Агата Кристи - Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

— Очень правильная позиция, — пробормотал Пуаро.

Тим, кривляясь, сказал:

— Джентльмен есть джентльмен! Теперь вообразите мои муки, когда матушка начала обхаживать вас. Не настолько же я закоренелый злодей, чтобы накануне весьма рискованного предприятия безмятежно сидеть бок о бок с удачливым детективом! Кому-то, может, это по вкусу, но мне — нет. Честно говоря, я сидел и обливался холодным потом.

— Однако это не удержало вас.

Тим пожал плечами.

— До такой степени я не дал себе распуститься. Когда-то надо было подменить ожерелье, а на пароходе представилась редкая возможность: ее каюта третья от меня, и сама Линит настолько погружена в собственные заботы, что вряд ли заметит подмену.

— Сомневаюсь, что все так и было.

Тим внимательно взглянул на него.

— Что вы хотите сказать?

Пуаро нажал кнопку звонка.

— Я бы хотел пригласить сюда мисс Оттерборн.

Тим нахмурился и ничего не сказал. Пришел стюард, выслушал распоряжение и удалился.

Через несколько минут явилась Розали. При виде Тима ее покрасневшие от недавних слез глаза округлились; в ней не было и следа былого недовольства, колючести. Она села и с новообретенной кротостью перевела взгляд с Рейса на Пуаро.

— Извините, что пришлось вас потревожить, мисс Оттерборн, — негромко сказал Рейс. Он был не очень доволен настойчивостью Пуаро.

— Ничего, — в тон ему сказала девушка.

— Нужно прояснить немногие моменты, — сказал Пуаро. — Когда я спросил вас, не видели ли вы кого-нибудь на палубе с правого борта в десять минут второго, вы ответили, что никого не видели. К счастью, я дознался до правды без вашей помощи. Мосье Аллертон признался, что ночью был в каюте Линит Дойл.

Она бросила взгляд на убитое, каменное лицо Тима; тот коротко кивнул.

— Я правильно назвал время, мосье Аллертон?

— Совершенно правильно, — ответил Аллертон.

Розали не сводила с него глаз. У нее дрожали помертвелые губы.

— Но вы не…

Он ответил сразу:

— Нет, нет, я не убивал. Я вор, а не убийца. Все равно об этом скоро все узнают. Я охотился за ее жемчугом.

— По словам мистера Аллертона, прошлой ночью он вошел в ее каюту и подменил жемчужное ожерелье подделкой, — вмешался Пуаро.

— Правда? — спросила Розали. Ее грустные, младенчески беззащитные глаза вопрошающе смотрели на него.

— Да, — сказал Тим.

Все молчали. Полковник Рейс смущенно ерзнул на стуле.

Пуаро продолжал фальшивым голосом:

— Это, повторяю, версия самого мосье Аллертона, которую частично подтверждает ваше свидетельство. Иначе говоря, доказано, что прошлой ночью он был в каюте Линит Дойл, но нет никаких доказательств того, что он там делал.

Тим изумленно выкатил на него глаза.

— Но вы же знаете!

— Что я знаю?

— Что я взял жемчуг.

— Mais oui — mais oui. Я знаю, что жемчуг у вас, но я не знаю, когда вы его взяли. Может статься, что вы его взяли не прошлой ночью, а раньше. Вы сказали, что Линит Дойл вряд ли бы заметила подмену. Я отнюдь не уверен в этом. Допустим, она ее заметила. Допустим далее, что она знала, кто подменил жемчуг. Допустим, что вчера вечером она грозила разоблачением, и вы поняли, что она не преминет это сделать. Допустим также, что вы слышали с палубы ссору между Жаклин де Бельфор и Саймоном Дойлом, и когда салон опустел, вошли и забрали пистолет, а час спустя, когда пароход утих, пробрались в каюту Лилит Дойл и сделали так, чтобы никакое разоблачение вам более не грозило.

— Боже мой! — сказал Тим. На его пепельном лице в немом ужасе стыли глаза, уставленные на Эркюля Пуаро.

Тот продолжал:

— Но один человек видел вас — горничная Луиза. Утром она явилась к вам и стала шантажировать. Она назначила большую цену за свое молчание. Вы поняли, что если поддаться шантажу, то это будет началом конца. Вы притворно согласились, обещали перед ленчем прийти к ней в каюту с деньгами. И когда она считала банкноты, вы ее закололи.

Но опять удача изменила вам. Когда вы шли к горничной, вас видела, — Пуаро повернулся к Розали, — ваша матушка его видела. Снова вам приходится действовать очертя голову — выбора у вас нет. Раньше вы слышали, как Пеннингтон рассказывал о своем пистолете. Вы бросаетесь в его каюту, берете из стола пистолет, подслушиваете у каюты доктора Бесснера, и, когда мадам Оттерборн готова произнести ваше имя, вы стреляете в нее.

— Нет! — вскричала Розали. — Это не он!

— После этого вы сделали единственное, что могли сделать: побежали на корму. Когда я бросился за вами, вы уже развернулись и сделали вид, что идете с противоположной стороны. Пистолет вы брали перчатками: они были у вас в кармане, когда я спросил их…

— Клянусь Богом, это неправда, — сказал Тим. — В этом нет ни слова правды. — Его подавленный голос звучал неубедительно.

