Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— Все в порядке, — сказал он. — Он ушел. И вообще, сержант Тидцлер проследит, чтобы нам не мешали.

— Ну что ж, — успокоилась мисс Марпл. — Мы, разумеется, могли бы пойти и в комнату, но лучше поговорить прямо здесь. Мы находимся на том самом месте, где и произошла трагедия, именно здесь будет гораздо легче понять случившееся.

— Вы говорите, — уточнил Джейсон Радд, — о дне, когда отравили Хетер Бэдкок?

— Да, — подтвердила мисс Марпл, — и я повторяю: все очень просто, если посмотреть на происшедшее под правильно выбранным углом зрения. Не будь Хетер Бэдкок такой… напористой, ничего бы не случилось. Собственно, с ней обязательно должно было случиться нечто подобное — это было неизбежно.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — вставил Джейсон Радд. — Совершенно не понимаю.

— Конечно, я должна кое-что объяснить. Дело вот в чем. Когда моя подруга миссис Бэнтри описала мне разыгравшуюся тут сцену, она процитировала строчки из баллады, которую я очень любила в отроческие годы. Это баллада милого моему сердцу лорда Теннисона «Леди из Шалотта».

Мисс Марпл чуть возвысила голос:

Именно это увидела миссис Бэнтри — по крайней мере, ей так показалось, — хотя она чуть исказила цитату и сказала «судьба» вместо «злой рок» — может быть, в данных обстоятельствах это слово точнее. Она видела, как ваша жена разговаривала с Хетер Бэдкок, слышала, как та пересказывает вашей жене свою историю, и вдруг на лице вашей жены появилось такое выражение, будто ей явилась сама судьба.

— По-моему, мы это уже достаточно обсуждали, — заметил Джейсон Радд.

— Да, но придется обсудить еще раз, — сказала мисс Марпл. — Именно такое выражение было на лице вашей жены, и смотрела она вовсе не на Хетер Бэдкок, а на эту картину. А там, как мы видим, изображена улыбающаяся, счастливая мать, которая держит на руках прелестного младенца. Ошибка заключалась в том, что взгляд Марины Грегг был неправильно истолкован. Со своей судьбой встретилась не она, а Хетер Бэдкок. Хетер была обречена с той самой минуты, когда начала рассказывать о том, как рьяно она стремилась на встречу с мисс Грегг много лет назад.

— Нельзя ли пояснее? — попросил Дермут Креддок.

Мисс Марпл повернулась к нему.

— Да, да, конечно. Есть нечто, вам совершенно не известное. Оно и понятно, потому что никто не сказал вам точно, о чем же именно поведала Хетер Бэдкок.

— Почему? — запротестовал Креддок. — Сказали. И не один человек, а несколько.

— Да. — Мисс Марпл кивнула. — И все-таки вы этого не знаете, потому что лично вам Хетер Бэдкок ничего не говорила.

— А каким образом она могла бы это сделать?.. Когда я сюда приехал, она была уже мертва, — напомнил Креддок.

— Именно, — согласилась мисс Марпл. — Вы знаете только, что когда-то она была больна, но, несмотря ни на что, отправилась на какое-то торжество, где встретилась с мисс Грегг, разговаривала с ней, взяла у нее автограф.

— Ну и что?. — В голосе Креддока послышалось легкое раздражение. — Именно это мне и рассказывали.

— Но вы не слышали ключевую фразу, потому что никто не придал ей значения, — сказала мисс Марпл. — Хетер Бэдкок болела… коревой краснухой.

— Коревой краснухой? Но что, черт возьми, в этом такого ключевого?

— Вообще-то это легкое заболевание. Его почти не чувствуешь. Появляется сыпь, которую нетрудно скрыть с помощью пудры, тебя слегка лихорадит, вот, собственно, и все. Ты и чувствуешь себя вполне сносно, и из дому можешь выйти, и с людьми пообщаться, если есть желание. Еще раз повторяю — никто не обратил внимания на то, что речь шла именно о коревой краснухе. Миссис Бэнтри, к примеру, сказала мне, что Хетер лежала в постели то ли с ветряной оспой, то ли с крапивницей. Мистер Радд упомянул грипп, но он, конечно, сделал это намеренно. Я же считаю, что Хетер Бэдкок сказала Марине Грегг вот что: у нее была коревая краснуха, но, несмотря на это, она пошла на встречу с Мариной. И в этом — ключ ко всему, потому что коревая краснуха — болезнь, которая легко передается, понимаете? Заразиться ею ничего не стоит. Но у этой болезни есть одно страшное свойство. Если женщина заболевает ею в первые четыре месяца… — следующее слово мисс Марпл произнесла со стыдливым благонравием, — м-м-м… беременности, последствия могут быть очень серьезными. Ребенок может родиться слепым или умственно отсталым.

Она повернулась к Джейсону Радду.

— У вашей жены, мистер Радд, родился умственно отсталый ребенок, правильно? И она так до конца и не оправилась от этого потрясения. Она очень хотела иметь ребенка, и, когда он наконец появился, случилась такая трагедия. Ваша жена не забывала о ней никогда, не позволяла себе забыть, эта трагедия въелась в нее, как глубокая язва, стала для нее настоящим наваждением.

