Агата Кристи - Хлеб великанов

Нелл посмотрела на нее:

– А как бы вы поступили?

– О, я бы вышла за Вернона и была бы несчастной, согласитесь, некоторые находят радость в печали.

Нелл встала, подошла к двери и остановилась, глядя на Джейн, которая откинулась на спинку кресла, куря сигарету и полузакрыв глаза. Она походила не то на кошку, не то на китайского идола. Нелл внезапно охватил бешеный гнев.

– Я ненавижу вас! – крикнула она. – Вы хотите отобрать у меня Вернона. Вы злая – я чувствую это!

– А вы ревнуете, – спокойно отозвалась Джейн.

– Значит, вы признаете, что у меня есть основания ревновать? Вернон не любит вас и никогда не полюбит, но вы хотите им завладеть!

Последовала напряженная пауза. Затем Джейн рассмеялась, не двинувшись с места. Нелл выбежала из квартиры, едва сознавая, что делает.

Себастьян часто навещал Джейн. Обычно он приходил после обеда, осведомившись по телефону, будет ли она дома. Оба находили удовольствие в обществе друг друга. Джейн рассказывала Себастьяну о работе над ролью Сольвейг, о том, как трудно справиться с этой музыкой, удовлетворив Радмаагера и, что самое главное, себя. В свою очередь Себастьян делился с Джейн своими амбициями, теперешними идеями и неопределенными планами на будущее.

Однажды вечером Себастьян заметил после долгой паузы:

– Не знаю почему, Джейн, но с тобой мне говорить легче, чем с кем бы то ни было.

– Ну, мы оба в каком-то смысле из одного теста, верно?

– Неужели?

– Думаю, что да. Не внешне, а по сути. Нам обоим нравится правда. Полагаю, мы оба видим вещи такими, какие они есть.

– А большинство людей – нет?

– Конечно. Например, Нелл Верекер. Она видит вещи такими, какими они ей кажутся, какими ей хочется, чтобы они были.

– Ты имеешь в виду, что она рабыня условностей?

– Да, но это палка о двух концах. Джо, к примеру, гордится тем, будто ей наплевать на условности, что ведет к такой же узости и предубежденности.

– Пожалуй, если ты против всего, что бы то ни было. Джо именно такая. Она бунтарь по натуре и не задумывается над тем, против чего протестует и к чему бунт приведет. Вот почему я в ее глазах безнадежен. Я преуспеваю – а она льнет к неудачникам. Я богат – и уверен, что она ничего не потеряет, а только выиграет, если выйдет за меня замуж. А быть евреем в наши дни не считается недостатком.

– Это даже модно, – рассмеялась Джейн.

– И все же меня не оставляет странное чувство, что я нравлюсь Джо.

– Возможно, так и есть. У нее просто неподходящий для тебя возраст, Себастьян. Тот швед на твоем приеме говорил истинную правду – быть разделенным во времени куда хуже, чем в пространстве. Ничто не отделяет тебя так безнадежно от другого человека, если ты не подходишь для него по возрасту. Можно быть созданными друг для друга, но родиться в неподходящем возрасте. По-твоему, это звучит нелепо? Полагаю, когда Джо будет лет тридцать пять, она может безумно в тебя влюбиться. Чтобы полюбить тебя, Себастьян, нужна женщина, а не девушка.

Себастьян смотрел на огонь. Был холодный февральский день, и в камине потрескивали дрова. Джейн ненавидела газовые печи.

– Ты никогда не задумывалась, Джейн, почему мы с тобой не влюбились друг в друга? Платоническая дружба – явление редкое, тем более что ты очень привлекательна. В тебе много от сирены, хотя ты сама этого не сознаешь.

– Возможно, в нормальных условиях у нас завязался бы роман.

– Разве мы не в нормальных условиях? Погоди, я знаю, что ты имеешь в виду, – что «линия уже занята».

– Да. Если бы ты не любил Джо…

– А если бы ты… – Он не договорил.

– Выходит, ты об этом знаешь? – спросила Джейн.

– Очевидно. Ты не в обиде, что я заикнулся об этом?

– Ни в малейшей степени. Если что-то существует, какая разница, говорить об этом или нет?

– Ты принадлежишь к тем людям, Джейн, которые уверены, что если достаточно чего-нибудь сильно хотеть, то это обязательно сбудется?

Джейн задумалась.

– Едва ли. Столько вещей происходит само собой, что не хватает времени на что-то надеяться. Когда с чем-то сталкиваешься, приходится выбирать, принимаешь ты это или отвергаешь. Это судьба. А сделав выбор, нужно следовать ему, не оглядываясь.

– Чувствуется дух греческой трагедии. Электра у тебя в крови, Джейн. – Он взял со стола книгу. – «Пер Гюнт»? Погружаешься в роль Сольвейг?

