— Это кто же вам сказал, что она чуть ли не самая богатая женщина в Европе?

Мистер Фергюсон колюче взглянул на него.

— Мой собеседник не из вашей компании. Мой собеседник собственными руками зарабатывает себе на жизнь — и не стыдится этого. Не то что ваши разодетые в пух и прах бездельники.

Его взгляд неодобрительно задержался на пышной бабочке Пуаро, на его розовой сорочке.

— Что касается меня, то я зарабатываю на жизнь собственной головой — и не стыжусь этого, — ответил на его взгляд Пуаро.

Мистер Фергюсон отозвался глухим рычанием.

— Расстрелять бы всю эту братию! — объявил он.

— Милый юноша, — сказал Пуаро, — откуда у вас эта страсть к насилию?

— А без насилия, скажите, что хорошего? Надо все сломать и порушить, а уж потом что-то строить.

— Так, конечно, проще, больше шума и есть на что посмотреть.

— А чем, собственно, вы занимаетесь в жизни? Готов спорить — ничем. Или тоже кому-нибудь бумаги носите подписывать.

— Ну зачем же, я — сам себе хозяин, — раздражаясь, отвечал Эркюль Пуаро.

— Так кто же вы?

— Я — детектив, — объявил Эркюль Пуаро с той скромностью, что приличествует заявлению: «Я — король».

— Боже милостивый! — Молодой человек был несказанно поражен. — То есть эта девица держит при себе еще и сыщика?! Это она так дрожит за свою драгоценную шкуру?

— Я никоим образом не связан с супругами Дойл, — отрезал Пуаро. — Я просто отдыхаю.

— Судебные каникулы — ага?

— А вы — разве вы здесь не на отдыхе?

— Отдых! — фыркнул мистер Фергюсон и загадочно пояснил: — Я изучаю обстановку.

— Очень интересно, — обронил Пуаро, легким шагом выходя на палубу.

Мисс Ван Шуйлер перехватила себе лучшее место. Перед ней на коленях, распялив на вытянутых руках шерстяную пряжу, стояла Корнелия. Мисс Бауэрз, тщательно следя за осанкой, читала субботнюю «Ивнинг пост».

Пуаро неспешно шествовал по палубе с правого борта. На корме он едва не наткнулся на женщину, обратившую к нему перепуганное лицо — смуглое, смазливое, романского типа. На ней было ладно сидевшее черное платье, и о чем-то она беседовала с плотным, в форменной одежде мужчиной — механиком, судя по всему. Странное выражение было на их лицах — испуганное и тревожное. Любопытно, о чем они там беседуют, подумал Пуаро.

Обогнув корму, он перешел на левый борт. Вдруг распахнулась дверь каюты, выбежавшая миссис Оттерборн едва не упала ему на руки. Она была в пунцовом шелковом халате.

— Ах, извините, — вскрикнула она, — извините меня, милейший мосье Пуаро. Это из-за качки. Я никудышный моряк. Когда же он станет, этот пароход… — Она ухватила его за руку. — Совершенно не переношу качку… Море не моя стихия… И при этом часами сижу одна. Чтобы родная дочь не жалела, не понимала старуху мать, которая жизнь на нее положила… — Миссис Оттерборн залилась слезами. — Работала ради нее, как каторжная… до кровавого пота. Мне, может, grande amoureuse[299] была написана на роду, а я всем пожертвовала… И никому до меня никакого дела! Но я всем скажу… прямо сейчас скажу, как она со мной обращается, какой она тяжелый человек, вытащила меня в эту поездку, когда мне все опостылело… Пойду и скажу всем…

Она дернулась идти. Пуаро мягко удержал ее.

— Я пришлю ее к вам, мадам. Вернитесь к себе. Так будет лучше…

— Нет, я хочу всем сказать… пусть все знают…

— Сейчас опасно, мадам. Море неспокойно. Вас может смыть за борт.

Миссис Оттерборн недоверчиво глядела на него.

— Вы так думаете? Вы так думаете?

— Да.

Это решило дело. Поколебавшись, миссис Оттерборн вернулась в каюту.

У Пуаро дрогнули крылья носа. Он утвердительно кивнул своим мыслям и, пройдя дальше, увидел Розали Оттерборн — та сидела между миссис Аллертон и Тимом.

— Ваша матушка спрашивала вас, мадемуазель.

Разом оборвался ее счастливый смех. Лицо омрачи лось. Бросив на него подозрительный взгляд, она спешно ушла.

— Не пойму я эту девочку, — сказала миссис Аллертон. — Ее не угадать. Сегодня она само дружелюбие, завтра — отъявленная грубиянка.

— Просто капризная злюка, — сказал Тим.

Миссис Аллертон покачала головой.

— Нет, не думаю. Мне кажется, она несчастна.

Тим пожал плечами.

— Да всем хватает своих неприятностей. — Он жестко это сказал, резко.

Послышался гул множества голосов.

— Ленч! — обрадованно воскликнула миссис Аллертон. — Я проголодалась.

В тот вечер, отметил Пуаро, миссис Аллертон подсела к мисс Ван Шуйлер и завела с ней беседу. Когда он проходил мимо, она подмигнула ему.

— Разумеется, — говорила она, — в Калфрисском замке… душка-герцоге.

