывшееся, точно вылепленное из глины ребенком, случайно забредшим в мастерскую скульптора. Такие лица, подумал я, можно встретить на полотнах итальянских и фламандских примитивистов.

Рода представила нас друг другу и объяснила, что мы были на ленче в «Приорс-Корт», у мистера Венейблза.

— Ах, — воскликнула мисс Грей, — тогда все ясно! Праздник чревоугодия! Уж этот его итальянец повар! А после все редкости его редкостного дома. Ну да ладно, надо же бедняге как-нибудь развлекаться. Но входите, входите. Мы, знаете ли, гордимся нашим гнездышком. Постройка пятнадцатого века, а некоторые ее части — даже четырнадцатого.

Потолок в холле был низкий, в сумраке я едва различил ведущую наверх винтовую лестницу, а над большим камином — картину в раме.

— Это вывеска бывшего здесь постоялого двора, — сказала мисс Грей, поймав мой взгляд. — Как следует разглядеть ее при таком освещении вам трудно. Здесь изображен Бледный конь.

— Позвольте, я вам ее почищу, — предложила Джинджер. — Нет, серьезно! Только разрешите, и вы ахнете!

— Не знаю, право, — сказала Тирза Грей и откровенно спросила: — А что, если вы ее испортите?

— Но как это возможно! — возмутилась Джинджер. — Ведь это же моя профессия! Я реставратор Лондонских галерей, — пояснила она мне. — Увлекательнейшее дело.

— Да, к нынешним методам реставрации картин нужна определенная привычка, — сказала Тирза. — Каждый раз, когда мне случается теперь бывать в Национальной галерее[164], меня прямо оторопь берет. Картины выглядят так, словно их окунули в новейший стиральный порошок.

— Неужели вы всерьез предпочитаете видеть их потемневшими и порыжевшими? — возразила Джинджер. Она вгляделась в вывеску. — Вот у вашей, например, может появиться еще множество новых деталей, даже всадник на спине у коня!

Я тоже стал разглядывать полотно. Это была грубая живопись, единственным достоинством которой, если и было в ней какое-нибудь достоинство, являлся ее почтенный возраст вкупе с покрывавшим ее слоем копоти. На темном неясном фоне выделялась бледная фигура лошади.

— Эй, Сибилла, — закричала Тирза. — Гости покушаются на нашего коня, полюбуйся на этих нахалов!

Мисс Сибилла Стэмфордис вышла, чтобы присоединиться к нам. Это была высокая худая женщина с темными и довольно сальными волосами и плаксивым выражением рыбьего рта.

Даже ярко-изумрудное сари не в силах было украсить ее. Она заговорила слабым и дрожащим голосом.

— Наш милый, дорогой конь, — сказала она. — Мы влюбились в эту старинную вывеску с первого взгляда. По-моему, она тоже сыграла роль в том, что мы купили этот дом. Помнишь, Тирза? Но идемте, идемте!

Комната, куда она нас ввела, была небольшой и квадратной, возможно, в свое время здесь помещалась трактирная стойка. Теперь комнату украшал ситец и мебель в стиле «чиппендейл»[165], делавшие ее типичным дамским будуаром загородной усадьбы. Повсюду были расставлены вазы с хризантемами.

Нас повели смотреть сад, который, как я понял, летом должен был выглядеть очень мило, а когда мы вернулись в дом, чай был уже сервирован.

Когда мы уселись за стол с сандвичами и домашними пирогами, пожилая женщина, лицо которой я заприметил в зале, внесла чай в серебряном чайнике. На ней было некрасивое темно-зеленое домашнее платье. Впечатление, что ее лицо грубо слеплено ребенком из пластилина, при ближайшем рассмотрении не исчезло. Лицо это оказалось в достаточной мере бессмысленным и примитивным, но теперь непонятно было, почему оно меня так насторожило в первый момент.

Я почувствовал неожиданную досаду на себя. Взбрело же в голову вообразить бог весть что про этот бывший постоялый двор и трех его пожилых обитательниц!

— Спасибо, Белла, — сказала Тирза.

— Больше ничего не надо?

Слова эти, произнесенные невнятно, походили на бурчание.

— Ничего. Спасибо.

Белла направилась к двери. Она ни на кого не смотрела, но перед тем, как выйти, подняла глаза и бросила на меня быстрый взгляд. Было в этом взгляде нечто меня встревожившее — трудно сказать почему. Взгляд был злобный и какой-то странно проницательный. Я почувствовал, что без всякого усилия и даже без особого желания она в точности знает все, о чем я думаю.

Моя реакция не укрылась от Тирзы Грей.

— Вас смущает Белла, мистер Истербрук? — мягко сказала она. — Я заметила, что она посмотрела на вас.

— Она ведь местная, правда? — спросил я, стараясь выдать свой интерес за обычную светскую любознательность.

— Да. И кое-кто, без сомнения, называет ее местной ведьмой.

Сибилла Стэмфордис шевельнулась, и бусы ее звякнули.

— Сознайтесь, мистер… мистер…

— Истербрук.

— Истербрук. Вы, конечно, слышали, что все мы занимаемся колдовством. Сознайтесь. Видите ли, об этом ходят упорные толки.

— И, возможно, небезосновательные, — с довольным видом сказала Тирза. — Сибилла обладает незаурядными способностями.

Сибилла удовлетворенно вздохнула.

— Меня всегда влекло к сверхъестественному, — негромко проговорила она. — Еще в детстве я ощутила в себе какие-то необычные способности. Освоила автоматическое письмо как нечто само собой разумеющееся. Я даже не знала тогда, как это называется — когда тебе точно кто-то надиктовывает… Просто сидела с карандашом в руках, не понимая, что со мной происходит. И потом, конечно, я была чуткой сверх всякой меры. Однажды, когда друзья пригласили меня на чай, я, войдя в комнату, потеряла сознание, почувствовала, что там произошло нечто ужасное. Всей кожей почувствовала! А позже выяснилось, что там когда-то произошло убийство — двадцать пять лет назад. В той самой комнате!

Она затрясла головой и огляделась вокруг с победным видом.

— Удивительно, — заметил полковник Деспард, вежливо, но неприязненно.

— И в этом доме случалось кое-что зловещее, — хмуро сказала Сибилла. — Но мы предприняли необходимые меры. Духи земли получили свободу.