Агата Кристи - Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

Оказавшись на улице, он с наслаждением вдохнул свежий воздух.

— Quelle femme![116] — восхитился вслух Пуаро. — Се pauvre Despard! Се qu'il a du souffrir! Quel voyage epou-vantable![117]

Вдруг он расхохотался.

Он шел по Бромптон-роуд. Остановился, достал часы, прикинул.

— Ну, да у меня еще есть время. Во всяком случае, подождать ему не вредно. Я могу пока заняться другим маленьким дельцем. Как это, бывало, напевал мой друг из английской полиции, сколько же лет тому назад? Сорок? «Кусочек сахара для птички…»

Мурлыкая давно позабытую мелодию, Эркюль Пуаро вошел в роскошный магазин, торгующий женской одеждой и различными украшениями, и направился к прилавку с чулками.

Выбрав симпатичную и не слишком заносчивую продавщицу, он сказал ей, что ему требуется.

— Шелковые чулки? О, у нас прекрасный выбор. Только из натурального шелка, не сомневайтесь.

Пуаро отодвинул коробочки в сторону. Он еще раз применил все свое красноречие.

— Ах, французские? Вы знаете, они с пошлиной, очень дорогие.

Была подана новая партия коробок.

— Очень мило, мадемуазель, но все же я имею в виду более тонкие.

— Это — сотый номер. Конечно, у нас есть и особо тонкие, но, к сожалению, они идут по тридцать пять шиллингов пара. И очень непрочные, конечно. Прямо, как паутина.

— C'est са. C'est са, exactement[118].

На этот раз молодая дама отсутствовала довольно долго.

Наконец она вернулась.

— К сожалению, они в самом деле тридцать семь шиллингов шесть пенсов за пару. Но красивые, не правда ли?

Она осторожно вытащила чулки из прозрачного конверта — тончайшие, прозрачнейшие чулки.

— Enfin[119], вот это как раз то, что надо!

— Прелесть, правда? Сколько вам пар, сэр?

— Мне надо… подождите, дайте сообразить. Девятнадцать пар.

Юная дама чуть было не упала за прилавком, и только профессиональный навык сохранять невозмутимый вид и при самых экстравагантных просьбах покупателей позволил ей устоять на ногах.

— На две дюжины полагается скидка, — едва слышно сказала она.

— Нет, мне надо девятнадцать. И пожалуйста, различных оттенков.

Девушка покорно отобрала чулки, завернула их, выписала чек.

Когда Пуаро удалился с покупкой, девушка за соседним прилавком не выдержала:

— Интересно, кто эта счастливица? Должно быть, противный старикашка-то. Впрочем, она, кажется, здорово водит его за нос. Чулки по тридцать семь шиллингов шесть пенсов, ну и ну!

Не ведающий о такой уничижительной характеристике, данной ему юными леди от господ «Харвид энд Робинсонз», Пуаро рысью несся домой.

Он пробыл дома около получаса, когда раздался звонок. Минутой позже в комнату вошел Деспард.

Он явно едва сдерживал раздражение.

— За каким чертом вам надо было являться к миссис Лаксмор? — спросил он.

Пуаро улыбнулся.

— Видите ли, мне хотелось узнать правду о смерти профессора Лаксмора.

— Узнать правду? Вы что же думаете, что женщины могут говорить правду? — возмутился Деспард.

— Eh bien[120], меня порой удивляет это, — признался Пуаро.

— Тут удивишься. Эта женщина сумасшедшая.

— Ничего подобного, — возразил Пуаро. — Она романтичная особа, вот и все.

— Какая к черту романтика! Она лгунья каких поискать. Я иногда даже думаю, что она и сама верит в свою ложь.

— Вполне возможно.

— Отвратительная женщина. Я с ней там натерпелся.

— Этому я тоже вполне могу поверить.

Деспард уселся на стул.

— Послушайте, мосье Пуаро, я выложу вам всю правду.

— Вы хотите сказать, что дадите свою версию случившегося?

— Моя версия — это правда.

Пуаро не ответил.

Деспард холодно продолжал:

— Я прекрасно понимаю, что не заслуживаю похвалы за то, что явился сейчас. Но я должен сказать правду, потому что это единственное, что необходимо теперь сделать. Поверите вы мне или нет — это ваше дело. У меня нет никаких доказательств.

Он помолчал немного и начал свой рассказ:

— Я снарядил для Лаксмора экспедицию. Он был довольно симпатичный старикан, только сильно помешан на разных мхах и прочей растительности. Она, — ну, вы сами видели, какая она! Экспедиция была кошмаром. На кой черт мне сдалась эта дамочка! Она скорее была мне даже неприятна. Впечатлительная, сентиментальная, с такими женщинами я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Первые две недели все было довольно сносно. Потом всех нас прихватила лихорадка. У меня и у нее она протекала в легкой форме. Старика Лаксмора она совсем выбила из колеи. Однажды вечером, — слушайте теперь меня внимательно, — вечером я сидел возле своей палатки. Вдруг я увидел вдалеке Лаксмора. Шатаясь, он ковылял к кусту на самом берегу реки. Он был в бреду и не отдавал отчета в своих поступках. Еще шаг, другой — и он бы свалился в реку. И тут бы ему конец. Ни единого шанса на спасение. И не было уже времени догнать его, остановить. Оставалось одно… Ружье, как всегда, было при мне. Стрелок я достаточно меткий. Я был абсолютно уверен, что попаду в ногу, завалю старика. А потом, когда я стрелял, эта идиотка, откуда ни возьмись, кинулась на меня, завопила: «Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте!» Она схватила меня за руку, толкнула, правда, не сильно, но как раз в тот момент, когда ружье выстрелило. В результате пуля попала ему в спину и сразила наповал.