Тут всех удивила Розали Оттерборн.

— Конечно, неправда! Мосье Пуаро прекрасно это знает! Он говорит так с какой-то целью.

Пуаро поднял на нее глаза. Слабая улыбка тронула его губы. Признавая свое поражение, он поднял руки.

— Вы умница, мадемуазель. Но, согласитесь, улики — одна к одной!

— Какого дьявола… — начал закипать Тим, но Пуаро остановил его движением руки.

— Против вас очень сильные улики, мосье Аллертон. Я хочу, чтобы вы осознали это. Теперь я вам скажу кое-что более приятное. Я ведь еще не обследовал ваши четки. Может так случиться, что, разобрав их, я ничего в них не найду. Поскольку мадемуазель Оттерборн стоит на том, что прошлой ночью никого не видела на палубе, eh bien, против вас нет никаких свидетельств. Жемчужное ожерелье взяла и уже вернула клептоманка, оно в той коробочке на столе, у двери, вы можете посмотреть, если интересно.

Тим встал. С минуту он безмолвствовал. Последовавшие слова могли показаться странными, но, может, они удовлетворили его собеседников.

— Спасибо, — сказал он. — Вы не раскаетесь.

Он придержал дверь, пока выходила девушка, и, прихватив картонную коробочку, тоже вышел. Они шли рядом. Тим открыл коробку, достал нитку фальшивого жемчуга и, размахнувшись, далеко швырнул ее в нильские воды.

— Вот так, — сказал он. — Кончено. Когда я верну коробочку Пуаро, в ней будет настоящий жемчуг. Каким же дураком я был!

Розали тихо спросила:

— Как случилось, что вы это сделали?

— Как я этим занялся, вы хотите сказать? Ну, не знаю. От скуки, от лени, ради интереса. Интереснее же так зарабатывать, чем таскаться на службу. Вы, конечно, содрогаетесь от омерзения, но тут есть своя прелесть — риск хотя бы.

— Это я понимаю.

— Да, но сами-то вы так никогда не сделаете.

С минуту Розали раздумывала, склонив невеселую голову.

— Да, я бы так не сделала.

Он сказал:

— Ах, моя дорогая… такая славная. Почему вы не сказали, что видели меня той ночью?

— Я подумала — они будут вас подозревать, — сказала Розали.

— А вы меня подозревали?

— Нет, я и вообразить не могла, что вы можете кого-то убить.

— Да, для убийцы я жидковат. Я просто жалкий воришка.

Она робко коснулась его руки.

— Не говорите так.

Он сжал ее руку.

— Розали, вы не согласитесь… или вы всю жизнь будете помнить и презирать меня?

Она слабо улыбнулась.

— Вы мне тоже можете кое-что припомнить.

— Дорогая…

Она еще не выговорилась.

— А как же… ваша Джоанна…

Тим издал отчаянный вопль.

— Джоанна?! Вы прямо вторая матушка! Плевать мне на Джоанну с ее лошадиной челюстью и вороватым глазом. Жуткая женщина.

Через некоторое время Розали сказала:

— Вашей маме не надо знать.

— Не уверен, — протянул Тим, — наверно, я скажу ей. Мама у меня не робкого десятка. Она перенесет. Да, лучше я развею ее родительские иллюзии. Она с таким облегчением узнает, что мои отношения с Джоанной были чисто деловыми, что простит все остальное.

Они подошли к каюте миссис Аллертон, и Тим постучал. Дверь открылась, на пороге стояла миссис Аллертон.

— Мы с Розали, — начал Тим — и смолк.

— Дорогие вы мои, — сказала миссис Аллертон, принимая Розали в объятья. — Милое дитя… Я не теряла надежды… С Тимом так трудно, да еще он притворялся, что вы ему не нравитесь. Но меня не проведешь!

Розали сказала дрогнувшим голосом:

— Вы были так добры ко мне. Мне так хотелось, чтобы…

И она счастливо зарыдала на плече у миссис Аллертон.

Когда за Тимом и Розали закрылась дверь, Пуаро бросил на полковника виноватый взгляд. Тот хмурился.

— Вы не возражаете, как я все устроил? — просящим тоном обратился к нему Пуаро. — Это непорядок, я знаю, но я высоко ставлю человеческое счастье.

— Мои чувства вы ни во что не ставите, — сказал Рейс.

— Эта jeune fille — я питаю к ней нежность. А как она любит своего молодого человека. Это будет замечательная пара. В ней есть твердость, которой ему недостает; его матушка ее любит. Все очень хорошо подобралось.

— Об этом браке, можно сказать, позаботились небеса и Эркюль Пуаро. Мне остается только отказаться от возбуждения уголовного дела.

— Но, mon ami, я же сказал, что это были только мои предположения.

Рейс расцвел улыбкой.

— Я не в претензии, — сказал он. — Не полицейский же я, прости Господи! Этот юный балбес, надеюсь, уже не собьется с пути. Девушка ему досталась правильная. А не нравится мне, как вы обращаетесь со мной. Я терпеливый человек, но всему есть предел. Знаете вы, кто совершил эти три убийства на пароходе? Или не знаете?