– Пока ничего определенного, сэр, – ответил Хьюиш. – И тем не менее я не считаю, что без толку потратил время.

– Выкладывайте.

– Значит, так: основные показания остались без изменения. Миссис Эрджайл была жива перед семью часами, разговаривала с мужем и Гвендой Вон, затем спустилась вниз, что видела Эстер Эрджайл. Трое этих людей не могут находиться в сговоре. Джеко Эрджайл теперь оправдан, и это означает, что ее могли убить: собственный муж в любое время между пятью минутами и половиной восьмого, Гвенда Вон в пять минут восьмого на пути из дома, Эстер до этого времени, Кирстен Линдстрём, вернувшаяся домой позже – например, перед половиной восьмого. Паралич предоставляет алиби Дюррану, однако алиби его жены зависит лишь от его слов. Она могла спуститься вниз между семью и половиной восьмого и при желании убить свою мать, если муж был готов поддержать ее. Хотя не вижу, зачем это вообще могло понадобиться ей. На самом деле, с моей точки зрения, реальный мотив для убийства имелся только у двоих людей – у Лео Эрджайла и Гвенды Вон.

– Так вы считаете, что это сделал кто-то из них – или же оба они совместно?

– Не думаю, чтобы они совместно планировали убийство. На мой взгляд, оно носило импульсивный, а не преднамеренный характер. Миссис Эрджайл приходит в библиотеку, рассказывает им о том, что Джеко угрожал ей и требовал денег. Представим себе, что несколько позже Лео Эрджайл спускается к ней, чтобы переговорить о Джеко или о чем-то еще. В доме тихо, никого нет. Он спускается в ее гостиную. Там она сидит за своим столом спиной к нему. A рядом лежит кочерга – быть может, на том самом месте, куда Джеко швырнул ее, уходя. Эти тихие и забитые мужчины подчас способны на взрыв. Платок в руку, чтобы не оставить отпечатков пальцев на кочерге, поднять ее, замахнуться, ударить по голове – и дело сделано. Выдвинуть ящик-другой, чтобы изобразить поиски денег. А затем – наверх, ждать, пока ее обнаружат. Или же подстроить так, чтобы Гвенда Вон по пути из дома обнаружила труп и подняла тревогу. Джеко представит собой идеального козла отпущения, и путь к их браку оказывается открытым.

Майор Финни задумчиво кивнул:

– Да. Такое вполне возможно. Кроме того, они проявили осторожность и не объявили о помолвке чересчур рано. Дождались того, когда этого бедолагу Джеко благополучно обвинили в убийстве… Да, похоже, так будет правильно. Преступления, по сути дела, однообразны: муж и любовница или жена и любовник… всегда одно и то же. Но что мы можем сделать здесь, Хьюиш? А? Что мы-то можем сделать?

– А вот этого, сэр, – неторопливо проговорил суперинтендант, – я совершенно себе не представляю. Мы можем не сомневаться – но откуда взять свидетельства? У нас нет ничего такого, с чем можно обратиться в суд.

– Нет так нет. Но вы уверены в этом, Хьюиш? Всем сердцем уверены?

– Не настолько уверен, как хотелось бы, – с печалью в голосе проговорил суперинтендант.

– Ах так! Почему же?

– Я про мистера Эрджайла, каким он является…

– Не из тех, кто пойдет на убийство?

– Я не совсем о том – во всяком случае, не про убийство. Я о мальчишке. Не представляю себе, чтобы старый Эрджайл преднамеренно подставил его.

– Не забывайте, что он не его кровный сын. Лео Эрджайл мог не слишком симпатизировать парню – он мог даже ненавидеть его – из-за той любви, с которой с ним обращалась его жена.

– Такое возможно. Тем не менее он как будто симпатизировал всем детям. Это заметно со стороны.

– Впрочем, – задумчиво проговорил Финни, – он знал, что парня не повесят… Это могло составить разницу.

– Ага! Возможно, в этом что-то и есть, сэр. Он мог подумать, что лет десять тюремного заключения, к которым часто сводится пожизненный срок, могут не причинить парню вреда.

– А как насчет этой молодой женщины – Гвенды Вон?

– Если это сделала она, – заметил Хьюиш, – то никакого сочувствия Джеко от нее ожидать не приходится. Женщины безжалостны.

– В любом случае вас в какой-то степени удовлетворяет то, что вина ложится на эту пару?

– Именно в какой-то степени…

– И не более? – поднажал главный констебль.

– Не более. Там что-то есть. Какие-то подводные течения, как можно выразиться.

– Объясните, Хьюиш.

– Что мне на самом деле хотелось бы выяснить, так это то, что думают они сами. Что думают друг о друге.

– O, вижу… теперь я понял вас. Вы хотите узнать, известно ли им самим о том, кто это сделал?

– Да. И я никак не могу остановиться на каком-то мнении. Знают ли все они правду? И все ли согласились помалкивать о ней? Едва ли. Я считаю возможным даже то, что у всех них имеются различные мнения на эту тему. Возьмем эту шведку – комок нервов. На самой грани срыва. Быть может, именно потому, что знает свою вину. Она как раз в том возрасте, когда у женщин начинает ехать крыша в том или ином направлении. Она может бояться за себя саму или за кого-то еще. Мое личное впечатление, хотя я могу ошибаться, – за кого-то еще.

