Какой это, должно быть, пожар… гибнут люди, рушатся дома…

Он представлял себе эту картину в уме, во всех кинематографических красках. Ничего. Когда война закончится, он вернется домой, к маме. То-то она удивится, увидев, как он подрос.

IV

Лежа во тьме, Микки Эрджайл со свистом выдохнул воздух. Война закончилась. Они отколотили Гитлера и Муссолини… Некоторые дети уже вернулись домой. Теперь уже скоро… И тут Она вернулась из Лондона и объявила, что он останется в «Солнечном мысе» и будет ее хорошим маленьким мальчиком…

«А где моя мама? – спросил он. – Ее убила бомба?»

Если б ее убила бомба… что ж, это было бы не столь уж и плохо. Подобное уже случалось с матерями других мальчиков.

Однако миссис Эрджайл ответила: «Нет, ее не убили; просто у нее много трудной работы и ей некогда как следует приглядывать за ребенком», – отделавшись обычной, всегдашней, ничего не значащей тягомотиной… Значит, мама не любит его, не хочет, чтобы он вернулся, и ему придется навсегда остаться в этом доме… После этого он начал шпионить, стал подслушивать разговоры и наконец кое-что услышал – клочок разговора между миссис Эрджайл и ее мужем. «Была только рада избавиться от него… абсолютно безразличен», и еще что-то о ста фунтах. И тут он все понял – мать продала его за какую-то сотню…

Микки так и не сумел пережить унижение и боль… Значит, Она купила его! Он видел в ней некое воплощение Власти, нечто такое, против чего он был бессилен со своими крохотными силенками. Однако он еще вырастет, станет наконец сильным… станет мужчиной. И однажды убьет ее…

Приняв однажды это решение, Микки почувствовал себя лучше. Потом, когда его отправили учиться в школу, положение несколько исправилось. Но каникулы он ненавидел – из-за нее. Все устраивавшей, планировавшей, наделявшей его всякого рода подарками. И озадаченной – в связи с полным отсутствием его реакции. Он терпеть не мог ее поцелуи… A еще потом он получал удовольствие, разрушая ее глупые планы. Поступить в банк! В нефтяную компанию! Это не для него. Он сам будет искать себе работу. Уже учась в университете, Микки попытался найти свою настоящую мать. И обнаружил, что ее уже несколько лет нет в живых: погибла в автомобильной аварии, потому что водитель машины, в которой она ехала, был в стельку пьян…

Так почему бы не забыть все это? Почему просто не жить и веселиться? Он не знал, почему.

A теперь… что будет теперь? Она ведь мертва, так? И умерла, считая, что купила его за жалкую сотню фунтов. Считая, что может купить все на свете – дома, автомобили и детей, раз уж у нее нет своих собственных. Считая себя Всемогущим Господом!

Ну, Им-то она не была. Ее огрели по голове кочергой, и она стала трупом – таким же, как все прочие трупы! (Как его золотоволосая покойница мать, погибшая в столкновении на Великой Северной дороге[7]…)

Она мертва, разве не так? Зачем тогда тревожиться? Что с ним происходит? Неужели… неужели дело в том, что он не способен ненавидеть ее, потому что она мертва?

Так, значит, дело в Смерти…

Без этой ненависти Микки чувствовал себя потерявшимся и испуганным.

Глава 12

I

В своей безупречно опрятной спальне Кирстен Линдстрём заплела седеющие светлые волосы в две неаккуратных косы и приготовилась ко сну.

Она была встревожена и испугана.

Полиция не любит иностранцев. Да, она прожила в Англии так долго, что более не чувствовала себя иностранкой. Однако полиции это неведомо.

Этот доктор Калгари – зачем он явился в дом и так обошелся с ней? Правосудие свершилось. Она подумала о Джеко – и повторила себе, что правосудие свершилось.

Она подумала о нем так, как думала с малых лет.

Всегдашний, да, всегдашний лжец и обманщик! Но такой обаятельный, такой обворожительный… Его всегда хотелось простить. Всегда хотелось избавить от наказания. Он врал превосходно. В этом заключалась страшная правда. Врал так хорошо, что ты ему верила – не могла не поверить. Злой и жестокий Джеко…

Доктор Калгари мог думать, что знает, о чем говорит! Но доктор Калгари ошибается. Что еще за место, время и алиби? Джеко без особого труда мог подстроить все так, как ему надо. Никто из них на самом деле не знал Джеко таким, каким знала его она сама. Но кто ей поверит, если она расскажет, каким он был на самом деле? A теперь еще завтрашний день… как-то он сложится? Приедет полиция. Все и без того несчастны и полны подозрений. Смотрят друг на друга… не зная, чему верить. A она так любит их… так любит. И знает о них больше, чем кто бы то ни было. Куда больше, чем знала о них миссис Эрджайл. Ибо миссис Эрджайл была ослеплена своим огромным материнским чувством собственности. Они были ее детьми – и она всегда видела их принадлежащими ей. Но Кирстен всегда относилась к ним как к личностям, самостоятельным личностям – со всеми их добродетелями и пороками. Будь они ее собственными детьми, она также могла бы испытывать к ним собственническое чувство, рассудила Кирстен. Впрочем, материнское начало никогда не доминировало в ее душе.

