Но не примешивалось ли к нему и отвращение к конторской работе, к Сити, ко всей лондонской рутине? Возможно. Это уже наметки системы. Кроме того, он как будто человек по натуре одинокий. Нравился всем и здесь, и за границей, но близких друзей почему-то нигде не имел. Впрочем, обрести по-настоящему близкого друга за границей ему было бы трудно из-за его страсти к перемене мест. Он затевал очередное предприятие, шел ва-банк, выигрывал, тут же утрачивал интерес к достигнутому и отправлялся куда-нибудь еще. Кочевник. Вечный скиталец.

И все-таки это не вполне согласовывалось с тем образом, который сложился у него самого… Образ? В памяти Пуаро всплыл портрет, висевший в рабочем кабинете Рестарика над письменным столом. Хозяин кабинета пятнадцать лет назад. Сильно ли он изменился за эти годы? На удивление мало! Появилась седина, исчезла хрупкость, свойственная молодости, но черты лица остались почти прежними. Решительное, волевое лицо. Человек, который знает, чего хочет, и намерен добиться этого. Человек, который способен пойти на риск. Человек, который далеко не всегда готов считаться с другими.

Почему Рестарик, спросил себя Пуаро, перевез портрет в Лондон? Ведь он был парным к портрету его первой жены. Их вовсе не следовало бы разъединять. Но что, если все дело в психологии? Что, если Рестарик подсознательно вновь захотел расстаться с первой своей женой, освободиться от нее? Как и тогда, спастись от нее бегством, хотя ее давно уже нет в живых… Интересный момент…

Портреты, видимо, хранились вместе с другими фамильными вещами. Когда Мэри Рестарик отобрала вещи в комнаты, предоставленные им сэром Родериком, она взяла и эти портреты. Зачем? Наверное, естественнее было бы не брать портрет первой жены или, по крайней мере, отправить его на чердак! Правда, откуда у нее в «Лабиринте» чердак? С другой стороны, сэр Родрик наверняка предоставил бы им какую-нибудь комнату, где они могли бы хранить не нужные им пока вещи, — пока они не купили себе дом в Лондоне. Но зачем ей было заниматься подобной чепухой — куда-то определять второй портрет? Тем более что Мэри производит впечатление разумной и не слишком эмоциональной или ревнивой женщины.

«Tout de тёте, — подумал Эркюль Пуаро, — les femmes! Они все способны на вспышки ревности, даже те, от которых этого никак не ждешь!»

Он переключился на Мэри Рестарик и вдруг с некоторым удивлением подумал, что о ней он почему-то почти ничего не знает. Видел он ее всего один раз, и она на него не произвела почти никакого впечатления. Пожалуй, довольно энергична и еще несколько… как бы это сказать?., несколько неестественна? («Ну-ну, друг мой, — добавил Пуаро в скобках, — опять тебе дался ее парик!»)

А в самом деле, почему он почти совсем ничего не знает о ней, о милой, симпатичной и умной молодой женщине. Кстати, тем не менее она умеет сильно сердиться. Да, она очень рассердилась, увидев, что Павлин бродит по дому, и высказала ему все, что она о нем думает. А что тот? Похоже, его это только позабавило. А она… да, она разозлилась не на шутку. Впрочем, это и естественно, никакая мать не выбрала бы для своей дочери такого…

Пуаро с досадой себя оборвал. Но ведь Норма ей не дочь. Ее не терзают душевные муки, томительные предчувствия, страх, что ее девочка обрекает себя на несчастное замужество или — того хуже — вдруг объявит, что ждет внебрачного ребенка от какого-нибудь весьма сомнительного субъекта! Какие чувства питает Мэри Рестарик к Норме? Естественно, ее раздражает непредсказуемость и неуравновешенный характер падчерицы, тем более, что та связалась с таким одиозным типом, от которого только и жди неприятностей. А что еще? Как она еще может относиться к падчерице, которая, возможно, даже пыталась ее отравить?

Да, в благоразумии ей не откажешь. Чтобы себя обезопасить, она поспешила убрать Норму из дому, тем самым скрыв случившееся и предотвратив скандал и всякого рода сплетни. Для соблюдения декорума[266] Норма иногда приезжает на выходные, но, в сущности, она теперь живет предоставленная самой себе. Даже когда Рестарики переедут в лондонский дом, они, конечно, не предложат Норме жить вместе. Тем более что той и самой это не нужно — современные девушки предпочитают жить отдельно от родителей. Так что тут никаких проблем не предвидится. Пуаро, правда, пока не был уверен в том, что именно Норма подсыпала Мэри яд. Но сам Рестарик считает виновницей именно дочь…

Пуаро снова вдруг подумал о Соне. Что же она все-таки делает в этом доме? И как там оказалась? Совершенно очевидно, что сэр Родрик от нее в восторге, она его окончательно приручила. Может, она просто не хочет возвращаться на родину? И планы у нее исключительно матримониальные[267] — престарелые джентльмены довольно часто женятся на своих юных помощницах. Да, пожалуй, Соня могла бы устроиться очень недурно: обеспеченная жизнь, и не в таком уж отдаленном будущем — полная свобода и надежный доход… Или у нее другие цели? Та книга, которую она вроде бы забыла на скамейке в садах Кью — не было ли там между страницами документов сэра Родрика?

