Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— Что за удивительные места вы посещаете? — спросила миссис Оливер.

— Это было в кафетерии в Челси.

— Ах, Челси, — сказала миссис Оливер, — ну, там, по-моему, чего только нет! Битники и спутники, конформисты[118] и нонкорформисты[119]. Я о них пишу мало, потому что боюсь перепутать названия. Уж лучше придерживаться того, что знаешь.

— Например?

— Я могу достаточно уверенно писать о морских путешествиях и отелях, о проблемах больниц и приходских советов, о художественных аукционах, музыкальных фестивалях, о том, как девушки выбирают себе платье, о деятельности различных комитетов, о молодых людях, объездивших мир с помощью автостопа, или об увлеченных наукой, и о продавцах, и о приходящей прислуге…

Запыхавшись, она остановилась.

— Достаточно обширный список, — заметил я.

— И все-таки возьмите меня разок в какой-нибудь кафетерий или бар в Челси для пополнения запаса моих жизненных впечатлений, — попросила миссис Оливер.

— Когда прикажете. Хотите сегодня вечером?

— Нет, не сегодня. Сегодня я увязла в своей работе, вернее, в переживаниях, из-за того, что не пишется. Для писателя нет ничего мучительнее. Впрочем, для него все — сплошное мучение, кроме тех моментов, когда вдруг осеняет идея и ждешь не дождешься сесть за письменный стол. Скажите, Марк, вы верите в возможность убийства на расстоянии?

— Что вы называете убийством на расстоянии? Нажать кнопку и послать смертоносный радиоактивный луч?

— Нет, я не о научной фантастике, — задумчиво сказала миссис Оливер, — а скорее о черной магии.

— Восковые куколки, пронзенные булавками?

— Восковые куколки теперь вышли из моды, — скептически отозвалась миссис Оливер, — но странные происшествия все равно нет-нет да происходят — в Африке или где-нибудь в Вест-Индии…[120] Много чего рассказывают… Например, как вдруг ни с того ни с сего умирает какой-нибудь абориген. С помощью чародейства или заклинаний… Словом, вы знаете, о чем я говорю.

Я сказал, что современная наука объясняет многое из подобных явлений воздействием внушения. Жертве становится известно, что колдун предрек ей смерть, — остальное довершает подсознание.

Миссис Оливер фыркнула:

— Намекни мне кто-нибудь, что я должна умереть, так я бы уж постаралась не оправдать его надежд!

Я засмеялся.

— В ваших жилах течет кровь многих поколений западноевропейских скептиков. Вы к этому не предрасположены.

— Значит, самую возможность вы не исключаете?

— Я недостаточно разбираюсь в такого рода вещах. Почему вы вдруг о них вспомнили? Хотите умертвить кого-нибудь в вашем новом шедевре при помощи внушения?

— Нет, честное слово, нет. Удовольствуюсь добрым старым крысиным ядом или мышьяком или каким-нибудь безотказным тупым предметом. Ведь огнестрельное оружие так часто дает осечку. Но не о моих же книгах вы пришли говорить!

— Честно говоря, нет. Дело в том, что моя кузина Рода Деспард — устроительница благотворительного церковного праздника, и…

— Нет-нет, ни за что больше! — вскричала миссис Оливер. — Знаете, что случилось в последний раз? Я устроила игру под названием «Найди жертву»[121], и первое, на что мы наткнулись, — настоящее мертвое тело! Пережить это не так-то просто!

— Нет, никаких жертв! Все, что вам пришлось бы делать, — это сидеть на почетном месте и ставить автографы на ваших книгах. По пять шиллингов штука.

— Ну, не зна-аю, — с сомнением в голосе протянула миссис Оливер. — Тогда, может быть, дело другое. Но мне не надо будет открывать этот праздник? Говорить какие-нибудь глупости? Или являться в шляпе?

Я заверил ее, что ничего подобного ей делать не придется.

— Вы потратите всего лишь часа два, — уговаривал я ее, — а после будет крикетный матч… нет, сезон неподходящий… Значит, детский бал. Или конкурс на лучший маскарадный костюм…

Меня прервал дикий крик миссис Оливер.

— Вот оно! — вскричала она. — Крикетный мяч! Ну конечно же! Он видит его из окна… видит, как мяч взметнулся в воздух, и это отвлекает его! Поэтому он и не говорит про какаду! Как хорошо, что вы пришли, Марк! Вы прелесть!

— Мне не очень ясно, как это может…

— Наверное! Зато мне ясно! Это довольно запутанно, и я не хочу тратить время на объяснения! Было очень славно вас повидать, а вот теперь я очень прошу вас уйти. И поскорее.

— Конечно. Но насчет праздника…

— Я подумаю. А сейчас не трогайте меня. Но куда я могла деть очки? Нет, право же, способность некоторых вещей вот так вдруг исчезать…

Миссис Джерати распахнула дверь с присущей ей резкостью и энергией. Это было не столько ответом на звонок, сколько жестом, который означал: «Ну наконец-то я тебя застукала!»

— Ну? Чего надо? — вопросила она воинственно.

