Рядовой Е. Ригби, 4 бат. Королевского стрелкового корпуса, показывает, что с него сняли все до рубашки. Он едва мог говорить.

Рядовой Гуд, 2 Шотландской кавалерии, показывает:

«Я был ранен и лежал без движения; в это время подошли буры и отобрали у меня шапку, сюртук, сапоги, 15 шиллингов и металлические часы. Я видел, как они убили раненого, который шел ко мне напиться».

Рядовой Парриш, 1 бат. стрелкового полка, показывает:

«30 октября я был ранен. Я видел, как подошли буры и один из них застрелил моего товарища, рядового Фостера, прицелившись ему в бок. Рядовой Фостер сражался до тех пор, пока позиция не была взята бурами; тогда он бросил ружье, поднял руки, но его все-таки застрелили».

Рядовой Н. Гирсон, Шотландской кавалерии, показывает:

«Я был ранен и лежал рядом с полковником Бензоном. Когда буры пожелали заняться грабежом, полковник Бен-зон остановил их, говоря, что он получил письмо от командира Гробелара, в котором последний уверяет, что раненых не тронут. Полковник Бензон спросил, может ли он видеть Гробелара; они сказали, что доложат ему, но вместо полковника пришло какое-то другое начальствующее лицо. Полковник Бензон сказал, что раненых нельзя трогать, начальник ответил, что постарается распорядиться в этом духе; он сам охранял полковника Бензона около часа, но несмотря на его присутствие, у полковника Бензона стащили шпоры и рейтузы».

Рядовой Белль, 4 бат. конной инфантерии, показывает:

«Когда подошли буры, они стащили с меня грубо сапоги, повредив мою больную ногу. Я видел как они отбирали часы и деньги у других солдат».

Рядовой Коннор, Королевских Дублинских стрелков, показывает:

«Я был ранен и лежал около пушек; вокруг меня лежало много раненых, и никто из них не стрелял. Как только кто-либо из раненых думал пошевелиться, буры немедленно стреляли в него, и таким образом было убито одиннадцать человек».

Капрал Гауэр, 4 бат. Королевских стрелков 25 конной инфантерии, показывает:

«Я был ранен и лежал без сознания. Когда я очнулся, то увидел, что буры обдирали солдат, лежащих вокруг меня. Солдат по имени Фостер, который был на расстоянии шести ярдов от меня, поднял руки, прося пощады, но был застрелен чернобородым буром».

Капрал Аткинс, 84 батареи Королевской полевой артиллерии, показывает:

«Бур подошел ко мне и спросил: «Умеешь ли ты стрелять из этой пушки?» Я ответил: «Да». Он сказал: «Встань и покажи мне». Я возразил: «Как же я могу? У меня одна рука оторвана и обе ноги ранены», хотя насчет ног я соврал. Тогда он сказал: «Ну, дай нам свои сапоги». Он взял сапоги, плащ и все деньги. Один из наших солдат, бомбардир Коллинг, хотел встать, чтобы поднять белый флаг, так как в нас стреляли с двух сторон; как только он поднялся, буры начали стрелять в него».

Бомбардир Коллинг, 84 батареи Королевской полевой артиллерии, показывает:

«Я лежал раненым около пушек и хотел встать, чтобы поднять белый флаг, так как пули наших же войск падали вблизи нас. Когда я поднялся, буры выстрелили в меня».

Насколько возможно, мы прощали нашему неприятелю. Но приближается день, когда мы, имея в руках столько очевидных, вопиющих фактов, обратимся ко всему миру и спросим: «Кто так поступает, солдаты или разбойники? Если они действуют как разбойники, почему же мы должны с ними всегда обращаться как с солдатами?» Я читал письма солдат, которые были очевидцами зверского обращения буров с их товарищами при Бракенлагте. Я надеюсь, что солдаты будут сдерживаться, хотя подобное самовоздержание является насилием над человеческой природой. 

 Глава XI

Заключение

Мною рассмотрены различные затруднительные вопросы войны, и надеюсь, все вышеизложенное ясно доказывает, что нет причины краснеть за наших солдат, но скорее можно краснеть за тех наших соотечественников, которые оклеветали солдат. Но все-таки существует много противников войны, не прибегавших к подобной низости, но честно утверждавших, что война могла бы быть предотвращена и что мы должны были после ее прекращения найти такие условия, на которые буры согласились бы. За их спиной стоят любезные и добродушные идеалисты, не вникавшие в суть дела, но находящиеся под впечатлением, что империя грубо поступает с пастушескими республиками. Подобное мнение настолько же честно и благородно, насколько бесчестны поступки тех журналистов, которые в начале войны своими несправедливыми нападками опозорили нас. Больше всех придерживается подобных взглядов г. Метуэн, способный и воздержанный критик, в его сочинении «Мир или война». Разберем его выводы, оставляя в стороне причины войны, о которых мы уже выше рассуждали.

Г. Метуэн сравнивает теперешнее положение с американской революцией. Много есть сходства в этом, но много и существенной разницы. Мы были несправедливы к американцам и вполне справедливы к бурам. У нас теперь империя. Мы командуем морями. Мы очень богаты. Это новые важные факторы.

