Агата Кристи - Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— Вы обещаете, что Марине ни слова не будет сказано о том, что ей угрожает опасность?

— Опасность… да, этим надо заняться серьезно, — заметил Креддок и добавил: — Но, я надеюсь, вы понимаете, что, скрывая от жены правду, вы подвергаете ее еще большему риску. Впрочем, ближайшие несколько дней, пока она находится под наблюдением врачей, пожалуй, волноваться не о чем. У меня к вам еще одна просьба. Составьте, пожалуйста, по возможности полный список людей, находившихся на площадке или поднимавшихся по лестнице в момент, когда ваша жена поставила бокал на столик.

— Постараюсь, хотя не уверен, что всех припомню. Лучше попросить об этом мою секретаршу, Эллу Зелински. У нее необыкновенная память, и у нее же должен быть список приглашенных. Если хотите поговорить с ней сейчас…

— Хочу, и даже очень.

Элла Зелински бесстрастно взирала на Дермута Креддока сквозь массивные очки в роговой оправе, а он думал — надо же, чтобы так повезло! Спокойно и деловито она извлекла из ящика стола листок с машинописным текстом и протянула его Креддоку.

— Могу сказать почти наверняка, — кроме тех, кто в этом списке, не было никого, — сообщила она. — Но, возможно, тут есть двое или трое, которые не пришли — кое-кто из местных жителей. То ли они по каким-то причинам не получили приглашение, то ли так быстро ушли, что их не успели проводить в дом. Но в любом случае они есть в списке.

— Чувствуется рука настоящего мастера, позвольте сделать вам комплимент, — сказал Дермут.

— Спасибо.

— Наверное… извините, я в этом полный профан, наверное, ваша работа требует определенной четкости и точности?

— Да, без этого не обойтись.

— А каковы ваши обязанности? Вы ведь, если можно так сказать, осуществляете связь между студией и Госсингтон-холлом?

— Нет. К работе студии я не имею никакого отношения, разве что отвечаю на звонки оттуда либо звоню сама. На мне — светская жизнь, деловые и личные контакты мисс Грег, ну и ее мужа соответственно… В какой-то мере еще слежу и за хозяйством…

— Вам нравится ваша работа?

— За нее щедро платят, и она достаточно интересна Впрочем, то, что произошло на приеме, в контракте оговорено не было, — добавила она сухо.

— Вы были потрясены?

— Настолько, что до сих пор не могу поверить неужели это действительно было убийство?

— Шестикратная доза этого то ли бодрящего, то ли успокоительного — чем еще это может быть?

— Несчастным случаем.

— Но как, на ваш взгляд, такой несчастный случай мог произойти?

— Вам трудно себе это представить, потому что вы не знаете здешней обстановки. У нас тут настоящий склад всяких снадобий. Я вовсе не имею в виду какие-нибудь запрещенные наркотики. Речь идет о лекарствах, выписанных доктором, но, как часто бывает в медицине, так называемая смертельная доза не всегда так уж сильно отличается от дозы лечебной.

Дермут кивнул.

— У людей, причастных к театру и кино, разного рода провалы в памяти — дело вполне обычное. Иногда мне кажется, что чем более ты талантлив, тем меньше у тебя остается здравого смысла, необходимого в повседневной жизни.

— Вполне возможно.

— А сколько они таскают с собой всяких пузырьков, облаток, порошков, капсул, каких-то коробочек! Успокоительное в кармашке, тоник в сумочке, таблетки от головной боли еще бог знает где — мудрено ли перепутать?

— Но все это едва ли применимо к нашему случаю.

— Как сказать. Допустим, кому-то из гостей потребовалось успокоиться или взбодриться, он (или она) достал свой пузырек и то ли потому, что с кем-то в эту секунду разговаривал, то ли потому, что забыл дозу — давно это средство не принимал, — положил себе в бокал больше, чем полагается. Потом отвлекся и куда-нибудь отошел, а в это время появляется миссис, запамятовала ее фамилию, думает, что этот бокал ее, хватает его и выпивает. На мой взгляд, такой вариант куда более вероятен, чем то, что вы говорите.

— Надеюсь, вы понимаете, что подобные варианты мы тоже рассматривали.

— Понимаю. И все же… Там толпилось столько народу, столько стояло бокалов. Она могла перепутать, схватить чужой — это не такая уж редкость.

— То есть вы не думаете, что кто-то намеренно отравил Хетер Бэдкок? По-вашему, она просто выпила из чужого бокала?

— Мне кажется, что это — самое вероятное.

— В таком случае, я должен кое-что уточнить, — сказал инспектор, — это был бокал Марины Грегг. Понимаете? Ведь мисс Грегг передала той женщине свой бокал.

— Может, она только думала, что это ее бокал, — возразила Элла Зелински. — Вы ведь с Мариной еще не разговаривали? Она рассеянна до крайности. Она может взять любой бокал, похожий на тот, что был у нее, и выпить из него. Я не раз видела, как она это делала.

— А «Калмо» она принимает?

— О да, как все мы.

— И вы тоже, мисс Зелински?

