Агата Кристи - Горе невинным

Тина покачала головой.

– Наверное, она пела ее тебе, но… нет, не помню.

Микки продолжил, наполовину напевая, наполовину бормоча:

– O, милая дева, я не здесь. Нет места в краю мне родном. Нет места на море и на земле, но только в сердце твоем. – Он посмотрел на Тину. – Возможно, в этих словах есть какая-то правда.

Она положила свою маленькую ладошку на его руку.

– Микки, давай сядем здесь, где не дует. Тут не так холодно. – Он повиновался, и она продолжила: – Неужели ты должен всегда быть таким несчастным?

– Моя дорогая, ты совершенно ничего не понимаешь в этом вопросе.

– Понимаю достаточно много, – возразила Тина. – Почему ты не можешь забыть о ней, Микки?

– Забыть о ней? О ком ты говоришь?

– О твоей матери, – проговорила она.

– Забудь о ней! – с горечью произнес молодой человек. – Как будто на это есть единый шанс после сегодняшнего утра… после этих расспросов! Раз ее убили, полиция не позволит тебе забыть о ней!

– Я не о ней, – сказала Тина. – Я о твоей родной матери.

– С какой стати я должен думать о ней? Начиная с шести лет я ни разу не видел ее.

– Но ты, Микки, всегда думал о ней. Всегда.

– Разве я говорил тебе об этом?

– Иногда такие вещи не нужно говорить, – заметила Тина.

Микки повернулся и посмотрел на нее.

– Тина, ты такое тихое и мягкое маленькое создание. Прямо черная кошечка. И мне хочется гладить тебя по шерстке. Хорошая киса! Милая киска!

Он погладил ладонью по рукаву ее пальто.

Тина сидела спокойно и только улыбалась ему.

– А ты не ненавидела ее, Тина? – спросил Микки. – Как все остальные.

– Какая неблагодарность с вашей стороны, – проговорила Тина. Укоризненно покачав головой, она продолжила с известным пылом: – Смотри, что она дала всем вам: дом, тепло, доброту, хорошую пищу, людей, которые за тобой ходят и оберегают тебя…

– Ну да, да, – с нетерпением в голосе отозвался Микки. – Столько поставила блюдечек со сливками… всегда гладила по шерстке… Неужели это было все, чего ты хотела, маленькая кошка?

– Я была благодарна ей за это. В отличие от всех вас.

– Разве ты не понимаешь, Тина, что испытывать благодарность по обязанности не всегда получается? Когда ты просто обязан благодарить, ситуация становится еще хуже. Я не хотел, чтобы меня привезли сюда. Я не хотел жить посреди навязанной мне роскоши. Я не хотел, чтобы меня забирали из родного дома.

– Ты мог попасть под бомбы, – заметила Тина. – Ты мог погибнуть.

– Какая разница? В смерти для меня не было трагедии. Я бы погиб в родном для меня месте, посреди близких мне людей. На том месте, к которому принадлежал. Там, где человек живет по-настоящему… Ну вот, вернулись обратно: нет ничего хуже неприкаянности. Однако тебя, маленькая киска, волнует только материальное.

– Возможно, в известной мере ты прав, – согласилась Тина. – Наверное, именно поэтому я отношусь к ней не так, как все остальные. Я не ощущаю той странной обиды, которая чувствуется во всех вас – и более всего в тебе, Микки. Мне было легко почувствовать благодарность, потому что, понимаешь ли, я не хотела становиться собой. Я не хотела быть там, где была. Я хотела бежать от себя. Я хотела стать кем-то еще. И она сделала меня другой. Она сделала меня Кристиной Эрджайл, дала дом и привязанность, покой и безопасность. Я любила мать, потому что она дала мне все это.

– А как насчет твоей собственной матери? Ты когда-нибудь вспоминала о ней?

– Зачем? Я почти не помню ее. Ты не забыл, что мне было всего три года, когда я оказалась здесь? Она всегда пугала меня… приводила в ужас. Только вспомнить эти шумные ссоры с матросами и ее саму, – теперь, когда я достаточно повзрослела, чтобы понимать воспоминания, думаю, что она почти все время была пьяна. – Тина говорила отстраненным, полным удивления голосом. – Нет, я не вспоминаю о ней и не думаю. Моей матерью была миссис Эрджайл. А это мой дом.

– Тебе легко так говорить, Тина, – проговорил Микки.

– А почему тебе так трудно сказать то же самое? Потому что ты не хочешь этого! Ты ненавидел совсем не миссис Эрджайл, Микки, а свою родную мать. Да, я знаю, что говорю правду. И если именно ты убил миссис Эрджайл, как вполне могло случиться, то убить хотел как раз родную мать.

– Тина! Какую чушь ты несешь?

– И теперь, – спокойным голосом продолжила она, – тебе больше некого ненавидеть. И эта мысль заставляет тебя чувствовать свое одиночество, так? Что ж, Микки, теперь тебе придется научиться жить без ненависти. Это трудно, однако вполне возможно.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Что ты хотела сказать этими словами – что я мог убить ее? Ты же прекрасно знаешь, что в тот день я и близко к этому дому не подходил. Я обкатывал машину клиента на Мур-роуд возле Минчин-Хилл.

– В самом деле? – спросила Тина.

Она поднялась на ноги и сделала несколько шагов вперед, пока не остановилась на обзорной площадке, откуда можно было видеть реку внизу.

