Агата Кристи - Икс или игрек?

– Мне надо переодеться, – и поспешила вверх по лестнице.

Завернув за угол на лестничной площадке, Таппенс столкнулась с миссис О’Рурк, чьи могучие телеса преграждали ей путь.

– Ну-ну, миссис Бленкенсоп, куда же вы так спешите?

Она не сдвинулась ни на шаг, просто стояла и с улыбкой смотрела на Таппенс сверху вниз. Улыбка миссис О’Рурк была, как всегда, жутковатой.

И вдруг Таппенс, непонятно почему, испугалась.

Здоровенная ирландка с басовитым голосом загораживала ей дорогу. А внизу преграждала путь миссис Перенья.

Таппенс бросила взгляд через плечо. Может, ей только показалось, что в лице миссис Перенья есть что-то угрожающее? Абсурд, уговаривала она себя, это абсурд! Среди бела дня, в известном приморском пансионате! Но в доме было так тихо… Ни звука. И она стоит на лестнице между этими двумя… В улыбке миссис О’Рурк чудилось что-то странное – что-то явно кровожадное, в отчаянии думала Таппенс. Словно кошка с мышкой играет.

И вдруг напряжение спало. На верхней площадке, радостно вереща, появилась маленькая фигурка. Маленькая Бетти Спрот в кофточке и рейтузиках. Промчавшись мимо миссис О’Рурк с радостным воплем «пи-бо!», она бросилась к Таппенс.

Атмосфера полностью изменилась. Миссис О’Рурк, огромная, добродушная, воскликнула:

– Ах, дорогая! Она становится просто замечательной девчушкой!

Внизу миссис Перенья повернулась к кухонной двери. Таппенс, сжав в ладони ручку Бетти, прошла мимо миссис О’Рурк и побежала по коридору туда, где миссис Спрот ждала их, чтобы отругать гуляку.

Таппенс вошла в их комнату вместе с девочкой.

Она ощутила острое чувство облегчения и домашней атмосферы – повсюду лежали детские вещи, деревянные игрушки, стояла раскрашенная кроватка. Глупое и непривлекательное лицо мистера Спрота смотрело из рамки на туалетном столике, миссис Спрот ворчала по поводу цен в прачечной, и что миссис Перенья не совсем права, запрещая постояльцам держать собственный электрический утюг… Все такое обычное, такое убедительное, такое каждодневное.

И все же только что на лестнице…

«Нервы, – сказала про себя Таппенс. – Просто нервы!»

Но только ли нервы? Ведь кто-то звонил из комнаты миссис Перенья. Миссис О’Рурк? Было бы очень странно. Но в этом случае, конечно, тебя не подслушает прислуга…

Разговор, подумала Таппенс, должен был быть очень коротким. Просто обмен словами.

«Все идет хорошо. Четвертое, как договорились». Это могло ничего не значить – и могло означать очень многое.

Четвертое. Что это такое? Четвертое число месяца? Или четвертое сиденье, четвертый фонарь, четвертый волнолом? Понять невозможно.

Можно было подумать, что это означает Форт-Бридж[14] – «четвертый мост». Во время последней войны были попытки его взорвать.

А это вообще что-нибудь обозначает?

Это легко могло быть подтверждением какой-нибудь совершенно обыкновенной договоренности.

Миссис Перенья могла разрешить миссис О’Рурк пользоваться телефоном в ее спальне, когда та пожелает.

И эта атмосфера на лестнице, этот напряженный момент – все это могло быть игрой ее собственного взвинченного воображения…

Это тихий дом… ощущение чего-то зловещего… чего-то страшного…

– Придерживайтесь фактов, миссис Бленкенсоп, – сурово сказала Таппенс. – И займитесь своим делом.

Коммандер Хайдок оказался чрезвычайно радушным хозяином. Он радостно приветствовал мистера Медоуза и майора Блетчли и настоял на том, чтобы показать первому «мое маленькое гнездышко».

«Приют контрабандиста» первоначально представлял собой пару домиков береговой охраны, стоящих над обрывом, выходящим к морю. Внизу находилась маленькая бухточка, но добираться дотуда было опасно, разве что какие-то особенно предприимчивые парни могли на это решиться.

Потом коттеджи выкупил какой-то лондонский бизнесмен. Он объединил их и сделал вялую попытку завести тут сад. Порой он урывками наезжал сюда летом. После него коттеджи стояли в запустении несколько лет, их сдавали с минимумом мебели на лето постояльцам.

– Затем, несколько лет назад, – рассказывал Хайдок, – их продали человеку по фамилии Ханн. Он был немцем, и, по мне, был он шпионом.

Томми навострил уши.

– Это интересно, – сказал он, ставя на стол стакан, из которого потягивал шерри.

– Чертовски дотошные типы, эти немцы, – сказал Хайдок. – Они уже тогда готовились к этому представлению, так я думаю. Посмотрите, как расположен этот дом. Лучше не придумать, чтобы подавать сигналы на море. В бухте внизу может причалить моторная лодка. Благодаря изгибу скалы бухта полностью изолирована. И не говорите мне, что этот тип, Ханн, не был немецким шпионом!

