Молодой человек хмуро глянул в ее сторону.

— Я думаю, человеческие существа поважнее камней.

— Но после них остаются как раз эти камни, — заметил Пуаро.

— Мне приятнее видеть сытого рабочего, чем так называемое произведение искусства. Важно не прошлое, а будущее.

Тут лопнуло терпение у синьора Ричетти, разразившегося горячечной и не вполне внятной речью.

В ответ молодой человек довел до их сведения все, что он думает о капиталистической системе. Он буквально клокотал от ярости.

Он кончил свою тираду, когда они пристали к отелю.

Ступая на берег, миссис Аллертон со смешком пробормотала:

— Ну и ну!

Молодой человек проводил ее недобрым взглядом.

В вестибюле отеля Пуаро встретил Жаклин де Бельфор в жокейском костюме. Она приветствовала его ироническим полупоклоном.

— У меня прогулка на осликах. Вы советуете заглянуть в туземные деревни, мосье Пуаро?

— Туда у вас сегодня экскурсия, мадемуазель? Eh bien, они живописны, только не переплачивайте за туземную экзотику.

— Которую понавезли сюда из Европы? Благодарю, я не настолько легковерна.

Кивнув ему, она вышла на солнцепек.

Собрался Пуаро безо всякого труда, поскольку свои вещи содержал в отменном порядке. Потом он отправился в ресторан перекусить.

После ленча отправлявшихся на Второй порог автобус за десять минут доставил на станцию, где надо было сесть на дневной экспресс «Каир — Шелал». В их числе были Аллертоны, Пуаро, молодой человек в грязных фланелевых брюках и итальянец. Миссис Оттерборн с дочерью уехали в Дам[293] и Филы и приедут в Шелал прямо к пароходу.

Каирский поезд запоздал минут на двадцать. Когда он наконец пришел, началось обычное светопреставление. Носильщики давились, втаскивая вещи.

Наконец со своей ношей, а также с багажом Аллертонов и совершенно незнакомой кладью запыхавшийся Пуаро оказался в одном куле, а Тим с матерью и чьими-то вещами — где-то в другом.

В купе, где был Пуаро, обреталась преклонных лет дама в негнущемся белом воротничке, в брильянтах, с выражением безграничного презрения к человечеству на изрезанном морщинами лице.

Бросив на Пуаро высокомерный взгляд, она снова загородилась от всех обложкой американского журнала. Напротив нее сидела крупная, угловатая женщина лет под тридцать. У нее большие щенячьи карие глаза, запущенная голова и вымогательская готовность угодить. Время от времени старуха взглядывала на нее поверх журнала и отдавала приказание:

— Корнелия, собери пледы. Когда будем на месте, присмотри за моим несессером. Чтобы никто его не хватал. Не забудь мой бумажный ножик.

Ехали недолго. Уже через десять минут они стояли на пристани, где их ждал «Карнак». Оттерборны успели погрузиться.

«Карнак» был поменьше «Папируса» и «Лотоса» с Первого порога: те из-за своей громоздкости не могли шлюзоваться в Асуане. Пассажиры поднялись на борт, их развели по каютам. Загружен пароход был не полностью, и большинство пассажиров разместили на верхней палубе. Всю ее носовую часть занимал застекленный салон, дабы пассажиры могли из кресел любоваться меняющимся речным пейзажем. Ниже, на средней палубе, были курительная и малая гостиная, а на нижней палубе — кают-компания.

Проследив, как разместили в купе его вещи, Пуаро снова вышел на палубу, чтобы не пропустить отплытие. Он стал рядом с Розали Оттерборн, облокотившейся на поручень.

— Итак, мы теперь направляемся в Нубию. Вы довольны, мадемуазель?

Девушка глубоко вздохнула.

— Да. Наконец от всего этого освобождаешься.

Она повела рукой. Жутковатый вид являли полоска воды, отделявшая их от берега, подступившие к самой ее кромке голые громады скал, кое-где видные развалины затопленных домов. Печальной, дикой красотой веяло от этой картины.

— Освобождаешься от людей.

— Только не от близких, мадемуазель?

Она пожала плечами. После паузы продолжала:

— Есть в этой стране что-то такое, отчего я чувствую себя дрянью. Все, что накипело на душе, тут лезет наружу. Несправедливо все, нечестно.

— Я сомневаюсь. У вас нет вещественных доказательств, чтобы так судить.

Та пробормотала:

— Посмотрите, какие у других матери… и какая у меня. Нет Бога, кроме секса, и Саломея Оттерборн его пророк. — Она смолкла. — Зря я это сказала.

Пуаро протестующе воздел руки.

— Почему же не сказать — мне? Мне многое приходится слышать. Если, как вы говорите, у вас накипело, то пусть пена и подымается кверху, мы ее снимем ложкой — вот так!

Он выбросил вперед руку.

— Было — и нет ничего.

— Удивительный вы человек! — сказала Розали. Ее надутые губы сложились в улыбку. Потом она воскликнула, напрягшись: — Смотрите, здесь миссис Дойл с мужем! Я не знала, что они тоже плывут с нами.