– За Лео?

– Нет, едва ли она беспокоится из-за Лео. По-моему, из-за младшей – Эстер.

– Эстер… гм… Есть ли какие-то шансы того, что виновата Эстер?

– У нее нет никакого мало-мальски вразумительного мотива. Но она обладает страстной, быть может, несколько неуравновешенной натурой.

– И Линдстрём наверняка знает о девушке значительно больше, чем мы.

– Да. Кроме того, не следует забывать и про маленькую смуглянку, которая работает в библиотеке графства.

– Но ведь ее в тот вечер не было дома, так?

– Не было. Но мне кажется, ей что-то известно. Возможно, она знает, кто это сделал.

– Знает? Или догадывается?

– Она встревожена. Не думаю, чтобы она просто догадывалась. – После паузы Хьюиш продолжил: – Потом не следует забывать про второго молодого человека… про Микки. Да, там его не было, однако он находился в машине, и с ним никого не было рядом. Он говорит, что испытывал машину, ездил в сторону равнины и Минчин-Хилл. Это подтверждается лишь его собственными словами. Он мог подъехать к дому, войти внутрь, убить миссис Эрджайл и снова уехать. Гвенда Вон сказала кое-что, чего не было в ее первоначальных показаниях. Она сказала, что мимо нее на въезде на частную дорогу проехал автомобиль. На этой дороге четырнадцать домов, машина могла направляться к любому из них – однако это оставляет возможность того, что машина принадлежала Микки.

– Но зачем ему убивать свою приемную мать?

– Причина этого нам не известна, однако она вполне может существовать.

– И кто же будет знать о ней?

– Все Эрджайлы, – заметил Хьюиш. – Но нам они ничего не скажут. В том случае, если будут отдавать себе отчет в том, что говорят нам.

– Понимаю ваше коварное намерение, – проговорил майор Финни. – С кем вы собираетесь работать?

– Думаю, с Линдстрём. Если сумею сломить ее сопротивление. Я также надеюсь узнать, не было ли у нее какой обиды на миссис Эрджайл. А потом с этим парализованным парнем, – добавил он. – С Филипом Дюрраном.

– А он чем интересен?

– Похоже, что у него завелись некоторые идеи относительно преступления. Не думаю, что он горит желанием поделиться ими со мной, однако я могу получить от него намек на то, в какую сторону указывает его интуиция. Он производит впечатление умного и к тому же весьма наблюдательного человека. И мог заметить парочку-другую интересных фактов.

II

– А пойдем-ка, Тина, подышим свежим воздухом.

– Свежим воздухом? – Та с сомнением посмотрела на Микки. – Но ведь так холодно… – Она чуть поежилась.

– Подозреваю, что ты просто ненавидишь свежий воздух, Тина. И только поэтому можешь сидеть целый день закупоренной в своей библиотеке.

Девушка улыбнулась.

– Зимой это не столь уж неприятно. В библиотеке тепло и уютно.

Микки посмотрел на сестру.

– И ты, значит, сидишь там, свернувшись клубочком, как киска возле огня… Однако проветриться тебе все равно будет полезно. Пойдем, Тина. Я хочу поговорить с тобой. Я хочу… хочу провентилировать легкие, забыть про эту мерзкую полицейскую историю.

Тина поднялась из кресла ленивым, полным изящества движением, невольно напомнив кошечку, с которой только что сравнил ее Микки.

В прихожей она завернулась в твидовое пальто с меховым воротником, и они вместе вышли наружу.

– Микки, ты даже не собираешься надевать пальто?

– Нет. Я никогда не чувствую холода.

– Брр, – осторожно произнесла Тина. – Как я ненавижу эту страну зимой… Я предпочла бы сейчас отправиться за границу. Куда-нибудь, где всегда светит солнце, где воздух всегда остается влажным, мягким и теплым.

– Мне только что предложили работу в Персидском заливе, – проговорил Микки, – в одной из нефтяных компаний. Заниматься их автотранспортом.

– И ты согласился?

– Нет, едва ли… Чего ради?

Они вышли к задней части дома, к извилистой тропе, шедшей между деревьями вниз, к пляжу возле реки. На полпути располагалась небольшая, защищенная от ветра беседка. Они не стали садиться – просто остановились перед ней, глядя на реку.

– Прекрасный вид, согласись? – проговорил Микки.

Тина взирала на пейзаж лишенным интереса взором.

– Да… да, наверное, ты прав.

– Но ты ведь на самом деле не видишь ее, так? – Микки с пристрастием посмотрел на сестру. – Ты же не понимаешь здешнюю красоту, Тина, ты никогда не замечала ее.

– За все прожитые вместе годы, – заметила она, – я как-то ни разу не замечала, чтобы ты наслаждался красотой этого места. Ты всегда брюзжал и стремился назад в Лондон.

– Тогда все было иначе, – коротко отозвался Микки. – Я не принадлежал к этому дому.

– Так, значит, в этом все дело? В том, что ты не принадлежишь ни к какому месту?

– Не принадлежу ни к какому месту, – повторил явно ошеломленный Микки. – Должно быть, ты права. Боже мой, Тина, какая страшная мысль… Помнишь ту старую песню? Которую нам часто пела Кирстен? Про голубку. O, голубка белая, о голубка милая, голубка с грудкой белой как снег…[10] Помнишь?