— Вы не пришьете мне этого, джентльмены. Это была случайность. И не я стрелял в нее, слышите? Этого вы тоже мне не пришьете.

Он вышел.

Глава 26

Когда за Пеннингтоном закрылась дверь, Рейс глубоко вздохнул.

— Мы продвинулись дальше, чем я рассчитывал. Признание в мошенничестве, признание в покушении на жизнь. На большее и надеяться не приходится. Если в покушении человек как-то сознается, то мокрое дело он никогда на себя не возьмет.

— Бывает, что возьмет, — сказал Пуаро. Его глаза, как у кошки, подернулись дымкой.

Рейс с любопытством взглянул на него.

— У вас есть план?

Пуаро кивнул. Он зажимал пальцы.

— Парк в Асуане. Заявление мистера Аллертона. Два флакона с лаком для ногтей. Моя бутылка вина. Бархатная накидка. Носовой платок в пятнах. Револьвер, оставленный на месте преступления. Смерть Луизы. Смерть мадам Оттерборн… Да, одно к одному. Пеннингтон никого не убивал, Рейс.

— Как! — поразился Рейс.

— Не убивал. Да, у него были мотивы. Да, у него было желание. Он даже предпринял попытку. Mais c'est tout[357]. Для этого преступления требовалось нечто такое, чего у Пеннингтона нет. Для такого преступления нужны дерзость, безошибочное и быстрое исполнение, храбрость, безразличие к опасности и при всем том находчивый и сметливый ум. Всех этих качеств Пеннингтон лишен. Он пойдет на преступление, если будет знать, что ничем не рискует. А наш преступник очень и очень рисковал. Он ходил по краю пропасти. Тут нужно быть смелым человеком. Пеннингтон не смелый, а просто хитрец.

Рейс глядел на него с профессиональным уважением.

— Вы отлично разложили все по полочкам, — сказал он.

— Пожалуй, да… Кое-что нужно еще добрать. Например, телеграмма, которую читала Линит Дойл. Хотелось бы это прояснить.

— Господи, мы же забыли спросить Дойла! Он заговорил о ней, когда прибежала эта несчастная мамаша Оттерборн. Надо опять спросить.

— Это потом. Прежде мне хочется поговорить кое с кем.

— С кем же?

— С Тимом Аллертоном.

Рейс поднял брови.

— Хорошо, давайте вызовем его сюда.

Он нажал звонок и отдал распоряжение стюарду.

С вопросительным видом вошел Тим Аллертон.

— Стюард говорит, вы хотели меня видеть?

— Именно так, мосье. Садитесь.

Тим сел. Его скучающее лицо выразило внимание.

— От меня что-нибудь требуется? — У него вежливый прохладный голос.

— В известном смысле. Мне нужно, чтобы вы меня выслушали.

У Тима удивленно поползли вверх брови.

— Извольте. Другого такого благодарного слушателя нет на всем белом свете. Будьте уверены, что в нужный момент я буду говорить «Ух, ты!».

— Совсем хорошо. «Ух, ты!» нам очень подойдет. Eh bien. Приступим. Когда я встретил вас с матушкой в Асуане, мосье Аллертон, меня чрезвычайно привлекло ваше общество. Прежде всего, я не встречал человека очаровательнее вашей матушки.

Скучающее лицо дрогнуло, осветилось теплым чувством.

— Она — особенная, — сказал Тим.

— И еще одно обстоятельство потянуло меня к вам: вы упомянули некую даму.

— В самом деле?

— Да. Вы упомянули мадемуазель Джоанну Саутвуд. Не так давно я слышал это имя, — продолжал он. — Уже три года Скотленд-Ярд изрядно беспокоят особого рода кражи драгоценностей. Их можно назвать «салонными кражами». Способ всегда один: оригинал заменяют подделкой. Главный инспектор Джепп — он мой приятель — пришел к заключению, что эти кражи совершает не одиночка, а превосходно сработавшаяся пара. На основании множества косвенных данных он уверился в том, что эта пара принадлежит к хорошему обществу. В конечном счете его внимание сосредоточилось на мадемуазель Джоанне Саутвуд.

Всякий раз жертва доводилась ей подругой или хорошей знакомой. Всякий раз искомую драгоценность она хоть однажды держала в руках или ей давали ее поносить. К тому же ее образ жизни значительно превосходил ее доходы. Однако всякий раз было ясно, что сама кража, точнее сказать — подмена, не была делом ее рук. Ее попросту не оказывалось в Англии, когда драгоценность заменяли подделкой.

Постепенно в голове главного инспектора Джеппа сложилась примерно такая картина. В свое время мадемуазель Саутвуд была связана с Гильдией современных ювелиров. Получая на руки драгоценности, она тщательно зарисовывала их и какой-нибудь потерявший совесть ювелир делал по ее рисункам копии, которыми на третьем этапе, по догадке Джеппа, ее напарник по «салонным кражам» заменял подлинные образцы. Он никогда прежде не брал в руки драгоценности, что всегда можно было доказать, как и то, что он никогда не имел отношения к фальшивкам и подделкам драгоценных камней. Личность этого напарника Джеппу не удалось установить.