У своей каюты, ближе к центру палубы, стояла Линит. Следом вышел Саймон. Пуаро поразился ее виду — сколько блеска, уверенности в себе! Она буквально навязывала всем свое счастье. Преобразился и Саймон Дойл. Он улыбался во весь рот и радовался всему, как школьник.

— Грандиозно! — сказал он, ставя локти на поручень. — Я страшно надеюсь на эту поездку — а ты, Линит? Такое чувство, словно мы с туристического маршрута ступили на нехоженую тропу.

Его жена с готовностью отозвалась:

— Я тебя понимаю. Знаешь, у меня просто глаза разбегаются.

Она поймала его руку. Он крепко прижал ее к себе.

— Мы избавились, Лин, — проронил он.

Пароход отчаливал. Началось их недельное плавание до Второго порога и обратно.

Сзади серебряным колокольчиком рассыпался смех. Линит быстро обернулась.

За ними стояла приятно озадаченная Жаклин де Бельфор.

— Привет, Линит! Вот уж кого не ожидала увидеть! Вы же вроде собирались задержаться в Асуане еще на десять дней. Приятный сюрприз!

— Ты… а как же… — Язык не слушался Линит. Она выдавила страдальчески-вежливую улыбку. — Я… тоже не ожидала увидеть тебя здесь.

— Вот как?

Жаклин отошла к другому борту. Линит стиснула мужнину руку.

— Саймон… Саймон…

Дойл сразу утратил благостное умиление. Его затопил гнев. Не в силах сдержать себя, он сжал кулаки.

Они отошли чуть дальше. Оцепенелый Пуаро слышал обрывки фраз:

— …вернуться, а как?., а может… — и чуть громче — отчаявшийся, мрачный голос Дойла: — Мы не можем все время убегать, Лин. Надо пройти через это…

Прошло несколько часов. День угасал. Пуаро стоял в застекленном салоне и смотрел вперед. «Карнак» шел узким ущельем. Скалы свирепо караулили сильно и быстро текущую реку. Они были уже в Нубии.

Послышались шаги, и рядом возникла Линит Дойл. У нее сами собой сжимались и разжимались пальцы; такой он ее еще ни разу не видел. Перед ним был запуганный ребенок. Она сказала:

— Мосье Пуаро, я боюсь — всего боюсь. Ничего подобного со мной не было прежде. Эти дикие скалы, все мрачное и голое. Куда мы плывем? Что еще будет? Мне страшно. Меня все ненавидят. Такого со мной никогда не было. Я всегда хорошо относилась к людям, выручала их, а тут меня ненавидят — просто все. Кроме Саймона, кругом одни враги… Ужасно знать, что есть люди, которые тебя ненавидят…

— Что с вами происходит, мадам?

Она пожала плечами.

— Наверное, это нервы… У меня такое чувство, что мне отовсюду угрожает опасность.

Пугливо оглянувшись через плечо, она бурно продолжала:

— Чем все это кончится? Мы тут в западне. В ловушке. Отсюда некуда деться. Куда я попала?

Она соскользнула в кресло. Пуаро строго, хотя не без сочувствия, глядел на нее.

— Как она узнала, что мы плывем на этом пароходе? — сказала она. — Откуда она могла узнать?

Пуаро покачал головой в ответ:

— Она умна.

— Мне кажется, я уже никогда от нее не избавлюсь.

Пуаро сказал:

— У вас было такое средство. Вообще говоря, я удивлен, как это не пришло вам в голову. Для вас, мадам, деньги не имеют значения. Почему вы не заказали себе частный маршрут?

Линит потерянно покачала головой.

— Если бы знать… мы тогда не знали. А потом, это трудно… — Вдруг она вспылила: — Ах, вы не знаете и половины моих трудностей. Мне надо беречь Саймона… Он, знаете, такой щепетильный насчет денег. Переживает, что у меня их много! Он хотел, чтобы я поехала с ним в какую-то испанскую деревушку и чтобы он сам оплатил наше свадебное путешествие. Как будто это имеет значение! Какие мужчины глупые. Ему надо привыкнуть жить легко. О частном маршруте он и слышать не хотел — лишние траты. Я должна постепенно воспитывать его.

Она подняла голову и досадливо прикусила губу, словно раскаиваясь в неосмотрительности, с какой пустилась обсуждать свои затруднения.

Она встала.

— Мне надо переодеться. Извините меня, мосье Пуаро. Боюсь, я наговорила много глупостей.

Глава 7

В простом вечернем платье, отделанном черными кружевами, сама выдержанность и благородство, миссис Аллертон спустилась на нижнюю палубу в кают-компанию. У дверей ее нагнал сын.

— Извини, дорогая. Я уже думал: опоздал.

— Интересно, где мы сидим.

Помещение было заставлено столиками. Миссис Аллертон медлила на пороге, ожидая, когда стюард рассадит людей и займется ими.

— Кстати, — продолжала она, — я пригласила Эркюля Пуаро сесть за наш столик.

— Перестань, мам! — Тим по-настоящему расстроился.

Мать удивленно глядела на него. С Тимом всегда было легко.

— Ты возражаешь?

— Да, возражаю. Проныра чертов!