Я стою неподвижно, как статуя. Я совершенно не знаю, на что она способна как стрелок. Малейшее мое движение — и она выстрелит в меня. Слишком близко, чтобы она промахнулась. Нечего и думать скрыться в спасительной тени. Пот градом течет с моего лица.

— Я знала, что рано или поздно это должно случиться, Сезар, — говорит она. — Ты как человек не представляешь никакой ценности. Но как мужчина ты красив, хорошо сложен и довольно занимателен. Правда, часто твоя мерзкая, подлая натура берет верх над рассудком… И не думай, что ты смог обмануть меня. Я знала о твоей связи с Анитой, о том, какой свиньей ты был, Сезар. Но я хотела, чтобы все продолжалось как раньше, хотя знала, что рано или поздно ты найдешь себе другую. Знала!.. И знаю, что ты все расскажешь той, которая последует за мной. Ты не можешь иначе, не так ли, Сезар? Ты думаешь, я забыла все, что ты мне рассказывал о женщинах, с которыми спал? Но я не хочу, чтобы ты с другими говорил обо мне. И ты не сделаешь этого. Ты никогда больше не заговоришь ни с одной женщиной…

— Ты сошла с ума! — шепчет Милс.

— Ничуть! Я была бы сумасшедшей, если бы позволила тебе уехать отсюда. Но этого не произойдет. Тебя найдут завтра утром и поймут, что здесь была женщина, но — какая женщина? Их столько здесь проходило!.. Легион, не так ли? И многие из них тоже готовы были застрелить тебя. Я даже не думаю, что кто-то осудит меня. Все в городе знают, что я не могу ходить. Как же я могла прийти сюда и убить тебя? Они могли бы подумать это, так как дом принадлежит мне. Но едва они поговорят с доктором Кински, как подозрение с меня будет снято. Он засвидетельствует, что я не могу ходить. Он никогда не признается в том, что я обманывала его столько месяцев. Потом, еще существует верный Франклин. Он знает, что я поехала к тебе. Узнав, что ты мертв, он будет прыгать от восторга. Он ненавидит тебя и ни за что меня не выдаст.

Милс побледнел, его бескровные губы дрожат. Он стонет:

— Положи это, идиотка! Ты слышишь!

— Прощай, Сезар, — дуло пистолета медленно поднимается и замирает, нацелившись в голову Милса. — Ты одинок. Ты еще не чувствуешь этого, но это придет. Ты будешь очень одинок в своей могиле, Сезар…

— Не стреляй! — он извивается, протягивая вперед руки, так как понял, что она действительно сейчас выстрелит…

Кулаком я бью ее по руке в тот момент, когда она нажимает на курок. Шок парализует ее. Пистолет падает на пол. Она поворачивается и изо всех сил бьет меня по лицу. Ее ногти вонзаются в мою щеку. Я пытаюсь ее удержать, но она отступает и исчезает в саду.

Я даю ей уйти.

Она бежит в лунном свете через сад, открывает калитку, бросается в машину и уезжает.

Глава 4

— Салют, Мак, — приветствует меня Милс. — Бывают моменты, когда ты появляешься чертовски вовремя. — Он падает в кресло, так как ноги отказываются повиноваться ему. Его бледное лицо покрыто потом. — Хочешь выпить? Если ты нуждаешься в этом, как и я, то дело поправимо.

Я вхожу в комнату и вытираю щеку. Она вся в крови.

— Веселенькая ситуация, не так ли? — Я сажусь на ручку кресла, где до этого сидела Натали. — Ты никогда еще не был так близко к могиле…

— Я знаю. — Он пытается налить виски, но рука так дрожит, что все проливается на ковер.

— Дай сюда! — я отнимаю бутылку. Он снова валится в кресло, все еще мокрый от пота.

…Олаф Крюгер как-то сказал мне, что если Милса основательно задеть, он сразу скисает. Стало быть, Натали Серф задела его очень основательно…

Я наливаю виски, сую ему стакан и выпиваю свой с огромным удовольствием. За последние сорок восемь часов я не пил ничего вкуснее.

Милс проглатывает содержимое своего стакана в три порции, как малыш молоко. Когда я заканчиваю, он берет мой стакан.

— Еще по одному, мистер? Она меня порядком напугала, эта ведьма. Если бы ты не вмешался…

— Не обольщайся! Если бы мне не нужно было поговорить с тобой, я не стал бы вмешиваться…

Он делает гримасу, которая должна означать улыбку.

— Ты великолепен, Мак. Я твой должник. Ты говоришь… Ведь она сумасшедшая, ты это знал? Она опаснее гремучей змеи, которой наступили на хвост. Я надеялся уехать отсюда далеко. Ты слышал, что она сказала? Эти ее слова об одиночестве в могиле… Эту историю может рассказывать только человек, который уже стоял одной ногой в могиле. Ты понимаешь, до какой степени она ненормальна?

Я протягиваю ему полный стакан.

— Только не пей сразу все. Мне нужно, чтобы у тебя была ясная голова по крайней мере еще десять минут.

— Тогда дай мне курево. У меня ощущение, что сразу отнялись руки и ноги. Я постараюсь как можно быстрее убраться отсюда. Знаешь что, Мак? Она способна вернуться к себе, взять еще один револьвер и опять приехать. Я не хочу подыхать. От такой ведьмы надо держаться подальше.

