Полковник Рейс скроил довольную мину.

— Правильно мыслите, мосье Пуаро, — сказал он любезным тоном.

— Вопрос, значит, упирается в пассажиров?

— В одного.

— Кто бы это, интересно? — вопросил лепнину на потолке Эркюль Пуаро.

— К сожалению, я и сам не знаю, — уныло сообщил Рейс.

Пуаро глядел на него озадаченно.

— Для вас я не буду напускать туману, — сказал Рейс. — У нас тут было довольно неспокойно. Нам не нужны бузотеры, которые на виду. Нужны те, кто очень вовремя поднесли спичку к бочке с порохом. Их было трое. Один уже покойник, другой — в тюрьме. Я ищу третьего. За ним уже числится пять или шесть преднамеренных убийств. Он головастый, этот платный агент, другого такого не сыскать… Он на этом пароходе. Мы перехватили одно письмо, расшифровали, и там такие слова: «С седьмого по тринадцатое февраля Икс плывет туристом на „Карнаке“». А под каким именем плывет этот Икс — неведомо.

— Какие-нибудь приметы имеются?

— Никаких. Американец, ирландец, француз — в нем все эти крови намешаны. Только нам какая с этого польза? У вас есть соображения?

— Соображения — это всегда хорошо, — раздумчиво сказал Пуаро.

Они понимали друг друга с полуслова, и Рейс не стал задавать других вопросов. Он знал, что Эркюль Пуаро только тогда говорит, когда отвечает за свои слова.

Пуаро потеребил нос и горько посетовал:

— Тут и без того происходит нечто такое, что внушает мне сильнейшую тревогу.

Рейс вопросительно глядел на него.

— Представьте себе, — продолжал Пуаро, — что некто «А» совершил вопиющую несправедливость в отношении «Б». Этот «Б» замыслил месть. Угрожает.

— Они оба на пароходе?

Пуаро кивнул.

— Точно так.

— И «Б», если я правильно догадываюсь, — женщина?

— Именно.

Рейс закурил.

— Я бы не стал тревожиться. Если человек вовсю трубит о том, что он собирается сделать, он, как правило, ничего не делает.

— Можете добавить: тем более если это женщина.

— Да, это так.

Озабоченность не покидала Пуаро.

— У вас что-то еще? — спросил Рейс.

— Да, кое-что есть. Вчера упомянутый «А» чудом избежал смерти, причем эту смерть легко было объявить несчастным случаем.

— Этот случай подстроила «Б»?

— В том-то и дело, что нет. «Б» никаким образом не могла быть причастна к этому.

— Тогда это действительно случай.

— Я тоже так думаю, но мне не нравятся такие случайности.

— Вы совершенно уверены, что «Б» никак не могла быть причастна к этой истории?

— Абсолютно уверен.

— Ну что же, всякое бывает. А кто этот «А», кстати? Очень мерзопакостный тип?

— Напротив. Это очаровательная молодая женщина, богатая и красивая.

Рейс ухмыльнулся.

— Прямо как в романе.

— Peutetre[308]. Но, признаться, мне не по себе, мой друг. Если я прав, а я в конечном счете всегда прав, — при этом характерном признании Рейс улыбнулся в усы, — то здесь есть из-за чего тревожиться. А теперь вы добавляете хлопот. На «Карнаке», говорите вы, плывет убийца.

— Очаровательных молодых дам он обычно не убивает.

Пуаро недовольно покачал головой.

— Мне страшно, мой друг, — сказал он, — мне страшно… Сегодня я посоветовал этой даме, миссис Дойл, отправляться с мужем дальше, в Хартум, не возвращаться этим пароходом. Но они ведь не послушаются. Молю Бога, чтобы до Шелала не произошло беды.

— А вы не нагнетаете?

Пуаро покачал головой.

— Мне страшно, — сказал он просто. — Да-да, мне, Эркюлю Пуаро, страшно…

Глава 11

На следующий день вечером Корнелия Робсон стояла в храме в Абу-Симбеле. Вечер был душный, тихий. «Карнак» вторично бросил якорь в Абу-Симбеле, чтобы желающие могли посмотреть храм при искусственном освещении. Новое впечатление разительно отличалось от прежнего, и Корнелия поделилась своим изумлением с мистером Фергюсоном, стоявшим рядом.

— Ведь гораздо лучше все видно! — воскликнула она. — Эти неприятельские солдаты, которых обезглавливает царь, — они как вылеплены. И какая оригинальная крепость, я впервые такую вижу. Жаль, нет доктора Бесснера, он бы все объяснил.

— Не представляю, как вы терпите этого старого болвана, — сумрачно объявил Фергюсон.

— Что вы, он добрейший человек!

— Воображала и зануда.

— Мне кажется, вам не пристало так говорить.

Собеседник грубо схватил ее за руку. Они вышли из храма, светила луна.

— Чем вас держит это старичье — один донимает скукой, другая брюзжаньем?

— Не смейте, мистер Фергюсон.

— Неужели у вас совсем нет характера? Вы что, хуже нее?

— Конечно, хуже! — с полнейшей убежденностью сказала Корнелия.

— У вас нет ее денег — вы это имеете в виду?

