Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

Когда мисс Балстроуд впервые заговорила о своем уходе, Чедди была потрясена. Уходить теперь, когда все так прекрасно? Безумие! Мисс Балстроуд завела речь о путешествиях, о том, как богат и интересен мир. На Чедди это впечатления не произвело. Ничто и нигде не может быть и вполовину так хорошо, как Медоубенк!..

И вот теперь… Убийство! Такое гадкое, жестокое слово, ворвавшееся из внешнего мира, как зловещий штормовой ветер. Убийство у мисс Чедди ассоциировалось лишь с вооруженным ножиком малолетним преступником или с негодяем-врачом, отравившим свою жену. Но убийство тут — в школе — и не в какой-нибудь школе! В Медоубенке!

Мисс Спрингер, бедная мисс Спрингер, она же ни в чем не виновата, — но вопреки логике, Чедди казалось: нет, виновата. Мисс Спрингер не знала традиций школы. Бестактная женщина… Она каким-то образом спровоцировала убийцу. Мисс Чедвик заворочалась, перевернула подушку, сказала себе: «Я не должна больше думать об этом. Наверное, мне лучше встать и принять аспирин. Или я просто попробую досчитать до пятидесяти.»

Прежде чем она успела досчитать до пятидесяти, ее мысли вернулись в то же русло. Ей было тревожно. Что, если все это — и происшествие с Шаистой тоже — попадет в газеты? Что если родители, прочитав их, заберут своих дочерей из школы.

О Господи, она должна успокоиться и заснуть. Интересно, который час? Как раз то время, когда бедная мисс Спрингер… Нет, не надо больше об этом думать. Но как только она могла решиться пойти туда одна, никому не сказав… Непростительная самоуверенность…

— Боже! — сказала мисс Чедвик. — Нужно принять аспирин.

Она встала, подошла к умывальнику и запила две таблетки глотком воды. На обратном пути раздвинула шторы, всматриваясь в темноту. Она сделала это скорее для того, чтобы успокоиться. Ей хотелось убедиться, что все в порядке, что и в спортивном корпусе среди ночи наверняка не горит свет.

Но свет горел…

Через минуту Чедди уже всунула ноги в свои видавшие виды туфли, накинула толстое пальто, схватила электрический фонарь и бросилась из комнаты вниз по лестнице. Только что она обвиняла мисс Спрингер в том, что та никого не разбудила, прежде чем отправиться среди ночи в корпус, но ей самой и в голову не пришло сделать это сейчас. Ее обуревало одно желание — поскорей достичь светящегося окна и выяснить, кто этот незваный гость. Она задержалась лишь для того, чтобы вооружиться, — должно быть, не самым лучшим образом, но все же! — а затем через боковую дверь выбежала на дорожку между кустов. Она немного запыхалась, но была полна спокойной решимости. Только возле самой двери она погасила фонарь и постаралась двигаться бесшумно и осторожно. Дверь была слегка приоткрыта. Отворив ее шире, она заглянула внутрь.

Примерно в то же время, когда мисс Чедвик мчалась к спортивному корпусу, Энн Шепленд, очень привлекательная в своем черном вечернем платье, сидела в ночном клубе, уплетая жареного цыпленка и улыбалась через стол молодому мужчине напротив. «Милый Деннис, — думала Энн, — всегда абсолютно одинаковый. Именно этого я бы и не перенесла, если б вышла за него замуж. Он, как домашняя зверушка, слишком ручной». Вслух же она заметила:

— Как тут весело, Денни! Такой контраст по сравнению с тем, что я вижу каждый день.

— Кстати, как твоя новая работа? — спросил Деннис.

— Ну, скорее она мне все-таки нравится.

— Хотя, кажется, несколько не в твоем вкусе?

Энн засмеялась.

— Я была бы очень благодарна человеку, объяснившему, что именно в моем вкусе. Я люблю разнообразие, Деннис.

— Никак не могу понять, почему ты ушла от старика Мервина Тодхантера.

— Главным образом из-за самого сэра Мервина Тодхантера. Внимание, которое он мне оказывал, начало тревожить его жену. А мой принцип — никогда не тревожить жен. Они, понимаешь ли, могут причинить массу неприятностей.

— Ревнивые ведьмы, — сказал Деннис.

— О, дело не только в ревности, — возразила Энн. — Я скорее на стороне жен, и в любом случае леди Тодхантер нравилась мне куда больше, чем старик Мервин. А почему тебя так смущает моя новая работа?

— Думаю, школа — не для тебя. У тебя отнюдь не школьный стиль, должен тебе заметить.

— Я бы возненавидела школу, если б мне пришлось преподавать или еще хуже — учиться. Быть одной из толпы училок — действительно не для меня. Но работать секретарем в такой школе, как Медоубенк, весьма занимательно. Ты знаешь, мисс Балстроуд — уникальная женщина. Ее стальные серые глаза видят тебя насквозь. И это как-то подтягивает. Печатаю письма и боюсь сделать ошибку. Да, она в самом деле личность. И пока мне это нравится.

— Поскорее бы ты устала от всех твоих работ, — сказал Деннис. — Пора бы уже осесть на одном месте.

— Деннис, ты — прелесть, — нежно и уклончиво ответила Энн.

— У нас все могло бы быть просто замечательно, сама знаешь, — сказал Деннис.

