Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— Что здесь происходит?

И все присутствующие моментально объединились против общего врага.

— Просто веселимся, — сказал один из молодых людей.

— Да, дружеская вечеринка в узком кругу, а больше ничего, — подтвердил Луиджи и носком ботинка ловко подпихнул пучки волос под ближайший столик.

Драчуньи улыбнулись друг другу, изображая мир и согласие.

Полицейский окинул всех подозрительным взглядом.

— Да мы уже уходим, — нежным голосом проворковала блондинка. — Идем, Дуг.

Тут, весьма кстати, собрались уходить и еще некоторые посетители. Блюститель порядка мрачно воззрился им вслед. Выражение лица его говорило, что на этот раз он, так и быть, закроет на все глаза, но вообще он бдит.

Неспешным шагом он отправился прочь.

Кавалер рыжеволосой расплатился.

— Ну, как ты, в порядке? — спросил Луиджи у девушки в то время, как она поправляла на голове косынку. — Лу здорово тебя отделала. Так оттаскать за волосы — не шутка!

— Нет, совсем не больно, — хладнокровно ответила девушка и улыбнулась. — Извини, что так вышло, Луиджи.

Компания ушла. Кафетерий теперь был почти пуст. Я нащупывал в кармане мелочь.

— Молодчина девчонка, — одобрительно сказал Луиджи, когда за компанией захлопнулась дверь. Взяв метелку, он вымел пучки волос за стойку бара.

— Ведь больно, должно быть, — предположил я.

— Окажись я на ее месте, орал бы как резаный, — согласился Луиджи. — Но она действительно молодчина, эта Томми.

— Вы ее хорошо знаете?

— О да, она каждый вечер здесь околачивается! Такертон, вот кто она такая, Томазина Такертон, если желаете знать ее полное имя. А у нас тут ее называют Томми Такер. Кстати, богатая до чертиков. Ей ее старик наследство оставил, так что бы вы думали, она сразу же сделала? Переехала в Челси, сняла себе какую-то жалкую комнатенку аж возле Уондсворт-бриджа, снюхалась с такими же, как она, и давай куролесить. Но что потрясающе, у половины из их компании денег куры не клюют. Могли бы луну с неба достать, в «Ритце»[116] жить, если б захотели. А им вот нравится развлекаться так, а не иначе! Да… Потрясающе, верно?

— Вы бы развлекались по-другому?

— Уж на это у меня ума бы хватило! Но, как бы там ни было, пора закрываться.

Перед уходом я спросил, почему они повздорили.

— Да просто Томми приглянулся дружок второй девушки. Только не стоит он того, чтоб из-за него драться, поверьте мне!

— Но та, вторая девушка, вероятно, думает по-другому, — сказал я.

— О, в Лу столько романтизма, — добродушно заметил Луиджи.

Мои представления о романтизме были несколько иными, но я смолчал.

А примерно неделю спустя среди напечатанных в «Таймсе»[117] объявлений о смерти внимание мое привлек следующий текст:

Итак, для бедной Томми цветов не будет. Не развлекаться ей больше в Челси. Меня внезапно охватил приступ жалости к Томми Такер и ей подобным. Но, в конце концов, одернул я себя, еще не факт, что мои взгляды единственно верные. Кто я такой, чтобы выносить приговор образу ее жизни, а тем более объявлять ее никчемной? Не исключено, что на самом-то деле никчемной является именно моя жизнь — тихая жизнь окопавшегося в кабинете книгочея и отшельника. Какая-то не совсем настоящая жизнь. Положа руку на сердце, есть ли в ней место развлечениям? Нелепая мысль! Строго говоря, мне их просто не хочется. Но, может быть, они необходимы? Странно, что мне это пришло в голову, странно и… досадно.

Отогнав прочь мысли о Томми Такер, я принялся разбирать письма. Самым существенным среди них оказалось письмо от моей кузины Роды Деспард с просьбой об одной услуге. Я ухватился за эту просьбу, так как в то утро мне не работалось, а теперь появился прекрасный повод побездельничать.

Я вышел на Кингс-роуд и подозвал такси, которое отвезло меня к дому, где обитала моя приятельница миссис Ариадна Оливер.

Миссис Оливер была широко известной сочинительницей детективных романов. А ее горничная Милли была неусыпным драконом, стерегущим покой своей хозяйки и оберегающим ее от непрошеных гостей.

Я поднял брови в невысказанном вопросе. Милли решительно кивнула.

— Подымайтесь прямо наверх, мистер Марк, — сказала она. — Она сегодня не в духе. Может быть, вам удастся ее успокоить.

Я поднялся по двум лестничным пролетам, легонько постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел. Кабинет миссис Оливер представлял собою довольно просторную комнату с обоями, пестрящими изображениями птиц на фоне тропической листвы. Сама же хозяйка в состоянии, близком к помешательству, металась по комнате, что-то бормоча себе под нос. Бросив на меня беглый и равнодушный взгляд, она продолжала свои странные метания. Затем блуждающий взгляд ее прошелся по стенам, скользнул в окно, и она зажмурилась, словно от внезапной боли.