— Вы совершенно правы, — подтвердил Джейсон Радд. — Где-то в начале беременности Марина подхватила коревую краснуху, и впоследствии доктор сказал ей, что умственная отсталость ребенка объясняется именно этим. Что никакой дурной наследственности или чего-то в этом роде нет. Доктор думал, что таким образом облегчит ее страдания, но легче ей не стало. Она так всю жизнь и не знала, когда и от кого ей передалось это заболевание.

— Почти всю жизнь, — поправила его мисс Марпл, — но однажды по этим ступеням поднялась совершенно незнакомая ей женщина и рассказала об этом… да не просто рассказала, а при этом вся сияла от радости! Она явно гордилась тем своим поступком! Считала, что проявила силу духа, мужество и изобретательность, когда поднялась с постели, наложила на лицо густой слой пудры и, несмотря на недомогание, пошла на встречу с актрисой, от которой была без ума, и даже получила у нее автограф. Она ведь хвасталась этим всю жизнь. Хетер Бэдкок никому не хотела причинить зла, никогда, но люди подобные ей (и моей старой подруге Элисон Уайлд) способны принести много горя, потому что они — нет, недобрыми их назвать нельзя, добротой они как раз наделены, — потому что они не в состоянии оценить, как их поступки могут отразиться на других. Хетер Бэдкок всегда интересовало только то, что касалось ее лично, а остальное ее совершенно не волновало.

Мисс Марпл чуть кивнула, как бы соглашаясь с собственными мыслями.

— Вот она и умерла, а причиной стал пустячный эпизод из ее прошлого. Можете себе представить, что пережила Марина Грегг в минуту их встречи. Думаю, мистер Радд очень хорошо это понимает. Все эти годы в ней, я думаю, тлела ненависть к человеку, ставшему причиной ее страданий. И вдруг этот человек — женщина! — оказывается перед ней лицом к лицу. Веселая, жизнерадостная, довольная собой. Для Марины Грегг это было чересчур. Имей она время подумать, успокоиться, расслабиться и отвлечься… но она не дала себе этого времени. Перед ней стояла женщина, отнявшая у нее счастье, отнявшая разум и здоровье у ее ребенка. Наказать ее! А еще лучше — убить! К сожалению, орудие убийства оказалась под рукой. Она носила с собой это знаменитое средство, «Калмо». Довольно опасное средство, потому что стоит превысить дозу… Совершить убийство оказалось очень легко. Она опустила таблетки в свой бокал… Если бы кто и заметил, что она это сделала, наверняка не придал бы этому значения, решил бы, что она хочет себя взбодрить или, наоборот, успокоиться — к этому все привыкли. Возможно, один человек все-таки заметил, хотя сомневаюсь… Я говорю о мисс Зелински, но могло статься, что она просто догадалась. Свой бокал мисс Грегг поставила на столик и тут же, якобы случайно, толкнула Хетер Бэдкок под локоть, и та расплескала коктейль на свое новое платье. Именно с этого момента во всей этой истории возник некий ребус, а почему? Да потому, что некоторые люди не умеют как следует пользоваться личными местоимениями. Помните, — обратилась она к Дермуту Креддоку, — я вам рассказывала про горничную, которая путалась, когда по телефону ее просили что-то передать? Здесь вышло что-то похожее. Я знала лишь то, что Глэдис Диксон сказала Черри, а именно, что ее беспокоила судьба платья Хетер Бэдкок, на которое выплеснулся коктейль. Но странная штука, сказала Глэдис, она вроде бы сделала это нарочно! Так вот, «она», о ком говорила Глэдис, была вовсе не Хетер Бэдкок, это была Марина Грегг! Глэдис сказала: «Она сделала это нарочно!» То есть Марина Грегг толкнула Хетер Бэдкок под локоть. Не случайно, а намеренно. Мы знаем, что она стояла совсем рядом с Хетер, потому что отерла платком не только платье Хетер, но и свое, а уже потом сунула ей свой коктейль. Это, если вдуматься, — мисс Марпл словно размышляла вслух, — было изумительно исполненное убийство, просто блестящее. Понимаете, оно было совершено под влиянием момента, безо всякой паузы на то, чтобы подумать, подготовиться… Она захотела, чтобы Хетер Бэдкок умерла, и через несколько минут та была мертва. Скорее всего, Марина Грегг даже не понимала серьезность того, что совершает, не осознала, какой опасности подвергает при этом себя. Зато все это она поняла и осознала потом. И ее охватил страх, жуткий страх. Она боялась, что кто-то видел, как она кидала таблетки в бокал, как толкнула Хетер Бэдкок, что кто-то обвинит ее в этом убийстве. Она увидела только один выход из положения. Представить дело так, будто убить хотели ее, будто жертвой должна была стать она сама. Первым, кому она подбросила эту мысль, был доктор. Однако она велела ему ничего не говорить мужу — видимо, знала, что мужа провести вряд ли удастся. Она вытворяла нечто немыслимое. Писала себе записки и умудрялась находить их в самых неожиданных местах и в самое неожиданное время. Подсыпала отраву себе в кофе на студии. Собственно, раскусить ее игру было достаточно просто, задумайся кто-нибудь над этим всерьез. И один человек ее раскусил…