— Смею надеяться, — ответила Энн, — но я еще не готова. И, в любом случае, ты не должен забывать, что у меня есть мама.

— Да, я собирался… Собирался поговорить с тобой о ней.

— О моей маме? И что ты собирался сказать?

— Ну, Энн, сама знаешь, как я тобой восхищаюсь. Я имею в виду твою способность находить интересную работу, а потом бросать все и ехать домой к матери.

— Мне тем более придется поступать так и в будущем, когда у нее будут по-настоящему серьезные приступы.

— Я понимаю. Я уже сказал, что меня восхищает твое самопожертвование. Но существуют ведь места, сама знаешь, очень хорошие места, где… где люди вроде твоей матери могут получить соответствующий уход и все такое прочее.

— Они и стоят соответственно, — добавила Энн.

— Нет, вовсе не обязательно. Даже в системе обязательного страхования есть такие заведения…

В голосе Энн послышалась горькая нотка:

— Да, когда-нибудь до этого дойдет… Но сейчас у меня есть милая старушка, которая живет с мамой и прекрасно с ней ладит. Большую часть времени мама бывает в полной памяти, а когда дело становится плохо… Приезжаю я… словом, это очень тяжело.

— А она… не бывает… никогда?..

— Ты хочешь сказать — бывает ли она буйная? У тебя чрезвычайно бурное воображение. Нет. Моя мамочка никогда не бывает буйной. У нее просто случаются провалы в памяти. Она забывает, где она и кто она такая, во время прогулки может сесть на автобус или на поезд и куда-нибудь уехать — тут все, как видишь, не просто. Иногда в одиночку с ней не справиться. Но она счастлива, даже и в такие периоды. Иногда даже смешно бывает. Помню, как-то она говорит: «Энн, детка, так неловко вышло. Я собиралась на Тибет, и вот сижу в гостинице в Дувре[71] и не знаю, как туда попасть. И тогда я подумала: а зачем мне на Тибет? Пойду-ка я домой. Потом я никак не могла вспомнить, когда я ушла из дома. Неловко получается, когда что-нибудь забудешь». Мама такая забавная, она ко всему этому с юмором относится.

— Я никогда не встречался с ней… — начал Деннис.

— И слава Богу, — оборвала его Энн. — Единственное, что, по-моему, можно сделать для близкого человека, если он неизлечимо болен, это защитить его от… от любопытства и жалости.

— Это не любопытство, Энн.

— Нет, я так и не думаю. Но, возможно, жалость. А этого тоже не нужно.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И если ты думаешь, что я страдаю, бросая время от времени работу и отправляясь домой, ты ошибаешься, — сказала Энн. — Я никогда не влезаю в работу слишком глубоко. Думаю, главное — научиться хорошо делать дело. А уж когда научишься, всегда сможешь устроиться на работу и бросить ее, когда вздумается. В этом даже есть свои плюсы: встречаешься с разными людьми, видишь, кто как живет, чем дышит. В общем, познаешь жизнь. Сейчас это Медоубенк, лучшая школа Англии — вид изнутри. Я полагаю, она будет занимать меня еще года полтора.

— И ты ни к чему не привязываешься? — угрюмо спросил Деннис.

— Нет, — ответила Энн. — Я по натуре наблюдатель. Как обозреватели на радио.

— Ты такая отстраненная, — мрачно продолжал Деннис. — По большому счету, тебе ни до чего и ни до кого нет дела.

— Надеюсь, так будет не всегда. — Энн улыбнулась.

— Мне кажется, я неплохо тебя знаю.

— Сомневаюсь, — ответила Энн.

— Так или иначе, я не думаю, что ты здесь продержишься хотя бы год, — продолжал Деннис. — Тебе осточертеют все эти зануды-учительницы и их подопечные.

— Здесь есть очень симпатичный молодой садовник, — сообщила Энн и, заметив что у Денниса сразу вытянулось лицо, засмеялась. — Успокойся, я только пытаюсь возбудить твою ревность.

— А как насчет того, что у вас там кого-то убили?

— Ах, это. — Энн, сразу посерьезнев, задумалась. — Это странно, Деннис. В самом деле очень странно. Она вела уроки физкультуры. Ну представь — самая обыкновенная учительница физкультуры. Мне кажется, что за этой историей кроется куда больше, чем удалось пока выяснить.

— Только ни во что не впутывайся.

— Обещать не могу… У меня никогда прежде не было возможности попытать счастья в роли сыщика. Мне кажется, у меня неплохо бы получилось.

— Но, Энн!..

— Милый, я не собираюсь загонять в угол опасных преступников. Я просто собираюсь… Собираюсь выстроить рад логических заключений. Кто и почему. И зачем. Между прочим, я наткнулась на информацию, которая показалась мне довольно интересной.

— Энн!

— Не смотри так испуганно… Только, по-моему, эта история, которую я узнала, ни с чем не связана, — задумчиво продолжала она. — Сначала вроде кажется, что все очень просто, все сходится, а потом вдруг — и ничего нет. — И весело добавила: — Возможно, скоро будет еще одно убийство, и тогда кое-что прояснится.

Эту шутливую фразу она произнесла как раз в тот момент, когда мисс Чедвик толкнула дверь спортивного корпуса.