Она могла вызвать подозрения у Мэри — своим поведением, нечаянно оброненными словами. Мэри могла поинтересоваться, где она проводит свои свободные дни и с кем. И сделать выводы. А Соня в ответ могла начать подсыпать ей небольшие дозы гербицида, в состав которого входит мышьяк. Который потихоньку накапливался в организме, вызывая симптомы элементарного гастроэнтерита[268].

Пуаро решил, что пора отвлечься от «Лабиринта» и его обитателей.

Последовав примеру Нормы, он перебрался в Лондон и начал размышлять о трех девушках из квартиры на Бородин-Меншенс.

Итак, Клодия Риис-Холленд, Фрэнсис Кэри, Норма Рестарик.

Клодия Риис-Холленд. Дочь члена парламента, видного политика. Обеспеченная, способная, красивая. Первоклассная секретарша.

Фрэнсис Кэри. Дочь провинциального нотариуса. С художественными наклонностями, некоторое время училась в театральной школе, затем в художественном училище, но бросила его; иногда что-то делала для Академии искусств, в настоящее время работает в художественной галерее. Неплохо зарабатывает, широкие связи в богемных кругах. Знакома с Дэвидом Бейкером, хотя, видимо, знакомство скорее случайное. Может быть, была в него влюблена? Таких молодчиков на дух не переносят родители девиц на выданье и вообще все приличные люди. Ну и, естественно, их не жалует полиция. Но чем они так привлекают благовоспитанных девиц из хороших семей, Пуаро решительно не мог понять. Однако факт оставался фактом. А что он сам думает о Дэвиде?

Смазливый, нахальный юнец, говорит с эдакой усмешечкой. Впервые он его увидел на лестнице в «Лабиринте», куда тот явился по поручению Нормы (или по собственной инициативе… Как знать?). Потом удалось рассмотреть его получше — когда подвозил в машине. Что ж, малый явно с характером и, видимо, в своей области достаточно способный. И тем не менее — личность довольно скользкая. Пуаро взял со стола листок и сверился со своими записями. Сомнительное прошлое, хотя без явной уголовщины. Мелкие мошенничества в гаражах, хулиганство, вандализм[269], два условных приговора. Все это нынче совсем не редкость. И все-таки Пуаро не видел в нем серьезного злоумышленника. Ну что еще? Был подававшим надежды художником, но потом живопись забросил. Из тех, кто не умеет работать упорно. Тщеславен, горд — действительно павлин, самодовольный павлин, занятый только собой. Или не только? — спросил себя Пуаро.

Он протянул руку за вторым листком, на котором было записано то, о чем Норма и Дэвид разговаривали в кафе — примерно, конечно — так, как запомнила миссис Оливер. Да, примерно, вздохнул Пуаро. Определить, в какой именно момент миссис Оливер давала волю своему воображению, было невозможно. Так любит ли этот красавчик Норму? И действительно ли хочет на ней жениться? Она-то точно в него влюблена. Он предлагал ей стать ее мужем. Почему? Есть ли у Нормы собственные деньги? Быть дочерью богатого человека и быть самой богатой — это не одно и то же. Пуаро досадливо поморщился — как же это он не выяснил условия завещания покойной миссис Рестарик! Он на всякий случай перебрал пачку листков с заметками мистера Гоби. Да, тот был более предусмотрителен и раздобыл эти сведения. Миссис Рестарик, видимо, при жизни была вполне обеспечена мужем. Кроме того, у нее был небольшой собственный доход — что-то около тысячи фунтов в год. Все свое имущество она завещала дочери. Но подобная сумма, подумал Пуаро, вряд ли может привлечь охотников за приданым. Как единственный ребенок, Норма, вероятно, унаследует большие деньги после смерти отца, но это еще не факт! Если отцу не понравится ее муж, он может и лишить ее наследства.

Следовательно, Дэвид ее действительно любит, раз предложил ей выйти за него. И все же… Пуаро, в который уже раз, покачал головой. Опять все как-то не складывается воедино… Он вспомнил письменный стол Рестарика, выписанный чек — не иначе, как отступное нежелательному молодому человеку, который, видимо, ничего другого и не хотел. М-да, чек несомненно предназначался Дэвиду Бейкеру и был на очень крупную, прямо-таки огромную сумму. Такая сумма вполне могла соблазнить необремененного деньгами и принципами молодого человека. Однако только накануне Дэвид сказал ей, что им следует пожениться. Снова противоречие. Конечно, это мог быть всего лишь ход в игре — ход, рассчитанный на то, чтобы поднять цену. Пуаро вспомнил Рестарика в тот момент. Его крепко сжатые губы. Нет, он очень любит дочь, если готов ради нее заплатить такие деньги. И еще он уверен, что девушка сама от Бейкера не откажется.

При мысли о Рестарике Пуаро снова невольно подумал о Клодии. Клодия и Эндрю Рестарик. Случайность ли, что она стала его секретаршей? Неужто случайность? Возможно, тут что-то можно нащупать. Клодия. Три девушки в квартире, в квартире Клодии Риис-Холленд. В квартире, которую она сняла и вначале делила с подругой, а затем с еще одной девушкой, третьей. «Третья!» — подумал Пуаро. Да, все возвращалось к этому. Третья девушка. Именно к ней. Да, иначе и быть не могло. К Норме Рестарик.