— Отнюдь нет. Кузина Мари очень интеллигентная и…

— Интеллигентная! — Собеседник отпустил ее руку так же неожиданно, как прежде схватил. — Меня тошнит от этого слова.

Корнелия подняла на него встревоженные глаза.

— Ей не нравится, когда вы говорите со мной, правда? — спросил молодой человек.

Корнелия покраснела и смешалась.

— А почему? Да потому что я, как она считает, ей не ровня. Тьфу! Неужели это вас не бесит?

Корнелия, запинаясь, проговорила:

— Зря вы так переживаете это.

— Неужели вы не сознаете — американка! — что люди рождены свободными и равными.

— Это не так, — взвешенно и убежденно сказала Корнелия.

— Милочка, это записано в вашей конституции.

— Кузина Мари не считает политиков джентльменами, — сказала Корнелия. — Конечно, люди не равны. С какой стати? Я знаю, что выгляжу простушкой, я ужасно мучилась из-за этого, но сейчас я это преодолела. Хорошо бы родиться стройной и прекрасной, как миссис Дойл, но так не вышло, значит, я думаю, нечего и расстраиваться.

— Миссис Дойл! — с величайшим презрением воскликнул Фергюсон. — Таких надо расстреливать в назидание другим.

Корнелия испуганно взглянула на него.

— Вы что-нибудь не то съели, — сказала она по-доброму. — У меня есть какой-то особенный пепсин[309], кузина Мари принимала его однажды. Хотите попробовать?

— Вы невозможны, — сказал мистер Фергюсон.

Он развернулся и зашагал прочь. Корнелия побрела дальше к пароходу. Она уже была на сходнях, когда он нагнал ее и снова схватил за руку.

— Вы тут самый замечательный человек, — сказал он. — Пожалуйста, не забывайте об этом.

Зардевшись от удовольствия, Корнелия отправилась в салон. Мисс Ван Шуйлер беседовала там с доктором Бесснером, вела приличный ее положению разговор о его пациентах королевской крови.

Корнелия повинилась:

— Надеюсь, я не очень долго отсутствовала, кузина Мари?

Взглянув на часы, старуха бранчливо заметила:

— Ты не очень торопилась, моя дорогая. Куда делась моя бархатная накидка?

Корнелия огляделась кругом.

— Я посмотрю — может, она в каюте, кузина Мари?

— Не может ее там быть! Она была здесь после ужина, и я никуда не выходила. Она была вон на том стуле.

Корнелия бестолково потыкалась туда-сюда.

— Нигде не вижу, кузина Мари.

— Чушь, — сказала мисс Ван Шуйлер. — Ищи. — Такая команда годится разве что для собаки, и с той же прытью Корнелия повиновалась. Сидевший за столиком неподалеку молчаливый мистер Фанторп поднялся и стал ей помогать. Накидка как сквозь землю провалилась.

День выдался такой знойный и душный, что, вернувшись с берега, большинство пассажиров разошлись по каютам. За угловым столиком играли в бридж супруги Дойл и Пеннингтон с Рейсом. Еще в салоне был Эркюль Пуаро, безбожно зевавший за столиком у двери.

Царственно следуя почивать, в сопровождении Корнелии и мисс Бауэрз, мисс Ван Шуйлер остановилась у его стула.

Он учтиво встал, давя чудовищной силы зевоту.

Мисс Ван Шуйлер сказала:

— Я только сейчас осознала, кто вы такой, мосье Пуаро. С вашего позволения, я слышала о вас от моего старого друга, Руфуса Ван Олдина. При случае поведайте мне, как вы раскрывали преступления.

В сонных глазах Пуаро зажглась искорка, и он преувеличенно вежливо склонил голову. Милостиво кивнув в ответ, мисс Ван Шуйлер вышла.

Пуаро откровенно зевнул. Его клонило в сон, мысли путались, слипались глаза. Он взглянул на сосредоточенных игроков, перевел взгляд на Фанторпа, углубившегося в книгу. Больше в салоне никого не было.

Пуаро толкнул дверь и вышел на палубу. Там его едва не сбила с ног спешившая навстречу Жаклин де Бельфор.

— Простите, мадемуазель.

— Какой у вас сонный вид, мосье Пуаро, — сказала она.

Он не стал отрицать.

— Mais oui[310] — мне до смерти хочется спать. У меня слипаются глаза. Какой душный, тяжкий был день.

— Да. — Казалось, она обдумывает его слова. — В такой день что-нибудь — крах! — ломается. Кто-то не выдерживает.

У нее тихий, напитанный чувством голос. Смотрит в сторону, на песчаный берег. Пальцы туго сжаты в кулачки…

Она расслабилась и обронила:

— Спокойной ночи, мосье Пуаро.

— Спокойной ночи, мадемуазель.

На секунду-другую их взгляды встретились. Припоминая на следующий день их встречу, он осознал, что в ее глазах стыла мольба. И он еще вспомнит об этом…

Пуаро пошел к себе в каюту, а Жаклин направилась в салон.

Исполнив все просьбы и прихоти мисс Ван Шуйлер, Корнелия с вязаньем вернулась в салон. У нее не было ни малейшего желания спать — напротив, она чувствовала свежесть и легкое волнение.