— Но почему, — вдруг спросила миссис Оливер, — почему этот идиот сразу не сказал, что видел какаду? Как же не сказать? Ведь он же просто не мог его не видеть? Но если он скажет, весь сюжет полетит в тартарары. Нет, должен быть какой-то выход… какой-то выход…

Она застонала, взъерошила коротко стриженные седые волосы и вдруг судорожно дернула их. Затем взгляд ее прояснился, и она сказала:

— Привет, Марк. Я схожу с ума, — после чего стенания опять возобновились: — И еще эта Моника. Чем привлекательней я стараюсь ее сделать, тем больше она меня бесит. Просто тупица! А какое самомнение! Моника… Моника… По-моему, это имя ей не подходит. Нэнси? Нэнси, может быть, лучше? Или Джоан? Вечно эти Джоан… Сьюзен? Нет, Сьюзен у меня уже была. Тогда Лючия? Лючия… Лючия… Пожалуй, она похожа на Лючию. Рыжеволосая… Свитер с высоким воротом… Черные колготки? Да-да, непременно черные…

Но этот проблеск творческого удовлетворения тут же вновь затянули тучи: вспомнив о неприятности с какаду, неутешная миссис Оливер вновь заметалась по комнате; по пути она машинально хватала со столов вещи и перекладывала их куда ни попадя. Втиснув футляр от очков в лакированную шкатулку, что было непросто, так как там уже лежал китайский веер, она глубоко вздохнула и сказала:

— Я рада, что это вы.

— Спасибо.

— Ведь это мог быть кто угодно: какая-нибудь дура, которой взбрело вдруг, чтобы я открывала благотворительный базар, или какой-нибудь агент по поводу Милли и ее страховки, от которой она наотрез отказывается, или слесарь-водопроводчик (но такая удача нам выпадает нечасто, верно?). Или кто-нибудь с просьбой об интервью. Как они мне надоели! Всякий раз одно и то же: «Как вы впервые пришли к мысли написать роман?», «Сколько у вас вышло книг?», «Сколько вы зарабатываете?» и так далее, без конца. Никогда не знаешь, что на это отвечать, и чувствуешь себя полной идиоткой! Но это все ерунда, потому что с ума меня сведут не газетчики, а какаду.

— Не вытанцовывается? — сочувственно осведомился я. — Может быть, мне лучше уйти?

— Нет, не надо. По крайней мере, вы внесли какое-то разнообразие.

В ответ на этот сомнительный комплимент я промолчал.

— Хотите сигарету? — спросила миссис Оливер, чтобы хоть как-то проявить гостеприимство. — Они где-то тут были… Загляните в футляр от машинки.

— Спасибо, у меня есть свои. Хотите? Ах да, вы же не курите!

— И не пью, — сказала миссис Оливер. — Уж лучше бы пила. Как эти американские сыщики, которые только и делают, что прикладываются к стаканчику, словно это решает все проблемы. Нет, знаете, Марк, если говорить о реальной жизни, я на самом деле не понимаю, как можно скрыть убийство. Мне кажется, как только ты его совершаешь, всем сразу все ясно.

— Чушь. Вы ведь совершили не один десяток убийств.

— Пятьдесят пять по меньшей мере. Вообще убийство как таковое — вещь простая и само собой разумеющаяся. Скрыть его — вот что сложно. Иными словами, придумать, почему убийство мог совершить тот или иной человек.

— Но в законченном произведении всегда бывает ясно почему.

— Да, но чего мне это стоит! — мрачно возразила миссис Оливер. — Нет, как хотите, но находиться пяти-шести персонажам вблизи места, где произошло убийство некоего Б., имея при этом повод к убийству, — неестественно, кроме, конечно, случая, когда этот Б. совершенно отвратителен, но тогда всем наплевать на то, что его убили, и совершенно не имеет смысла выяснять, кто это сделал.

— Понимаю, как это все трудно, — снова посочувствовал я. — Но если вы благополучно справлялись с подобной задачей пятьдесят пять раз, то справитесь и сейчас.

— Да я тоже так себе говорю, — вздохнула миссис Оливер, — твержу вновь и вновь, а уверенности каждый раз никакой, отсюда и все мои муки.

Она опять схватила себя за волосы и сильно дернула.

— Не надо! — вскрикнул я. — Так вы выдерете себе все волосы!

— Ерунда, — сказала миссис Оливер. — Волосы — штука прочная. Хотя в четырнадцать, когда у меня была корь с высокой температурой, они у меня так и лезли, прямо вот здесь, спереди. Ужас! И только через шесть месяцев отросли опять! Для девочки это мучительно. Девочки ведь так щепетильны во всем, что касается внешности. Мне это вспомнилось вчера, когда я навещала в лечебнице Мэри Делафонтен. У нее тоже выпадают волосы, как у меня когда-то. Она сказала, что потом, когда ей станет лучше, придется подумать о накладке. Наверное, в шестьдесят лет волосы растут очень медленно.

— Недавно я видел, как одна девушка вырывала у другой целые клочья волос, — сказал я. И заметил, что в голосе моем прозвучали хвастливые нотки, словно я гордился своим знанием жизни.