– На что ты намекаешь, Тина? – Микки остановился за ее спиной.

Девушка указала на пляж.

– Кто эти двое там внизу?

Микки быстро посмотрел вниз.

– Похожи на Эстер и ее дружка-доктора… Но, Тина, что ты хотела сказать? И, ради бога, не стой на самом краю.

– Почему… или ты хочешь столкнуть меня вниз? Это нетрудно сделать. Я же такая маленькая, и ты это знаешь.

Микки внезапно охрипшим голосом проговорил:

– Почему ты говоришь, что я был здесь в тот вечер?

Не ответив, Тина повернулась и направилась по тропе к дому.

– Тина!

Она ответила ровным и мягким голосом:

– Я опасаюсь, Микки. Я очень боюсь за Эстер и Дона Крейга.

– Зачем тебе волноваться за Эстер и ее приятеля?

– Они мне не безразличны. И я боюсь, что Эстер сейчас очень несчастна.

– Мы говорим не о них.

– Я говорю о них. Важна их судьба, понимаешь.

– И ты все время верила, Тина, что я находился здесь в тот день, когда убили мать?

Девушка не ответила.

– Тогда ты ничего не сказала.

– Зачем? В этом не было необходимости. Я хочу сказать, было настолько очевидно, что Джеко убил ее…

– А теперь в равной степени очевидно, что Джеко ее не убивал.

Тина снова кивнула.

– И что же? – спросил Микки. – Что же теперь?

Не ответив ему, она продолжала свой путь к дому.

На маленьком пляже возле реки Эстер ковыряла песок носком своего башмака.

– Не вижу, о чем мы с тобой можем здесь говорить, – сказала она.

– Нам обязательно нужно переговорить об этом, – проговорил Дон Крейг.

– Не вижу причины… одни разговоры о чем-то никогда ни к чему не приводят… лучше от них никому не становится.

– Во всяком случае, ты можешь рассказать мне о том, что произошло сегодня утром.

– Ровным счетом ничего, – ответила Эстер.

– Как это ничего? Сюда ведь приходил полицейский чин, так?

– O да, он был здесь.

– И значит, допрашивал всех вас?

– Да, – сказала Эстер, – всех нас.

– И какие были вопросы?

– Обычные. Примерно такие же, как и в первый раз. Где мы были, что делали в тот вечер и когда в последний раз видели мать живой… Вот что, Дон, я больше не хочу разговаривать на эту тему. Все закончено.

– Далеко не так, моя драгоценная. В этом все и дело.

– Не понимаю, почему ты беспокоишься, – заметила Эстер. – Ты-то не замешан в этой истории.

– Дорогая, я хочу помочь тебе. Разве ты не понимаешь?

– Вот что, разговоры на эту тему мне не помогут. Я хочу все забыть. Другое дело, если ты поможешь мне забыть.

– Эстер, дорогая, не стоит прятать голову в песок. Ты должна смотреть в лицо фактам.

– Именно этим я и занималась все сегодняшнее утро.

– Эстер, я люблю тебя. И ты знаешь это, не так ли?

– Предположим.

– Что ты подразумеваешь под этим «предположим»?

– То, что ты никак не можешь оставить эту тему.

– Но мне приходится.

– Не вижу причины. Ты ведь не полицейский.

– И кто же последним видел твою мать живой?

– Я, – ответила Эстер.

– Я это знаю. Это было перед семью часами, так? Как раз перед тем, как ты поехала на встречу со мной.

– Перед тем как я поехала в Драймут… в драматический театр, – поправила его Эстер.

– Ну я ведь ждал тебя там, не так ли?

– Да, конечно.

– И тогда ты, Эстер, не знала еще, что я люблю тебя?

– Я не была уверена в этом, – ответила девушка. – Тогда я даже не осознавала, что начинаю любить тебя.

– И у тебя не было никакой реальной причины отправлять свою матушку на тот свет, правда?

– Взаправду не было, – согласилась она.

– Что значит это твое «взаправду»?

– Мне часто хотелось убить ее, – совершенно бесстрастным тоном произнесла Эстер. – Я часто твердила про себя: я хочу, чтобы она умерла, я хочу, чтобы она умерла. А иногда, – добавила она, – я даже мечтала о том, как убью ее.

– И каким же образом ты расправлялась с ней в своих мечтах?

На мгновение Дон Крейг превратился из влюбленного в заинтересованного любопытным случаем молодого врача.

– Иногда выстрелом, – бодро проговорила Эстер, – а иногда ударом по голове.

Крейг застонал.

– Но это были всего только мечты, – заметила девушка. – В своих мечтаниях я нередко веду себя очень разнузданно.

– Послушай меня, Эстер. – Молодой человек взял ее руки в свои. – Ты должна рассказать мне всю правду. Ты должна довериться мне.

– Не понимаю, чего ты хочешь.

– Правды, Эстер. Я хочу от тебя правды. Я люблю тебя – и буду рядом с тобой. Если… если это ты убила ее – думаю, я смогу отыскать причину. Не думаю, чтобы в этом была исключительно твоя вина. Ты поняла? Конечно, я не стану обращаться в полицию. Все останется строго между нами. Никто больше не пострадает. И все дело заглохнет в связи с отсутствием свидетельств. Но я должен знать. – Он подчеркнул голосом последнее слово.