Микки, другой мальчик, был постоянно озлоблен; он никак не мог смириться с тем, что собственная мать оставила его. Он переживал из-за этого ребенком и так и не сумел изжить эту боль. Думаю, что в сердце своем он всегда ненавидел приемную мать.

Теперь эта шведка-массажистка. Ей не нравилась миссис Эрджайл. Она любила детей и симпатизировала Лео. Миссис Эрджайл дарила ей многочисленные подарки, и она пыталась быть благодарной, но не могла победить себя. И все же я не думаю, чтобы антипатия заставила ее уложить свою благодетельницу на месте ударом кочерги. В конце концов, она-то могла в любой момент оставить дом. Что же касается Лео Эрджайла…

– Да. Так что же?

– Он намеревается снова жениться, – продолжил доктор Макмастер, – и я желаю ему удачи на этом поприще. Очень милая молодая женщина. Сердечная, добрая, хороший товарищ… и к тому же влюблена в него. Давно влюблена. И как же она относилась к миссис Эрджайл? Нам с вами остается только догадываться. Смерть миссис Эрджайл естественным образом существенно упростила ситуацию. Лео Эрджайл не из тех, кто позволит себе роман с секретаршей под одной крышей с женой. Кроме того, я не думаю, чтобы он в противном случае расстался с миссис Эрджайл.

– Я видел их, говорил с ними, – неторопливо произнес Калгари. – И не могу поверить, что кто-то из них…

– Понимаю, – прервал его Макмастер. – Поверить никак нельзя, так? И тем не менее… это сделал кто-то из тех людей.

– Вы действительно так полагаете?

– У меня нет оснований думать иначе. Полиция не сомневалась в том, что о госте извне думать не приходится, – и, вероятно, была в этом права.

– Но все-таки кто же из них?

Макмастер пожал плечами.

– Как знать…

– А никаких собственных предположений на сей счет у вас быть не может? Вы же давно знаете их.

– Если б и были, то не сказал бы, – ответил Макмастер. – В конце концов, какие у меня могут быть основания для подозрений? Если только я не пропустил какой-то важный фактор, никто из них не кажется мне кандидатом в убийцы. И все же – я не стал бы вычеркивать ни одного из них из списка подозреваемых. Нет, – добавил он, поразмыслив, – я бы сказал, что мы так и не узнаем правду. Полиция затеет расследование и все такое. Они сделают все, что от них зависит, однако найти новые свидетельства после прошедших двух лет и при таком минимуме информации… – Доктор покачал головой. – Нет, не думаю, что правда когда-нибудь всплывет на поверхность. Бывают такие дела. О них можно прочесть. Дела пятидесяти– или столетней давности. Дела, когда убить мог один из трех, или четырех, или пяти человек, однако достаточных улик не находилось, и никто так и не смог установить убийцу.

– Значит, вы думаете, что и в этом случае будет нечто подобное?

– Нуу… – протянул доктор Макмастер, – пожалуй, да… – Он снова метнул на Калгари пронзительный взгляд. – И это и есть самое ужасное, так?

– Страшно за невиновных, – ответил Артур, – так она мне сказала.

– Кто? Кто вам это сказал?

– Эта девушка… Эстер. Она сказала, что теперь важен не тот, кто виновен, а тот, кто невиновен. Именно это вы сейчас мне и сказали. Что мы никогда не узнаем…

– Кто невиновен? – закончил за него доктор. – Да, если б мы только могли узнать правду… Даже если она не потребует ареста, суда и приговора. Просто чтобы знать. Потому что иначе…

Он умолк.

– Так что же? – поторопил его Калгари.

– Додумайте сами, – предложил доктор Макмастер. – Впрочем, нет… я могу не говорить этого – вы все уже сделали за меня. Знаете ли, мне вспомнилось дело Браво, разбиравшееся, кажется, почти сто лет назад, однако до сих пор о нем сочиняют целые тома, доказывая, что его убила собственная жена, или миссис Кокс, или доктор Галли… или же что вопреки мнению коронера яд принял сам Чарльз Браво. Все теории имеют разумное основание – однако истины никто не узнает. И потому отвергнутая семьей Флоренс Браво скончалась от пьянства, а миссис Кокс, подвергнутая остракизму с тремя маленькими мальчишками, дожила до глубокой старости посреди людей, считавших ее убийцей, a доктор Галли погиб в глазах общества как врач и человек… Кто-то был виновен – и сумел замести следы. Но остальные были невиновны – и получили свое в полной мере.

– В этом деле такого быть не должно, – сказал Калгари. – Не должно!

Глава 8

I

Эстер Эрджайл посмотрела на себя в зеркало с озабоченностью человека, никогда не испытывавшего полной уверенности в себе. Она убрала набок прядку волос со лба и, хмурясь, принялась изучать результат. Тут за ее спиной в зеркале появилось другое лицо, она вздрогнула и нерешительно повернулась.

– Ага, – проговорила Кирстен Линдстрём, – испугалась!

– Что ты хочешь этим сказать, Кирсти?

– Ты испугалась меня. Подумала, что я украдкой зашла к тебе за спину и вот-вот ударю по голове.

– Ах, Кирсти, не говори глупостей. Конечно, я не могла подумать ничего такого.