Возмущение бурских государств против сюзеренитета Англии имеет много сходства с восстанием Южных Штатов против правительства Вашингтона. Положение наше после Коленсо было таково же, как Соединенных Штатов после набега Булля. Г. Метуэн много говорит об ожесточении буров, но разве оно превышает ожесточение Южных Штатов? Но ту войну вели с целью добиться решительного конца, и мы видим, что из этого вышло. Я не говорю, чтобы параллель была точна, но она, по крайней мере, настолько точна, насколько и та параллель, благодаря которой г. Метуэн выводит такое грустное заключение. Он мрачно глядит на наше будущее, но спокойно смотреть на мрачное будущее доказывает только, что нация еще не вырождается. Лучше дорогой ценой заплатить за все, что он предсказывает, чем отступить от нашего плана хоть на минуту.

Г. Метуэн много говорит о том, как глупо, неблагородно и грубо отзывались некоторые лица и газеты о неприятеле. Я думаю, что многим не по сердцу такие замечания. Но пусть г. Метуэн взглянет на европейскую прессу и увидит труд сторонников неприятеля; это еще более заставит его пожалеть своих бурских земляков. Или пусть он просмотрит, что печаталось голландскими газетами в Южной Африке, и тогда увидит, можно ли обвинять только одну сторону. Для оценки возьмем выдержки из первого письма некоего Р. S. (из Колесбурга), помещенного в «Times»:

«Ваш простой народ ленив, грязен и вечно пьян».

«Ваши офицеры или педантичные ученики или пустые светские люди».

«Большая часть вашего населения состоит из женщин, калек, эпилептиков, чахоточных, слабогрудых, инвалидов и лунатиков всевозможного рода».

«Девять десятых ваших государственных деятелей и высших официальных лиц одержимо болезнью почек».

«Мы не позволим, чтобы нами управляла стая английских собак».

Не видно особенного благородства или сдержанности в выражении чувств противника! В газете «Volksstem» 26 августа 1899 года, за несколько недель до начала войны было помещено стихотворение, посвященное будущим действиям буров, в котором говорилось, с каким удовольствием буры будут убивать, резать, терзать англичан и с наслаждением пить их кровь. Стихотворение заканчивается словами:


  Then shall we start our jolly banquet

  And toast the first «the British blood».

Без сомнения, порядочному буру стыдно становится от этого, точно так же как мы стыдимся наших джингоистских газет. Их предводители Рейц, Штейн и Крюгер отзывались об англичанах в таких выражениях, каких мы, к счастью, не употребляли.

Г. Метуэн строго относится к лорду Солсбери за его решительный ответ президенту по поводу переговоров о мире в марте 1900 года. Но что же можно было сделать? Очевидно, если бы бурам оставлена была независимость, то война была бы безрезультатной, так как все вопросы, вызвавшие ее, остались бы в прежнем положении, нерешенными. На следующий же день по заключении подобного мира мы были бы поставлены лицом к лицу с вопросом о льготах, с уайтлендерским вопросом и со всякими другими вопросами, ради которых мы уже принесли столько жертв. Была бы такая политика разумной? Даже с гуманной точки зрения нельзя было иначе поступить, так как ясно, что в результате через несколько лет подобный мир привел бы к более ужасной борьбе. Когда же более половины уже сделано, было бы сумасшествием с нашей стороны опустить руки.

Конечно, не нужно на все смотреть так мрачно. Война нам кажется долгой, потому что мы ее ведем, но нашим потомкам она покажется короткой ввиду покорения такой громадной страны и упорного неприятеля. Наша задача не бесконечна: четыре пятых мужского населения страны уже в наших руках, а пятая часть с каждой неделей уменьшается. Наша подвижность и успешная деятельность увеличиваются. Нет ни малейшего повода г. Метуэну оплакивать нашу армию. Она теперь несравненно лучше и способнее, чем была раньше. Математически рассчитано, что через несколько месяцев последний бурский отряд сложит оружие. Тем временем общественная жизнь начинает укрепляться, входит в свою колею. Колония Оранжевой реки уже на пути к этому, за нею вскоре последует Трансвааль. Промышленность начинает оживляться; в Ранде шум горнорабочих заменит грохот пушек. Тысяча пятьсот человек скоро начнут свою работу, и каждую неделю возвращаются обитатели концентрационных лагерей.

Доказывают, что горькое воспоминание об этой борьбе никогда не изгладится, но история показала, что сражения, приведшие к решительному концу, менее всего вызывают огорчение. Вспомним благородные слова Lee[11]: «Мы христиане. Мы сражались, сколько могли и как могли. Мы побеждены. Для нас как для христиан остается одно только средство: мы должны примириться с положением».

Так храбрый воин согласился принять судьбу, уготованную ему богом войны. Так должны в конце концов поступить буры. Лагери с пленными и концентрационные лагери послужили к более близкому знакомству буров с англичанами. Может быть, воспоминания о пребывании в лагерях не будут всецело скверными. Пути Господни неисповедимы, и весьма возможно, семя примирения зародилось именно в этих лагерях.