Главная любовь ее жизни предназначалась мужу, которого у нее никогда не было. Ей было трудно понимать таких женщин, как миссис Эрджайл. Квохтать над уймой чужих детей, обращаясь при этом с мужем так, словно его вообще нет на свете! Тоже хороший человек, отличный человек, лучшего не найдешь. Забытый, отодвинутый в сторону. A миссис Эрджайл слишком поглощена собой, чтобы понимать, что творится под ее собственным носом. Эта секретарша – и выглядит хорошо, и женщина буквально во всем. Ну, для Лео это еще не поздно… или стало поздно теперь? Теперь, когда убийство высунуло свою голову из могилы, в которой было погребено, осмелятся ли эти двое соединиться?

Кирстен горестно вздохнула. Что-то будет теперь со всеми? С Микки, выпестовавшим глубокую, едва ли не патологическую неприязнь к своей приемной матери. С Эстер, настолько неуверенной в себе, настолько бурной… С Эстер, начинающей обретать мир и покой с этим солидным молодым доктором. С Лео и Гвендой, имевшими мотив и, да, это следует признать, также возможность, что должны понимать и сами они. И с Тиной, гладкой и похожей на кошечку. С эгоистичной и холодной Мэри, до своего брака не обнаруживавшей симпатии к кому бы то ни было…

Когда-то, подумала Кирстен, она сама была переполнена симпатией к своей нанимательнице. Она не могла в точности вспомнить, когда именно начала испытывать к ней неприязнь, когда начала судить и осуждать ее. Такая самоуверенная, благожелательная, деспотичная – живое воплощение той разновидности матерей, которым все известно. И при том никогда не бывшей матерью! Если б она хоть раз выносила ребенка, это научило бы ее смирению.

Но зачем так долго думать о Рейчел Эрджайл? Она мертва.

И нужно подумать о себе – и обо всех остальных.

A еще о том, что может произойти завтра.

II

Мэри Дюрран вздрогнула и проснулась. Она только что видела сон… ей снилось, что она вновь стала девочкой и вернулась в Нью-Йорк. Как странно… Она столько лет не вспоминала о прежних днях. Вообще говоря, удивительно уже то, что она что-то помнит. Сколько же ей было тогда? Пять лет? Или шесть?

Ей приснилось, что из отеля ее вернули домой, в трущобу. В итоге Эрджайлы отплыли в Англию, не взяв ее с собой. На короткую пару мгновений гнев и ярость наполнили ее сердце, пока она не осознала, что это всего только сон.

А как чудесно все это было! Из автомобиля на лифте ее привезли на восемнадцатый этаж, в большой номер с восхитительной ванной; а потом это откровение… все эти вещи, не ведомые ей прежде, но существующие в мире богатых! Если б только она могла остаться здесь, если б могла сохранить их навсегда…

На самом деле все оказалось совсем не трудно. Нужно было только продемонстрировать нежность и привязанность к этим людям – подобные сантименты всегда давалось ей непросто, ибо она была от природы лишена этих чувств, – но Мэри сумела преодолеть себя. И вот она здесь, в благополучии до конца дней своих! Богатый отец, богатая мать, одежда, машины, корабли, аэропланы, личная прислуга, дорогие куклы и другие игрушки… Сказка, сделавшаяся былью.

Жаль только, что здесь оказались и другие дети. Но это, конечно, следствие войны. Впрочем, могло ли случиться иначе? При этой ненасытной материнской любви! И в самом деле, в ней есть нечто неестественное. Животное.

Мэри всегда испытывала легкое презрение в отношении своей приемной матери. Которой, во всяком случае, не хватило ума правильно выбрать детей. Все из нуждающихся семей! C криминальными наклонностями, как у Джеко. Неуравновешенные, как Эстер. Дикие, как Микки. И еще эта Тина… полукровка! Нечего удивляться тому, что все закончилось так скверно. Хотя на самом деле Мэри не имела права обвинять их в бунтарстве, поскольку и сама бунтовала. Она вспомнила свое знакомство с Филипом, блестящим молодым летчиком. И неодобрение матери. «Эти торопливые браки… Подождите до конца войны». Но Мэри не хотела ждать. Воля у нее была такой же крепкой, как и у матери, отец поддержал ее. Так что они поженились, а вскоре после того окончилась война.

Мэри хотела, чтобы Филип целиком принадлежал ей, она хотела выбраться из тени своей матери. Победила ее Судьба, а не мать. Первым ударом стали финансовые неудачи Филипа, а затем последовал удар подлинно сокрушительный – полиомиелит паралитической разновидности. Как только Филип смог оставить госпиталь, они перебрались в «Солнечный мыс». То, что им придется поселиться здесь, уже казалось неизбежным. Даже сам Филип как будто бы полагал, что этого не избежать. Он истратил все свои деньги, а назначенное ей фондом пособие величиной не отличалось. Она попросила прибавку, однако ей ответили, что, по крайней мере какое-то время разумно пожить в «Солнечном мысе». Однако Мэри хотела, чтобы Филип принадлежал ей и только ей, она не хотела, чтобы он сделался еще одним, последним ребенком Рейчел Эрджайл. Она не хотела иметь собственных детей – ей достаточно было одного Филипа.