Сознаюсь, это был очень неприятный момент. А дурища эта, черт бы ее подрал, так и не поняла, что она наделала. Вместо того, чтобы понять, что именно она виновата в гибели мужа, она продолжает считать, что это я хотел убить ее старикана, подстрелить ни за что ни про что — из-за любви к ней. Как вам это нравится? У нас была дьявольская сцена. Она настаивала на том, чтобы мы сказали, что он умер от лихорадки. Мне стало жаль ее, особенно, когда увидел, что она так и не поняла, что натворила. Но ей пришлось бы понять, если бы правда выплыла наружу. Кроме того, ее глубочайшая уверенность, что я по уши влюблен в нее, порядком раздражала меня. Заварилась бы такая каша, если бы она ходила и твердила всем об этом. В конце концов я согласился поступить так, как хотела она. Признаюсь, отчасти ради спокойствия. В конце концов, кажется, какая разница. Лихорадка или несчастный случай. И у меня не было желания доставлять женщине кучу неприятностей, даже если она и набитая дура. На следующий день я объявил, что профессор умер от лихорадки. Носильщики, конечно, знали правду, но они все были преданы мне, и я знал — в случае необходимости присягнут, что так все и было. Мы похоронили беднягу Лаксмора и возвратились в цивилизованный мир. С тех пор (а прошло уже много лет) я избегаю эту женщину. — Он помолчал немного, потом сказал: — Вот и вся моя история, мистер Пуаро.

— На этот инцидент мосье Шайтана и намекал, или вы подумали, что намекал за обедом в тот вечер? — неторопливо спросил Пуаро.

Деспард кивнул.

— Он, должно быть, слышал об этом от миссис Лаксмор. Он мог без труда выудить из нее эту историю. Он же обожал вещи подобного рода.

— В руках такого человека, как Шайтана, это, несомненно, было для вас опасно.

Деспард пожал плечами.

— Я не боялся Шайтаны.

Пуаро молчал.

— И опять же вам приходится верить мне на слово, — спокойно произнес Деспард. — Полагаю, я убедил вас, что у меня тоже был мотив для убийства Шайтаны. Что же, теперь правда известна, поступайте как хотите.

Пуаро протянул руку.

— Я это учту, майор Деспард. У меня нет никаких сомнений, что события в Южной Африке происходили именно так, как вы описали.

Лицо Деспарда просветлело.

— Благодарю, — только и сказал он и крепко пожал руку Пуаро.

Инспектор Баттл находился в полицейском участке Комбиакра. Инспектор Харпер, человек с довольно красным лицом и медленной, приятной девонширской речью, заканчивал доклад.

— Так вот, сэр, как все это произошло. Казалось, все совершенно чисто. Доктор — удовлетворен. Все удовлетворены. А почему бы нет?

— Мне нужны точные данные о двух бутылках. Я хочу иметь здесь полную ясность.

— Сироп из инжира — вот какая была бутылка. Она, кажется, принимала его регулярно. Потом была краска для шляпы, которой она пользовалась, или, скорее, ее больше использовала молодая дама, компаньонка. Освежала свою садовую шляпу. Оставалось еще много, но бутылка треснула, и миссис Бенсон сама попросила: «Перелей в пустую бутылку из-под инжирного сиропа». Все ясно. Слуги слышали, как она это сказала. Молодая дама, мисс Мередит, и экономка и горничная — все они в этом сходятся. Краску перелили в пустую бутылку из-под инжира и поставили на верхнюю полку в ванной комнате вместе с остальными.

— Другую наклейку не сделали?

— Нет. Небрежность, конечно. Коронер отметил это.

— Продолжайте.

— В тот самый вечер покойная зашла в ванную, взяла бутылку с сиропом, налила себе значительную порцию и выпила. Она поняла, что случилось, и тут же послала за врачом. Он был у больного, и прошло некоторое время, прежде чем до него добрались. Было сделано все возможное, но она умерла.

— Она сама верила, что это несчастный случай?

— О да. Все так думали. Конечно, ясно, что бутылки как-то переставили. Высказывали предположение, что это горничная, когда вытирала пыль, но она клянется, что бутылок не трогала.

Инспектор Баттл молча раздумывал. До чего просто. Бутылка, снятая с верхней полки, поставлена на место другой. Как трудно добраться до сути в подобного рода истории. Руки были, вероятно, в перчатках, да и в любом случае последние отпечатки пальцев наверняка принадлежат самой миссис Бенсон. Да-а, до чего просто. Но все равно убийство! Безупречное преступление.