В вашем разговоре меня заинтересовали некоторые обмолвки. Пропавшее при вас кольцо на Майорке; ваше присутствие на приеме, где обнаружилось, что подлинные драгоценности заменены на поддельные; ваша близкая дружба с мадемуазель Саутвуд. Имело значение и то, что вам явно было не по душе мое присутствие и вы всячески старались настроить против меня вашу матушку. Это, конечно, можно было объяснить простой неприязнью, но я отвел эту мысль. Уж очень старательно вы прятали эту неприязнь под маской радушия.

Eh bien. Убивают Линит Дойл, и обнаруживается, что пропал ее жемчуг. Как вы понимаете, я сразу думаю на вас, но уверенности у меня нет. Ведь если вы, как я полагаю, работаете с мадемуазель Саутвуд, близкой подругой мадам Дойл, то должна иметь место подмена, а не наглая кража. Вдруг жемчуг возвращают — и что же я вижу? Что он не настоящий, это подделка.

И тогда я понимаю, кто тут истинный вор. Украли и вернули поддельную нитку, которой вы еще раньше заменили настоящее ожерелье.

Пуаро взглянул на сидящего против него молодого человека. Загар не мог скрыть, как он побледнел. Боец он был неважный, не то, что цепкий Пеннингтон. Выдерживая роль пересмешника, Тим сказал:

— В самом деле? Куда же я его дел в таком случае?

— Это я тоже знаю.

У Тима сразу опало — увяло лицо. Пуаро размеренно продолжал:

— Ожерелье может находиться только в одном месте. Я долго размышлял, и мой рассудок ручается в правоте. Жемчужины, мосье Аллертон, спрятаны в четках, что висят у вас в каюте. Их бусины очень искусно вырезаны — я думаю, их делали по вашему заказу. Бусины разымаются на половинки — по их виду не догадаешься, — и внутри каждой в клею лежит жемчужина. При обыске полиция обычно уважительно относится к религиозным символам, если не усмотрит в них ничего подозрительного. И вы это учли. Я пытался выяснить, каким образом мадемуазель Саутвуд переслала вам поддельное ожерелье. Она непременно должна была это сделать, поскольку вы приехали сюда с Майорки, услышав, что здесь будет проводить свой медовый месяц мадам Дойл. Я мыслю себе, что ожерелье прислали в книге, в страницах вырезав квадратную нишу. Обрезы книги видны, а под обложку на почте никто не заглянет.

Настало долгое молчание. Потом Тим ровным голосом сказал:

— Вы победили. Покуролесил — и хватит. Пора расхлебывать эту кашу.

Пуаро чуть заметно кивнул.

— А вы знаете, что вас видели в ту ночь?

— Меня видели? — вздрогнул Тим.

— Да, в ту ночь, когда погибла Линит Дойл, один человек видел, как вы уходили от нее после часа ночи.

Тим сказал:

— Слушайте, вы же не думаете… Это не я ее убил, клянусь вам! Я места себе не нахожу. Надо же было выбрать именно ту ночь! Это просто ужас какой-то.

— Да, — сказал Пуаро, — вам пришлось понервничать. Зато теперь, когда правда вышла наружу, вы можете нам помочь. Когда вы брали ее жемчуг, мадам Дойл была жива или мертва?

— Не знаю, — хрипло выдавил Тим. — Ей-богу, не знаю, мосье Пуаро. Я заранее выяснил, куда она кладет его на ночь, — на столик у изголовья. Я прокрался в каюту, ощупал столик, забрал жемчуг, а обратно положил поддельный и выскользнул наружу. Естественно, я думал, что она спит.

— Вы слышали ее дыхание? Вы же наверняка прислушивались.

Тим добросовестно задумался.

— Было очень тихо — действительно, очень тихо, но чтобы слышать ее дыхание… нет, не помню.

— Не пахло гарью, как после недавнего выстрела из пистолета?

— Не думаю. Не помню.

Пуаро вздохнул.

— Значит, мы не продвинулись.

Тим заинтересованно спросил:

— А кто меня видел?

— Розали Оттерборн. Она шла с другого борта и видела, как вы вышли из каюты Линит Дойл и прошли к себе.

— Так это она вам сказала.

Пуаро тихо возразил:

— Извините. Она мне ничего не говорила.

— Тогда как же вы узнали?

— Не зря же я Эркюль Пуаро! Я не нуждаюсь в том, чтобы мне рассказывали. Когда я оказал на нее давление, знаете, что она сказала? Она сказала: «Я никого не видела». Она солгала мне.

— Почему же она не призналась?

Пуаро бесстрастным голосом сказал:

— Возможно, потому, что считала убийцей, кого она увидела тогда. Согласитесь, это было похоже на правду.

— Тем больше, по-моему, оснований рассказать вам.

Пуаро пожал плечами.

— Значит, она думала иначе.

Дрогнувшим голосом Тим сказал:

— Удивительная девушка. Много, наверно, натерпелась она от своей матери.

— Да, жизнь была неласкова к ней.

— Бедная, — обронил Тим и поднял глаза на Рейса. — Что будем делать, сэр? Я признаюсь в том, что забрал из каюты Линит нитку жемчуга, вы найдете ее там, где было сказано. Я виновен в полной мере. Что же касается мисс Саутвуд, то тут я ничего не признаю. Против нее нет никаких доказательств. Это мое личное дело, где я раздобыл фальшивое ожерелье.