– Конечно, был, – сказал майор Блетчли.

– А что с ним случилось? – просил Томми.

– А! – воскликнул Хайдок. – Эта целая история. Ханн угрохал кучу денег на этот дом. Во-первых, сделал спуск к бухте – проложил цементные ступеньки, а это дело дорогое. Затем переоборудовал весь дом – ванные, всякие дорогие прибамбасы, какие только можно представить… И кого он для этого нанял? Местных? Нет, одну лондонскую фирму, как говорят, – но многие из приехавших сюда рабочих были иностранцами. Некоторые ни слова по-английски не знали. Вам не кажется, что это чрезвычайно подозрительно?

– Да, немного странно, это точно, – согласился Томми.

– Я сам тогда жил по соседству, в бунгало, и мне стало интересно, что этот тип затевает. Я начал болтаться поблизости, приглядываясь к рабочим. И вот что я вам скажу – им это не понравилось. Совсем не понравилось. Пару раз они просто угрожали мне. С чего бы, если у них все было чинно-благородно?

Блетчли согласно закивал.

– Надо было обратиться в полицию, – сказал он.

– Я так и сделал, дружище. Взял на себя труд попинать полицию.

Он налил себе еще.

– И что я получил за труды? Вежливое безразличие. В этой стране все слепые и глухие. Войны с Германией не будет, в Европе мир, у нас с Германией прекрасные отношения и взаимная симпатия. А я старый придурок, у меня паранойя, я тупой старый моряк… И что толку указывать нашим, что немцы строят лучший в Европе воздушный флот, и явно не затем, чтобы на пикники летать!

– И никто не поверил! – взорвался майор Блетчли. – Идиоты! «Мирное время»! «Примирение»! Пустой треп!

Побагровев еще сильнее от сдерживаемого гнева, Хайдок сказал:

– Они назвали меня милитаристом, во как! Сказали, что такие, как я, мешают установлению мира. Мира! Я знал, к чему готовятся наши «друзья» – гансы! И заметьте – они давно готовились! Я был убежден, что мистер Ханн ничего хорошего не затевает. Мне не нравились эти рабочие-иностранцы. Мне не нравилось, как он тратил деньги на этот дом. И я продолжал гнуть свою линию.

– Вы упорный человек, – одобрительно сказал Блетчли.

– И в конце концов, – сказал коммандер, – ко мне стали прислушиваться. К нам прислали нового главного констебля[15], бывшего военного. И ему хватило соображаловки прислушаться к моим словам. Его люди стали разнюхивать, что да как… Короче, Ханн свернул лавочку. Просто одной прекрасной ночью взял да смылся. Полиция пришла сюда с постановлением на обыск. И в сейфе, встроенном в стену столовой, они нашли передатчик и несколько документов подрывного характера. А еще – большое бензохранилище под гаражом, большие баки. Смею вас заверить, я был горд, как черт! Ребята из клуба постоянно изводили меня за мою шпиономанию; после этого они поутихли. Беда наша в том, что мы абсолютно лишены подозрительности.

– Это преступление. Дураки мы, вот мы кто. Почему мы не интернируем всех этих беженцев? – Майор Блетчли малость захмелел.

– История кончилась тем, что я купил этот дом, когда его выставили на продажу, – продолжал коммандер, которого было не сбить с курса, когда дело касалось его любимой истории. – Не хотите ли пойти посмотреть, а, Медоуз?

– Благодарю, с удовольствием.

Коммандер Хайдок прямо сиял от удовольствия, как мальчишка, представленный высшему обществу. Он распахнул большой сейф на кухне, чтобы показать, где нашли рацию. Томми отвели в гараж и показали, где были спрятаны баки с бензином. Наконец, после беглого осмотра двух замечательных ванных комнат, специальной подсветки и различных кухонных «прибамбасов» его отвели вниз по бетонным ступенькам к маленькой бухте, и коммандер Хайдок все время говорил и говорил ему, как удобно было бы для врага во время войны расположение этого места.

Ему показали бухту, давшую имя дому, и Хайдок с энтузиазмом рассказал, как все это можно использовать.

Майор Блетчли не сопровождал их во время этой экскурсии, а остался мирно попивать шерри на террасе. Томми понял, что история про охоту за шпионами и ее счастливый исход была любимым коньком коммандера, и его друзья уже не раз слышали этот рассказ.

Блетчли так и сказал, когда чуть позже они шли в «Сан-Суси».

– Хайдок – хороший парень. Но он никак не может оставить в покое эту историю. Мы уже тысячу раз слушали этот рассказ, уже прямо с души воротит. Он носится со здешними хитрыми штучками, как кошка с котятами.

Сравнение было не совсем уж неуместным, и Томми улыбнулся в ответ.

Затем разговор перешел к личным успехам майора Блетчли на почве разоблачения нечистого на руку предъявителя чека в 1923 году, и Томми углубился в собственные размышления, периодически выдавая сакраментальные «правда?», «да неужели?» и «какое необычайное дело!», что и нужно было майору для поощрения.