Агата Кристи - Горе невинным

Взгляд его обратился к Эстер. Милое дитя. Даже нет, не милое – скорее прекрасное. Но прекрасное каким-то собственным, странным и неуютным образом. Интересно, кем были ее родители… В ней присутствует нечто, не знающее закона, дикарское. Даже, можно сказать, отчаянное. Так отчего же в ней вся эта бесшабашность? Девушка самым глупым образом бежала из дома, чтобы поступить на сцену, завела глупую интрижку с недостойным ее мужчиной; а потом пришла в себя, вернулась домой с миссис Эрджайл и осела на месте. И все же вычислить действия Эстер не представлялось возможным: трудно было понять, как работает ее ум. Нельзя было заранее сказать, способна ли она покориться мгновенному жестокому порыву. Однако сие не ведомо и полиции.

По сути дела, подумал мистер Маршалл, кажется весьма маловероятным, что полиция, даже если она определится с подозреваемым, сумеет продвинуться дальше. Посему положение можно определить как удовлетворительное. Удовлетворительное? Он даже чуть дернулся, произнося про себя это слово. Но так ли на самом деле? Неужели патовая ситуация является удовлетворительным выходом из положения? А знают ли правду сами Эрджайлы? Маршалл решил, что это не так. Они этого не знают. Если не считать того единственного существа, которому по понятной причине ведомо все… Нет, они не знают, но, может быть, подозревают? Ладно, если они не подозревают сейчас, то скоро начнут, потому что тот, кто не знает, неминуемо начинает гадать, пытаться что-нибудь вспомнить… Неуютное, да-да, очень неуютное положение.

Все эти размышления заняли не слишком много времени, и мистер Маршалл вышел из недолгой задумчивости, обнаружив на себе упорный взгляд Микки, в глазах которого блеснула насмешка.

– Так каким будет ваш вердикт, мистер Маршалл? – проговорил он. – Повинен ли в этом явившийся в дом чужак, неизвестный грабитель, скверный тип, способный убить, ограбить и убраться восвояси?

– Похоже на то, – проговорил мистер Маршалл, – что все мы хотим принять такой вариант.

Откинувшись на спинку кресла, Микки расхохотался.

– То есть такими должны быть наши показания и мы должны придерживаться их, так?

– Да, Майкл, да, именно это я и советую вам. – В голосе адвоката промелькнуло предостережение.

Микки кивнул:

– Понимаю. Таков ваш совет. Да… Да, смею сказать, что вы совершенно правы. Однако вы сами не верите в свою версию, правда?

Мистер Маршалл оделил его крайне холодным взглядом. Вечная беда с людьми, не наделенными присущим юристу чувством осторожности. Они любят высказывать вещи, о которых лучше умолчать.

– Как бы то ни было, таково мое мнение, – ответил он.

В окончательной интонации его голоса прозвучала укоризна. Микки обвел взглядом сидевших вокруг стола.

– Ну и каково будет наше общее мнение? – обратился он к присутствующим. – Тина, любовь моя, вижу, ты, как всегда, потупила глазки… может быть, у тебя есть какие-то идеи? Так сказать, в неавторизованной версии? A ты, Мэри? Ты почти ничего не сказала.

– Конечно, я согласна с мистером Маршаллом, – пожалуй, резковатым тоном отозвалась Мэри. – Какое другое решение мы можем предложить?

– А вот Филип не согласен с тобой, – возразил Микки.

Мэри резким движением повернула голову к своему мужу.

– Лучше попридержи язык, Микки, – невозмутимо ответил Филип Дюрран. – Не стоит много говорить, находясь в затруднительном положении. А между тем все мы сейчас находимся в таком положении.

– Итак, никто из вас не собирается поделиться с другими собственным мнением? – спросил Микки. – Хорошо. Пусть будет так. Однако, ложась на ночь в постель, давайте подумаем на эту тему. Я бы рекомендовал. В конце концов, каждому из нас хотелось бы знать, где он находится. А вы, Кирсти, может быть, вам что-то известно? Вы всегда что-то да знаете. Насколько я помню, вы всегда оказывались в курсе любых дел, хотя, признаю, каждый раз помалкивали об этом.

Кирстен Линдстрём ответила не без достоинства:

– Мне кажется, Микки, что тебе следует помолчать. Мистер Маршалл прав. Не следует говорить слишком много.

– Мы могли бы проголосовать, – предложил молодой человек. – Написать имя на листке бумаги и бросить в шляпу. Было бы интересно узнать, кто соберет больше всего голосов…

На сей раз мисс Линдстрём проговорила более громким голосом:

– Успокойся. И не будь прежним глупым и неосторожным мальчишкой. Теперь ты уже взрослый.

– Я же только предложил подумать об этом, – проговорил растерявшийся Микки.

– Мы все подумаем об этом, – сказал Кирстен.

И голос ее был полон горечи.

На «Солнечный мыс» опустилась ночь.