Получив передышку, на палубу вышла Корнелия. Она жадно внимала доктору Бесснеру, не без апломба просвещавшему ее в египтологии «по бедекеру».

Облокотившись на поручень, Тим Аллертон говорил:

— А вообще, жизнь — дрянная штука…

На это Розали Оттерборн отвечала:

— Она — несправедливая… Кому-то все достается.

Пуаро вздохнул. Как хорошо, что он не молод.

Глава 9

В понедельник утром палуба «Карнака» огласилась восторженными криками. Пароход пристал к берегу. В нескольких сотнях ярдов от них сверкал на солнце вырубленный в скале величественный храм. Из глубины веков глядели на Нил, приветствуя всходившее солнце, четыре каменных колосса.

Путаясь в словах, Корнелия Робсон говорила:

— Ах, мосье Пуаро, разве это не изумительно? Такие великаны, а сколько в них покоя, и когда смотришь, то чувствуешь себя совсем крохотной, вроде букашки, и всерьез уже ничего не волнует, правда?

Стоявший тут же мистер Фанторп обронил:

— Очень… м-м… впечатляюще.

— Грандиозно, да? — сказал проходивший Саймон Дойл. Уже одному Пуаро он доверчиво признался: — Мне, знаете, от храмов и всяких достопримечательностей ни тепло ни холодно, но такое вот место — поймите меня правильно — кого хочешь проймет. Замечательные ребята были фараоны.

Соседи отошли. Саймон продолжал, понизив голос:

— Я безумно рад, что мы отправились в эту поездку. Все как-то встало на место. Вроде бы — с чего? — но это факт. К Линит вернулось самообладание. Она говорит — потому, что наконец занялась делом.

— Весьма возможно, — сказал Пуаро.

— Она говорит, у нее сердце оборвалось, когда она увидела Джеки на пароходе, — и вдруг это стало ей безразлично. Мы договорились больше не прятаться от Джеки. Наоборот, — пусть видит, что ее дурацкое упрямство нас ни капельки не волнует. Человек не умеет себя вести — только и всего. Она думала, что вконец затравила нас, но с этим покончено. Пусть сама убедится.

— Конечно, — сказал задумавшийся Пуаро.

— Замечательная идея, правда?

— Да, да.

На палубе в светло-оранжевом платье появилась Линит. Она улыбалась. Без особой радости, прохладным кивком поздоровавшись с Пуаро, она увела мужа с собой.

Пуаро позабавила мысль, что его настороженное отношение уронило его в глазах Линит. Та привыкла к тому, чтобы ее слепо обожали. Эркюль Пуаро посмел не примкнуть к свите обожателей.

Подошедшая миссис Аллертон сказала негромко:

— Ее просто не узнать! В Асуане — какая была затравленная! А сейчас вся светится от счастья, как бы не на свою голову ей это веселье.

Пуаро не успел ей ответить: группу призвали к тишине. Драгоман, главный их распорядитель, повел всех берегом к Абу-Симбел[300].

Пуаро поравнялся с Эндрю Пеннингтоном.

— Вы впервые в Египте, да? — спросил он.

— Почему же, нет — я был здесь в двадцать третьем году. То есть не здесь именно, а в Каире. Но в верховья Нила действительно еще не поднимался.

— Из Америки вы плыли на «Карманике», по-моему, — миссис Дойл мне так говорила.

Пеннингтон настороженно стрельнул глазами в его сторону.

— Да, это так, — подтвердил он.

— А вы случайно не встречались с моими друзьями, они тоже плыли на «Карманике», — с Рашингтоном Смитом и его супругой?

— Нет, ни с кем эта фамилия у меня не связывается. Пассажиров было множество, погода — скверная. Мало кто выходил на палубу, и потом, за такой маленький срок не успеваешь разобраться, кто там с тобой плывет.

— Да, это совершенная правда. Какой приятный сюрприз, что вы встретили мадам Дойл с мужем. Вы не знали, что они женаты?

— Не знал. Миссис Дойл мне написала, но письмо гуляло за мной следом, я получил его только в Каире, через несколько дней после нашей неожиданной встречи.

— Вы, насколько я понимаю, знаете ее много лет?

— Да уж больше некуда, мосье Пуаро. Я знал Линит Риджуэй вот такой проказницей. — Он показал рукой. — Меня с ее отцом было не разлить водой. Редкий он был человек, Мелиш Риджуэй, и до чего везучий.

— Она вступает в обладание солидным состоянием, насколько я понимаю… Или, pardon, бестактно об этом говорить?

Эндрю Пеннингтон чуть повеселел.

— Да кто же об этом не знает! Конечно, Линит богатая женщина.

— Нынешний спад, я полагаю, коснется всех капиталов. Как, вы считаете, — выдержим? — спросил Пуаро.

Пеннингтон помедлил с ответом.

— В определенном отношении вы правы, — сказал он. — Время сейчас и впрямь трудное.

— Впрочем, мне представляется, — заметил Пуаро, — что у мадам Дойл ясная, практическая голова.

— Да, это именно так. Ума и хватки ей не занимать.

Все встали. Гид принялся толковать о храме, который воздвиг великий Рамзес. Четыре гигантские статуи фараона, высеченные в скале, — по два с каждой стороны входа, — взирали на сбившихся в кучку туристов.