Пропуская мимо ушей объяснения драгомана, синьор Ричетти приник к рельефам у подножия скульптур-близнецов, где изображались пленные нубийцы и сирийцы.

Потом все вошли в храм, и сумрачный покой объял их. Еще не погасли краски на рельефах, но группа уже не ходила гурьбой за проводником.

Доктор Бесснер, зычно огласив по-немецки кусок из бедекера, тут же переводил его прилипшей к нему Корнелии. Однако учение было недолгим. Опираясь на руку безучастной мисс Бауэрз, явилась мисс Ван Шуйлер, скомандовала: «Корнелия, сюда!» — и наука прекратилась. Лучащимися за толстыми стеклами глазами доктор Бесснер потерянно глядел ей вслед.

— Прелестная девушка, очень, — объявил он Пуаро. — И не такая отощавшая, как другие. Прелестные формы, да. И слушать умеет, вникает, учить ее одно удовольствие.

«Такая, видно, у нее судьба, — мельком подумал Пуаро, — ее либо шпыняют, либо учат — и в том, и в другом случае она только слушатель, а не собеседник».

Востребованная Корнелия тут же сменила мисс Бауэрз, и та, став в самом центре храма, с холодным равнодушием огляделась. Она сдержанно высказалась о чудесах древности:

— Гид сказал, что кого-то из этих богов — или богиню? — звали Мут[301]. Можете себе представить?

В святилище несли вечную стражу четыре сидящие фигуры, дивно величавые, холодно-равнодушные.

Перед ними стояли Дойлы. Держа мужа за руку, Линит глядела на них глазами новой цивилизации — глазами умными, пытливыми и не помнящими родства.

— Пойдем отсюда. Мне не нравятся эти ребята — особенно тот, в высокой шапке, — сказал вдруг Саймон.

— Это, должно быть, Амон. А это Рамзес. Почему они тебе не нравятся? Такие видные.

— Даже очень видные, до жути. Пошли на свет.

Линит рассмеялась и уступила.

Они вышли из храма на солнце, ступили на теплый золотистый песок. И тут Линит снова рассмеялась. Пугающе лишенные тела, торчали из песка рядком несколько нубийских мальчишеских голов — прямо у них под ногами. Вращая глазами, головы мерно качались из стороны в сторону, губы возглашали здравицу:

— Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Очень хорошо, очень красиво. Большое спасибо!

— Какая чушь. Как они это сделали? Они во весь рост зарыты?

Саймон достал из кармана мелочь.

— Очень хорошо, очень красиво, очень дорого, — передразнил он их.

Два малыша, ответственные за «цирк», благовоспитанно приняли деньги.

Линит и Саймон пошли дальше. Возвращаться на пароход не хотелось, от достопримечательностей они устали. Привалившись спинами к скале, они подставили лица палящему солнцу.

«Какое чудо — солнце, — думала Линит. — Как тепло… как покойно… Какое чудо — быть счастливой… Быть собой, быть Линит».

Она закрыла глаза. В полудреме ее мысли струились, как песок — сыпучий, летучий.

У Саймона, наоборот, глаза были открыты. В них тоже светилось довольство. Какой он был дурак, что запаниковал в первый вечер. Не из-за чего было паниковать… Все очень славно. В конце концов, на Джеки можно положиться…

Он услышал крик: к ним, размахивая руками, бежали, кричали.

Саймон оторопело глядел на бежавших. Потом он отлепился от скалы и дернул за собой Линит.

И очень вовремя. Сверху сорвался и грохнул у них за спиной огромный валун. Замешкайся Линит — от нее бы осталось мокрое место.

Без кровинки в лице они стояли, вцепившись друг в друга. Подбежали Эркюль Пуаро и Тим Аллертон.

— Ма foi, Madame[302], вы чудом спаслись.

Все четверо, как по команде, задрали головы. Но что там увидишь? Правда, на самой вершине утеса вилась тропка. Пуаро вспомнил, как, впервые сходя здесь на берег, он видел на ней бредущих туземцев.

Он бросил взгляд на супругов. Линит еще не стряхнула дремотного оцепенения и глядела озадаченно. Саймон же был вне себя от ярости.

— Черт бы ее побрал! — выдохнул он.

Взглянув на Тима Аллертона, он тут же взял себя в руки.

А тот сказал:

— Просто жуть! Интересно, он сам оттуда сверзился или какой-нибудь болван его столкнул?

На Линит не было лица. Она с трудом выговорила:

— Какой-нибудь болван, наверное.

— Он бы вас как пить дать укокошил. Но врагов же у вас нет, Линит?

Но, даже сглотнув и раз и другой, Линит не нашла в себе сил поддержать шутливый тон.

— Давайте вернемся на пароход, мадам, — вставил Пуаро. — Вам нужно принять что-нибудь взбадривающее.

Все заспешили в обратный путь. В Саймоне клокотала ярость, Тим балагурил, стараясь отвлечь Линит от мыслей о пережитой опасности, Пуаро хмурился.

Они уже подходили к сходням, когда вдруг Саймон пораженно замер на месте. Его лицо выражало изумление.

С парохода спускалась на берег Жаклин де Бельфор.



На ней был простенький льняной костюм, в котором она выглядела совершенным подростком.