Под кровлей дома семеро людей устроились на ночлег, однако ни одному из них не удалось крепко заснуть…

Филип Дюрран после болезни и телесной инвалидности находил все большее и большее удовольствие в умственной активности. Всегда бывший человеком интеллектуально развитым, теперь он осознавал ресурсы, открывавшиеся перед ним посредством разума. Подчас он развлекал себя тем, что предсказывал реакцию окружающих на определенные ситуации. Его слова и поступки зачастую становились следствием не мгновенного озарения, но расчета, имевшего своей целью единственно и просто возможность понаблюдать за реакцией на них. Для него это было чем-то вроде игры; получая ожидаемый ответ, Филип как бы ставил галочку для себя.

В результате своего времяпровождения – впервые, быть может, в своей жизни – он стал остро воспринимать различия и реальные черты человеческой личности.

Особенности личности как таковой прежде не слишком интересовали его. Окружавшие его люди и те, кто попадался на жизненном пути, нравились ему или не нравились, развлекали его или досаждали. Филип всегда был человеком действия, но не мысли. Воображение, достаточно развитое, было обучено различным схемам делания денег. У всех его схем было здравое ядро, однако полное отсутствие деловой сметки неизбежно приводило их к плачевному результату. Люди как таковые до сих пор значили для него не больше, чем пешки в шахматах. Теперь же, после того как болезнь отрезала его от прежней активной жизни, он был вынужден считаться с индивидуальными чертами людей.

Все началось еще в госпитале, когда любовные интрижки сестер, их тайные войны и мелочные горести сами собой заинтересовали его внимание – просто потому, что уму было больше нечем заняться. A теперь интерес этот быстро превращался в привычку. Люди – в них заключалось все, что оставила ему жизнь. Всего только люди. Для того чтобы изучать их, разузнавать о них, подводить итоги. Решать, какая именно шестеренка движет их механизм, и проверять, прав ли он. На самом деле занятие это оказывалось достаточно интересным…

И только этим вечером, сидя в библиотеке, Филип осознал, как мало на самом деле знает о родственниках своей жены. Каковы они на самом деле? И что находится у них внутри, то есть скрывается под прекрасно знакомой ему внешностью?

Странно, как мало он знает об этих людях. И даже о собственной жене…

Филип задумчиво посмотрел на Мэри. Что в самом деле ему известно о ней? Он влюбился в нее, заметив красивую внешность и спокойные, полные серьезности манеры. Кроме того, у нее были деньги, а он трижды подумал бы, прежде чем жениться на бесприданнице. В ней его все устраивало, и он вступил в брак с ней, дразнил ее и называл Полли, и развлекался, внутренне посмеиваясь, когда Мэри не понимала его шуток. Но что… что он действительно знает о ней? O том, что она думает и ощущает? Он, конечно, не сомневался в том, что она любит его преданно и страстно… При мысли об этой преданности Филип неловко шевельнулся, передернув плечами, словно стремясь сбросить с них груз. Преданность хороша, если можно ежедневно расставаться с ней на девять-десять часов. К ней хорошо возвращаться домой. Однако теперь он окружен верностью, опутан ею, ухожен и превознесен. В подобной ситуации немудрено взалкать здорового пренебрежения… Приходилось на деле искать пути спасения. Умственного, конечно… ибо других не существовало. Приходилось обращаться к областям фантазии и размышления.

Размышления. В частности, о том, на ком лежит ответственность за смерть его тещи. Филип не любил свою тещу, и она отвечала ему взаимностью. Она не хотела, чтобы Мэри выходила за него (а хотела ли она, чтобы Мэри вообще выходила замуж за кого бы то ни было, подумал он), однако не сумела помешать браку. Они с Мэри начали независимую и счастливую жизнь… а потом все пошло кувырком. Сперва эта южноамериканская компания, а потом «Байсикл асессориз лимитед» – предприятия вроде бы много обещавшие, но переоцененные им… и, наконец, довершившая разорение железнодорожная забастовка в Аргентине. Все несчастья происходили в результате чистого невезения, конечно, однако Филип, казалось бы, ощущал, что миссис Эрджайл каким-то образом ответственна за свалившиеся на него напасти. Ибо она не хотела его успеха. Наконец на него свалилась эта болезнь. С его точки зрения, единственным вариантом оставалась жизнь в «Солнечном мысе», где им были рады. Подобная перспектива его не смущала. Не все ли равно мужчине, ставшему калекой, половиной мужчины, где ему жить? Но Мэри это было небезразлично.

Впрочем, постоянно пребывать в фамильном особняке не было необходимости. Погибла миссис Эрджайл, попечители увеличили выделяемое Мэри фондом пособие, и они снова обрели самостоятельность.

Кончина миссис Эрджайл не вызвала в душе Филипа особых сожалений. Было бы приятнее, конечно, если б она мирно умерла в своей постели – от пневмонии или чего-нибудь в том же роде. Убийство же – вещь отвратительная, тем более в сопровождении всех этих крикливых газетных заголовков. Тем не менее, если рассматривать убийство как таковое, его можно было назвать вполне удовлетворительным – у исполнителя определенно поехала крыша, что можно было бы, конечно, выразить более благопристойными психологическими терминами. И он не был родным братом Мэри. Типичный случай, когда «приемыша» в конце концов одолевает дурная наследственность. Однако теперь ситуация изменилась. Завтра сюда явится суперинтендант Хьюиш и начнет задавать вопросы своим мягким голосом уроженца западных графств. Быть может, следовало заранее продумать ответы…