— Бывает. Люди вообще склонны обезьянничать.

— Я бы очень хотел поговорить с мисс Грегг, — сказал Креддок. — Она… на удивление долго не может прийти в себя.

— Это просто каприз, истерика, — объяснила Элла Зелински. — Она же все время себя заводит. А тут — убийство! Оно не могло не выбить ее из колеи.

— В отличие от вас, мисс Зелински?

— Когда вокруг тебя целыми днями все только и ахают да хватаются за сердце, — сухо ответила Элла, — поневоле впадаешь в другую крайность.

— Вы гордитесь тем, что способны сохранять спокойствие, когда на ваших глазах разыгралась трагедия?

Она на мгновенье задумалась.

— Возможно, это не самая хорошая черта. Но мне кажется, если не научишься этого делать, сама очень скоро чокнешься.

— А у мисс Грегг было… у мисс Грегг трудно работать?

Это был довольно дерзкий эксперимент, но Дермут Креддок решил попытать удачи. Если Элла Зелински вскинет голову и укоряющим взглядом даст понять, что это не имеет никакого отношения к убийству миссис Бэдкок, придется признать, что да, действительно не имеет. Но вдруг Элла Зелински захочет рассказать, что она думает о Марине Грегг?

— Она прекрасная актриса. Море обаяния, когда смотришь на экран, от ее лица невозможно оторваться. У нее редкий дар — покорять сердца зрителей. Работать у такого талантливого человека — большая честь. Но в частной жизни — это конечно же настоящий кошмар!

— Ага, — пробормотал Дермут.

— Промежуточных состояний она не знает. Либо на седьмом небе от счастья, либо на дне бездны от горя, эмоции все время через край. И планы, и настроение меняются вмиг, у нее вечно семь пятниц на неделе. Не дай вам Бог упомянуть при ней то-то и то-то — тут же обязательно расстроится.

— Что, например?

— Ни в коем случае ни слова про нервные срывы, про лечебницы для нервных больных. Понятно, к таким темам она особо чувствительна. И еще — про детей.

— А чем ей не угодили дети?

— Представьте, не может видеть детей, слышать о том, что кому-то повезло с детьми. А уж если узнает, что у кого-то появился или вот-вот появится ребенок, становится мрачнее тучи. Ведь рожать она больше не может, а тот ребенок, что все-таки родился, оказался умственно отсталым. Вы, наверное, про это слышали?

— Слышал. Печальная история. Для матери, конечно, трагедия. Но ведь прошло столько лет, казалось бы, это должно как-то забыться.

— Не забылось. У нее это прямо болезнь. Все, что связано с детьми, наводит ее на горькие воспоминания.

— А как к этому относится мистер Радд?

— Ну, ребенок-то был не его. Отец — ее прежний муж, Изидор Райт.

— Прежний муж. Интересно, а где он сейчас?

— Снова женился и живет во Флориде, — с ходу ответила Элла Зелински.

— Как вы считаете, у Марины Грегг за ее жизнь набралось бы много врагов?

— Не сказала бы, что сверх меры. Как у всех. Отчего появляются враги? Ревность, выгодный контракт, зависть. Обычное дело.

— Вам никогда не казалось, что она кого-то боится?

— Марина? Кого-то боится? Да нет вроде. С какой стати?

— Не знаю, — признался Креддок. Он взял лист с перечнем фамилий. — Большое спасибо, мисс Зелински. Появятся вопросы, я к вам еще разок обращусь, если не возражаете.

— Пожалуйста Буду рада… все мы будем рады вам как-то помочь.

— Ну, что принес мне, братец Том?

Детектив-сержант Тиддлер понимающе ухмыльнулся.

Его звали вовсе не Том, а Уильям, но коллеги просто не могли удержаться: кто же не знает Тома Тиддлера из детской считалочки!

— Сколько золота принес мне, сколько серебра? — продолжал игру Дермут Креддок.

Они стояли возле «Голубого Кабана», Тиддлер провел день на киностудии и только что вернулся.

— С золотом слабовато, — сказал Тиддлер. — Сплетен мало. Пугающих слухов тоже. Кое-кто намекает на самоубийство.

— Почему самоубийство?

— Полагают, что могла повздорить с мужем и хотела просто его припугнуть, чтобы он раскаялся. Что-то в таком духе. Естественно, накладывать на себя руки она не собиралась.

— По-моему, ссора с мужем тут ни при чем, — заметил Креддок.

— Конечно, ни при чем. Ее вообще не было. В общем, они там ничего толком не знают. Варятся в собственном соку. Только и твердят «спектакль должен продолжаться», это у них, актеров, поговорка такая, ну, в смысле, что съемку надо продолжать, и камеры должны работать. Сыплют своей терминологией, я в ней ни бельмеса не понимаю. Их одно волнует: когда Марина Грегг вернется на площадку. Она и до этого уже пару раз срывала съемки — устраивала истерику.

— Но вообще-то они ее любят?

— Я бы так сказал: они сыты ее штучками по горло, но, когда она в настроении, когда готова быть божеством — они ее обожают. Кстати, муж от нее без ума.