На пороге стоял мальчишка весьма невзрачной наружности. Такое лицо, даже разглядев, не запомнишь — мальчишка, каких много.

Он шмыгнул носом, потому что был простужен.

— Здесь священник живет?

— Тебе отца Германа?

— Да, его просят.

— Кто просит, куда и зачем?

— На Бентал-стрит, двадцать три. Сказали, что женщина помирает. Вот миссис Коппинс меня и послала. Ведь это ка-то-лический священник, да? А викарий[122], сказали, не годится.

Миссис Джерати, подтвердив, что да, католический, велела не сходить с места, а сама пошла в дом. Минуты через три появился высокий пожилой священник с черным саквояжем.

— Я отец Герман, — сказал он. — Бентал-стрит, говоришь? Это возле сортировочной станции?

— Точно В двух шагах отсюда.

Они двинулись в путь. Священник шел быстро, большими шагами.

— Ты, кажется, сказал «миссис Коппинс», так?

— Это хозяйка. Которая комнаты сдает. А позвать вас велено к квартирантке. Фамилия ее Дэвис, что ли…

— Дэвис… Дэвис… Что-то я не припомню…

— Да ваша она, ваша! Ка-то-лического прихода то есть… А викарий, сказали, не годится.

Священник кивнул. Через несколько минут они уже были на Бентал-стрит. Мальчишка указал на большой, неприглядного вида дом в ряду других больших и неприглядного вида домов.

— Вам вот сюда.

— А ты не пойдешь?

— Я не здесь живу. Миссис Коппинс мне денежку дала, чтоб я привел вас.

— Ясно. А как тебя зовут?

— Майк Портер.

— Спасибо, Майк.

— Да пожалуйста, — сказал Майк и, насвистывая, пошел своей дорогой.

Дверь дома № 23 открылась; возникшая на пороге миссис Коппинс, крупная и краснолицая, обрадовалась приходу священника.

— Заходите, заходите. По-моему, она на ладан дышит. По правде, в больнице бы ей надо быть, а вовсе не здесь, так ведь доктора у нас теперь разве допросишься? У сестры моей муж, когда ногу сломал, шесть часов доктора дожидался. Позор, да и только! Одно название, что здравоохранение!.. Деньги дерут, а как помощь оказать — так и нет их! — негодовала она, ведя священника вверх по узкой лестнице.

— А что с ней такое?

— Да вот грипп был. Потом вроде лучше стало. Она и вышла, раньше времени, наверное. Так или иначе, вчера вечером вернулась — краше в гроб кладут. Легла. Есть ничего не ела. Доктора не велела звать. А утром я сразу смекнула, что у нее лихорадка — не приведи Господь какая. Болезнь на легкие перекинулась.

— Воспаление легких?

С трудом вскарабкавшаяся по лестнице миссис Коппинс запыхтела, как паровоз, что, видимо, должно было означать «да».

Распахнув дверь, она посторонилась, чтобы пропустить отца Германа, и, с деланной бодростью крикнув в глубину комнаты: «А вот и благочинный к вам пожаловал, теперь все наладится!» — ретировалась.

В обставленной старомодной викторианской[123] мебелью комнате было очень чисто и опрятно. Возле окна лежала женщина. При появлении священника она слабо повернула голову.

— Вы пришли… у нас мало времени, — проговорила она, задыхаясь, — такое злодейство… Я должна… должна… я не могу умереть вот так… покаяться… грех мой… великий… тяжкий грех..

Взгляд ее блуждал, потом глаза прикрылись. Речь стала невнятной.

Подойдя к кровати, отец Герман произнес слова, которые ему приходилось произносить столь часто — увы, слишком часто, — ободряющие слова утешения и веры, ради чего и был призван. В комнате воцарился покой. Взгляд несчастной перестал выражать страдание.

Затем, когда священник кончил молитву, умирающая заговорила опять:

— Остановить… надо остановить… Вы должны.

— Я сделаю все, что надо. Доверьтесь мне, — с ободряющей решительностью сказал священник.

Немного погодя одновременно прибыли доктор и машина «Скорой помощи». Миссис Коппинс встретила их с мрачным злорадством.

— Опоздали, как всегда! — сказала она. — Она скончалась!

Отец Герман возвращался, когда уже темнело. Вечером обещали туман, и он действительно сгущался. Священник приостановился, нахмурился. Какая фантастическая, необычайная история! Интересно, сколько в ней от бреда, от высокой температуры? Доля истины во всем им услышанном, несомненно, есть, но какова эта доля? Во всяком случае, крайне важно записать фамилии, пока они не выветрились из памяти. А то потом у него собрание религиозного общества. Он быстро завернул в первое попавшееся кафе и, заказав чашку кофе, сел и огляделся. Ощупал изнутри карман сутаны. Ах эта Джерати — ведь просил же он ее починить подкладку. Как всегда, безрезультатно записная книжка, огрызок карандаша и монетки провалились в подкладку. Несколько монеток и карандаш ему удалось извлечь, но с записной книжкой дело обстояло хуже. Когда принесли кофе, он попросил еще и листок бумаги.