Подтащив чемодан к открытому окну, я взглянул вниз. У гостиницы уже собралась толпа. К отелю, ревя сиренами, неслись три полицейские машины.

– Минут через десять здесь появятся полицейские, – сказал я, обернувшись к девушке. – Меня разыскивают как убийцу. Одним убийством меньше, одним больше – мне уже всё равно. Но вряд ли это так же всё равно и для вас. Вы меня не видели. Скажете лишнее слово – первая пуля вам. Всё ясно?

Девушка оцепенела от страха. Мне было её жалко, но иначе поступить я не мог. Опять посмотрел в окно. Толпа росла на глазах. Подъехало ещё несколько полицейских автомашин. Полиция оттесняла толпу, освобождая проход в гостиницу.

В коридоре раздался шум. Полицейского слышно за сто метров, а когда их много, шуму больше, чем от стада буйволов. Они обыскивали все номера подряд. Теперь всё зависело от этой блондинки. В дверь постучали. Долгое молчание. Я показал ей на дверь.

Постучали снова, на этот раз сильнее.

– Ну идите, – прошептал я, но был в полной уверенности, что она не сделает того, о чём я просил, и оказался прав.

Внезапно девушка сползла с кресла на пол и заголосила.

– Откройте! – раздался голос.

И кто-то стал плечом выламывать дверь.

На этот раз пришёл конец. Попади я в лапы Хейма, – и труп. Но не это меня волновало. Единственное, что оставалось главным в данную минуту, – деньги. И так как они не могли мне больше пригодиться, своим долгом я посчитал помешать ему заграбастать их.

– Откройте, Фаррар! Нам известно, что вы здесь! – раздался голос в коридоре.

И снова последовали удары плечом в дверь, она трещала, но не поддавалась. Я высунулся из окна. Под ним вдоль фасада проходил карниз сантиметров в тридцать шириной. Карниз заканчивался на углу здания метрах в двадцати справа от меня, где находилась огромная каменная скульптура. Сумей я добраться до неё, она могла послужить отличным укрытием от пуль. Внизу бульвар кишел зеваками, они наблюдали за мной, задрав головы. Перешагнув через подоконник, я ступил одной ногой на карниз и потянул за собой чемодан. Толпа возбуждённо загудела, но я не стал глядеть вниз, сердце колотилось, ноги подгибались. Эта прогулка выглядела весьма рискованной даже в том случае, будь у меня руки свободными, а с увесистым чемоданом, который не позволял сохранять равновесие, дело обстояло совсем плохо.

Я собрал всё своё мужество и стал потихоньку продвигаться вперёд. Прижавшись спиной к стене, переступал маленькими шажками, словно по канату. Проходя мимо окна соседнего номера, вдруг испытал желание взглянуть вниз, но удержался: сделай я это, мне конец. Надо было пройти ещё одно окно, потом ещё метров десять по карнизу, а там уж и угол дома, каменная скульптура – спасение.

Я снова двинулся вперёд. Проходя мимо следующего, заглянул в номер. Комната была пуста, дверь в коридор открыта. Чтобы добраться до скульптуры, оставалось пройти метров шесть-семь. Надо было спешить. Сзади раздались крики, но оборачиваться я не стал. Наконец, дойдя до угла здания, я положил чемодан на карниз и, цепляясь за скульптуру, попытался пройти на другую сторону здания гостиницы. Завопила какая-то женщина. Ворчание толпы усилилось, превратилось в рёв. Найдя максимально устойчивое положение, я подтянул к себе чемодан и поднял его вверх. Несколько секунд стоял так. Чемодан раскачивался у меня в руке, грозя нарушить равновесие, в котором я пребывал. Потом медленно сел, прижимаясь спиной к стене, и свесил ноги. И, наконец, решился посмотреть вниз.

Бульвары Рузвельта и Океанский – кишели зеваками. Крошечные фигурки полицейских безуспешно пытались заставить толпу разойтись. Уличное движение оказалось блокированным.

Надо было ожидать, что через несколько минут полицейские постараются бросить лассо или какой-нибудь отчаянный смельчак из их числа попытается, обвязавшись верёвкой, настичь меня на карнизе и обезоружить.

Я открыл чемодан и достал пачку стодолларовых банкнотов. Разорвал обёртку и бросил банкноты вниз. Они разлетались и, кружась, стали падать к подножию небоскрёба. Прошло немало времени, пока они достигли земли. Кто-то подпрыгнул и схватил одну из банкнотов. Толпа сообразила, что сыплются деньги, и издала такой вопль, что, казалось, зашатались дома.

Какой-то тип высунулся из окна и заорал:

– Да он деньги бросает!

Тогда я стал спешить. Разрывал обёртки и бросал банкноты, доставал новые пачки и снова бросал. Окна соседнего здания немедленно опустели. Все те, кто полагал, что находятся в первых рядах зрителей необычайного спектакля, теперь устремились в лифт, чтобы попасть под золотой дождь.

Внизу подо мной творилось нечто невообразимое. Люди дрались, топтали друг друга, вопили и царапались. Полицейские не постеснялись пустить в ход дубинки, чтобы пробиться к падающим сверху стодолларовым бумажкам и нахватать их побольше.

Что ж, прекрасно! Я всегда говорил себе, что, если дорвусь до больших денег, буду швырять их, не считая, направо и налево. Я сдержал своё слово.