– Да. В этой опере главная героиня скорее она, а не Пер. Сольвейг удивительный персонаж. Она так спокойна и бесстрастна, но при этом уверена, что ее любовь к Перу – единственное, что существует на земле и на небе. Сольвейг знает, что нужна ему, хотя он никогда не говорит ей об этом. Пер покидает ее, а она умудряется обратить это в неопровержимое доказательство его любви. Музыка Радмаагера великолепна. «Благословен, кто сделал жизнь мою благословенной!» Показать, как любовь мужчины может превратить тебя в бесстрастную монахиню, трудно, но чудесно.

– Радмаагер тобой доволен?

– Иногда. Хотя вчера он ругал меня последними словами и тряс так, что у меня стучали зубы. Впрочем, он был прав – я пела как мелодраматичная барышня, увлеченная сценой. А здесь нужна сила воли, сдержанность – Сольвейг должна быть нежной и мягкой, но внутренне сильной. Как в тот день говорил Радмаагер – гладкий белый снег с четким рисунком на нем. – Джейн заговорила об опере Вернона: – Она уже почти закончена. Я хочу, чтобы он показал ее Радмаагеру.

– И он покажет?

– Думаю, да. А ты ее видел?

– Только частично.

– И что ты об этом думаешь?

– Сначала я хочу знать, что думаешь ты, Джейн. Твое суждение в области музыки значит никак не меньше моего.

– Там много превосходного материала, но Вернон еще не научился его обрабатывать. Ты согласен?

Себастьян кивнул:

– Полностью. Я уверен, что когда-нибудь Вернон совершит революцию в музыке. Увы, сейчас его ожидает тяжелое время. Ему придется посмотреть в лицо реальности – написанное им не будет пользоваться коммерческим спросом.

– Иными словами, постановку оперы не удастся осуществить?

– Вот именно.

– Но ты-то ведь смог бы ее поставить?

– Из дружбы?

– Разумеется.

Себастьян встал и начал ходить взад-вперед.

– По-моему, это неэтично, – неуверенно выговорил он наконец.

– К тому же тебе не хочется терять деньги.

– Совершенно верно.

– Тебе ведь ничего не стоит бросить на ветер некоторое их количество, даже не заметив убытка.

– Я всегда замечаю потерю денег. Это… ну, оскорбляет мою гордость.

Джейн кивнула:

– Понятно. А знаешь, я не думаю, что тебе так уж придется терять деньги.

– Джейн, дорогая…

– Не спорь, пока не выслушаешь меня до конца. Ты ведь собираешься осуществлять постановки для «высоколобых» в маленьком театре в Холборне, верно? Ну, поставь этим летом – скажем, в начале июля – «Принцессу в башне». Пусть она идет там недели две. Только ставь ее не как оперу (конечно, Вернону это говорить не нужно – хотя ты и не скажешь; ведь ты не идиот), а как зрелищное представление с музыкой. Необычные декорации, световые эффекты, русский балет и тому подобное. Найми хороших певцов, чтобы они выглядели попривлекательнее. И, отбросив скромность, я обещаю обеспечить тебе успех.

– В роли принцессы?

– Нет, девушки, которая чинит куклы. Этот персонаж приковывает к себе внимание. К тому же ее музыка – лучшее, что написал Вернон. Ты всегда говорил, Себастьян, что я хорошая актриса. Я тоже это знаю – а хорошая игра многое значит в опере. Я могу волновать зрителя. Опера Вернона нуждается в исправлениях с драматической точки зрения. Предоставь это мне. А что касается музыки, то тут предлагайте вы с Радмаагером – если только Вернон с вами согласится. С начинающими композиторами нелегко иметь дело. Ну, что скажешь?

Джейн склонилась вперед. Лицо Себастьяна стало бесстрастным, как бывало всегда, когда он что-то обдумывал. Он устремил на Джейн оценивающий взгляд, стараясь отбросить личное отношение. Себастьян верил в Джейн – в ее энергию, магнетизм, способность воплощать эмоции на сцене.

– Я подумаю, – сказал он наконец. – В твоем предложении что-то есть.

Джейн неожиданно рассмеялась:

– К тому же я обойдусь тебе весьма дешево.

– Надеюсь, – серьезно отозвался Себастьян. – Моим еврейским инстинктам следует хоть как-то потакать. Ты ведь навязываешь мне свой проект, Джейн, – не думай, что я этого не понимаю!

Наконец «Принцесса в башне» была завершена. Для Вернона наступила реакция – опустошенность и усталость, да и опера казалась ему никуда не годной. Лучше бросить ее в огонь.

Ободрения Нелл были для него сейчас как манна небесная. Инстинкт подсказывал ей говорить именно те слова, которые ему хотелось услышать. Вернон постоянно твердил, что, если бы не она, он бы уже давно впал в отчаяние.

Зимой Вернон редко видел Джейн. Какое-то время она гастролировала с Британской оперной труппой. Когда Джейн пела в «Электре» в Бирмингеме, Вернон пошел в театр и был потрясен и музыкой, и исполнением Джейн роли Электры. Эта безжалостная воля, это решительное: «Молчи и танцуй!» Она казалась состоящей скорее из духа, чем из плоти. Он понимал, что ее голос слишком слаб для этой партии, но это не казалось важным. Джейн была истинной Электрой – фанатичным, яростным духом неумолимой судьбы.