Я прикуриваю сигарету и даю ему.

— Спокойно. Она не вернется сюда, так что возьми себя в руки.

Он выпивает еще глоток и выпрямляется, но глаза у него все еще бессмысленные. Требуется некоторое время, чтобы он пришел в себя.

Десять минут он все еще говорит безумолку, потом замолкает и начинает уже более нормальным тоном:

— Что ты здесь делал, Мак? Можешь не говорить, если не хочешь, но я рад, что ты оказался возле моего дома. Если бы не ты, я был бы уже на том свете.

— Я пришел поговорить с тобой. Ты можешь мне помочь разрешить одну проблему? Я бьюсь над ней уже довольно долго…

Он смотрит на меня и улыбается.

— После того, что ты сделал для меня, — серьезно говорит он, — ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Поверь, Мак, я жалею, что тогда так поступил с тобой… Я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить меня.

— Ладно, не будем поминать прошлое. Я был уверен, что эта девка не умеет ходить. Зачем она ломает комедию?

— Я же говорю тебе, она сумасшедшая! Подобным образом она надеется отравить жизнь Серфу.

— А Серф, что он ей такого сделал?

Милс растягивается в кресле.

— Ты хочешь знать это? Могу коротко рассказать.

— Валяй.

— Так вот. Она обожала свою мать, а отец ее не интересовал. Серф же души не чаял в своем чаде. Не было вещи, которой он не сделал бы для нее, и очень ревновал к матери. Однажды они втроем отправились на машине, Серф был за рулем. Они где-то остановились позавтракать, и Серф основательно выпил. По внешнему виду этого не было заметно, но когда он сел за руль, произошла катастрофа. — Милс щелкнул пальцами. — Вот так-то. Вместо того, чтобы передать руль кому-нибудь из женщин, он сам захотел вести машину и на всей скорости налетел на тележку. Водитель тележки был убит, Натали ранена, мать убита. Серф же не получил ни царапины. Когда Натали пришла в себя, она почти купалась в крови матери. И ты знаешь, что я думаю? — Он выпрямился и посмотрел на меня. — Я думаю, что именно тогда Натали и сошла с ума. По ней этого не скажешь, но это так. Серф тоже едва не сошел с ума, когда увидел, что Натали изувечена. Очень скоро она разобралась в его чувствах. С этого времени — она сама призналась мне в этом — Натали стала играть роль безногой, и была тверда, как кремень, в своей роли. Она ненавидит отца и таким образом мстит за смерть матери. Может, эта политика и имела смысл в первые месяцы, но потом он стал навещать ее все реже. Она не хочет верить, что ему уже не так больно смотреть на нее, но я в этом уверен. Ты понимаешь? Она сидит, устроившись в кресле или кровати, в течение двух лет и встает только тогда, когда его нет, или ночью, когда уверена, что он не войдет в ее комнату. Разве это не доказывает, что она психопатка?

— А как ты попал в эту историю?

— Им нужен был страж у дверей. В тот момент я был на мели, вот и взялся за это дело. Ты знаешь, как это происходит… Два дня спустя она начала делать мне авансы. Я думаю, просто ей было очень скучно одной, вот она и решила заиметь парня, который бы ее позабавил.

— Ты что-нибудь знаешь о сумке с крадеными вещами, которую нашли у Аниты?

— Это идея Натали. Я достал вещи, а она подложила их в шкаф. Она надеялась, что это испортит им медовый месяц, но просчиталась. Она битком набита такими очаровательными идеями.

— Что ты можешь сказать о Гель Болус?

Он удивлен.

— Ты, однако, многое знаешь. Как ты познакомился с ней?

— Это я тебя спрашиваю. Ты с ней знаком?

— Да. Она появилась в городе четыре месяца назад. Помешана на боксе. Мы встретились у Крюгера, когда я немного боксировал. Ей нравилось смотреть, как я работаю. Когда я бросил бокс, она бросила меня. Ты понял, Мак? Мне нужно было делать только то, что нравилось ей, а с моим мнением она не считалась. Я разошелся с ней. Единственное, что я могу сказать о ней, так это то, что она зарабатывает себе на жизнь игрой в покер. Ей так же легко обыграть любого, как мне выкурить сигарету… Я не знаю, где она сейчас.

— Она не говорила тебе о некоем Ли Тэйлоре?

Он качает головой.

— А кто это?

— Я сейчас занимаюсь им. А что ты делал у Беркли несколько дней назад?

Мой вопрос ошарашил его.

— У… Беркли?.. Но что делал там ты?!

— Я там был — и все. Так чем ты там занимался?

— Это тоже была идея Натали. Она послала меня туда добыть доказательства связи Аниты с Беркли. Опять же для Серфа… Но я ничего не нашел.

Я допиваю свой стакан и встаю.

— У тебя нет никаких догадок по поводу убийства Даны Дэвис?

— Никаких. Нат настаивает, что это дело рук Аниты, но я не верю в это. — Он тоже встает. От страха и от виски ноги его все еще дрожат. — Это все, что ты хотел спросить у меня? Если ты не против, я быстренько соберу манатки и покину этот город. Я только тогда почувствую себя в безопасности, когда между мной и этой ведьмой будет достаточное количество миль.