– Но тем не менее подумала, – сказала Кирстен. – И правильно подумала, кстати. Теперь всем нам придется вглядываться в тени и вздрагивать, заметив что-нибудь непонятное. Потому что в доме появилось нечто страшное. Теперь мы это знаем.

– Кирсти, дорогая, – возразила Эстер. – Я могу не опасаться тебя.

– Откуда тебе знать? – заявила мисс Линдстрём. – Разве ты не читала недавно в газете о женщине, много лет прожившей с другой женщиной, а потом вдруг убившей ее… задушившей… и попытавшейся выцарапать подруге глаза. A почему? Потому что, как эта особа любезно объяснила полиции, она уже давно заметила, что в той поселился бес. Она заметила, как дьявол выглядывает из ее глаз, и поняла, что должна собрать всю свою силу и отвагу и убить нечистого!

– Ах, это я помню, – проговорила Эстер. – Но она же была сумасшедшей.

– Так-то оно так, – произнесла Кирстен. – Однако сама она не знала о своем безумии. И окружающие не имели представления о том, что она свихнулась, поскольку никто не знал, что происходит в этом несчастном нелепом уме. A потому скажу тебе так: ты не знаешь, что происходит в моем уме. Что, если я – сумасшедшая? Что, если однажды я посмотрела на твою мать и решила, что вижу Антихриста, а потому обязана убить ее?

– Но, Кирсти, это же полная чушь! Абсолютная ерунда.

Мисс Линдстрём со вздохом села.

– Да, – согласилась она, – полная чушь. Я очень любила твою мать. Она была всегда добра ко мне. Но я хочу сказать тебе, Эстер, и ты должна понять мои слова и поверить им: вообще не следует считать что-либо полной чушью. Ты не должна никому верить: ни мне, ни кому-то еще.

Эстер повернулась лицом к собеседнице.

– Готова поверить, что ты говоришь серьезно.

– Очень серьезно, – сказала Кирстен. – Мы все должны стать серьезными и выложить друг другу все, что знаем. Не стоит изображать, что ничего не случилось. Сюда пришел какой-то незнакомец – о, если б только он не приходил, но он пришел и сделал свое дело… Как я понимаю, теперь вполне очевидно, что Джеко не был убийцей. А это значит, что убийцей стал кто-то другой и что этот другой – один из нас.

– Нет, Кирсти, нет. Это был, должно быть, кто-то, кто…

– Что кто?

– Ну, кто хотел что-то украсть или имел зуб на мать за какую-то прошлую обиду.

– И ты думаешь, что твоя мать пустила бы постороннего в дом?

– Она могла это сделать, – возразила Эстер. – Ты же знаешь, какой она становилась, если кто-то приходил к ней с рассказом о своей неудаче, если ей рассказывали о ребенке – заброшенном или несчастном… Мать пустила бы такого человека в дом, провела бы в свою комнату и внимательно выслушала всю предлагаемую историю.

– Мне кажется маловероятным, – сказала Кирстен, – а скорее всего, просто невероятным, чтобы твоя мать осталась за столом и позволила бы этой неизвестной особе взять кочергу и ударить ее по затылку. Нет, она находилась в непринужденной обстановке, в обществе знакомого ей человека и была уверена в себе.

– Ох, не надо, Кирсти! – воскликнула Эстер. – Прошу тебя, не надо! Ты извлекаешь нашу трагедию из прошлого, вновь приближаешь ее к нам…

– Если она близко, значит, она рядом. Ну, не стану говорить тебе ничего более, но я предупредила тебя… пусть ты и знаешь человека, пусть ты и считаешь, что можешь верить ему, но испытывать уверенность теперь не вправе. Так что держись настороже, имея дело со мной, с Мэри, с твоим отцом и Гвендой Вон.

– Как я могу жить в этом доме и при этом всех подозревать?

– Если хочешь моего совета, скажу: лучше всего оставь этот дом.

– Прямо сейчас я не могу этого сделать.

– Почему же? Из-за молодого доктора?

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, Кирсти. – Щеки Эстер порозовели.

– Я имею в виду доктора Крейга. Очень приятный молодой человек. И уже достаточно неплохой врач, дружелюбный и добросовестный. Могла бы найти и похуже. Но тем не менее я думаю, что тебе лучше подальше уехать отсюда.

– Это какая-то ерунда, – воскликнула в раздражении Эстер, – ерунда, ерунда, ерунда! O, как мне хотелось бы, чтобы доктор Калгари никогда не появлялся в нашем доме…

– И мне тоже, – согласилась Кирстен, – всем сердцем.

II

Лео Эрджайл подписал последнее из писем, которые положила перед ним Гвенда Вон.

– На сегодня все? – спросил он.

– Да.

– Вижу, мы неплохо поработали.

Минуту или две Гвенда клеила марки и складывала письма в стопку, после чего спросила:

– А не пора ли тебе… съездить за границу?

– За границу? – В голосе Лео Эрджайла прозвучало недоумение.

– Да. Ты забыл, что собирался в Рим и Сиену.

– Ах да… да, действительно.

– Ты намеревался познакомиться с архивными документами, о которых писал тебе кардинал Массилини.

– Да, помню.

– Хочешь, чтобы я заказала билет на самолет, или поедешь поездом?