– Попрощаться… с ней?

– Да. Получил работу в нефтяной компании, о которой я тебе говорил. Через три недели уезжаю.

– И пришел попрощаться с мамой?

– Да. Хочу поблагодарить ее и сказать, что я раскаиваюсь.

– В чем раскаиваешься, Мики?

– Не в том, что убил ее, если ты это вообразила. Неужели ты думаешь, что я убил ее, Тина?

– Не знаю.

– А теперь тем более не знаешь, верно? Не вижу смысла оправдываться.

– Так в чем ты раскаиваешься?

– Мама много для меня сделала, – задумчиво проговорил Мики. – И не видела от меня никакой благодарности. Ее любовь доводила меня до яростного исступления. Я ни разу не сказал ей доброго слова, не подарил ни одного любящего взгляда. Сейчас захотел это сделать, вот и все.

– Когда ты перестал ее ненавидеть? После смерти?

– Да. Наверное.

– Ведь ты не ее ненавидел, не так ли?

– Да, тут ты не ошибаешься. Я ненавидел свою родную мать, потому что любил ее. Я ее любил, а она мной тяготилась.

– Теперь злость прошла?

– Да. Чего от нее можно было требовать? Каждый человек таков, каким уродился. Она была светлым, счастливым созданием, слишком любила мужчин и к бутылке пристрастилась. А с детьми была ласковой, пока на нее не накатывало. Но в обиду их не давала. Все бы хорошо, да только вот мной тяготилась! Долгие годы я гнал от себя эту мысль. Теперь смирился. – Он протянул руку. – Не дашь ли мне одну гвоздичку, Тина? – Он взял из ее руки цветок, наклонился и положил его пониже надписи. – Мама, это тебе. Я был скверным сыном, не понимал, что ты была мудрой матерью. Но есть ли прок в таких запоздалых извинениях? – поглядел он на Тину.

– Думаю, есть, – проговорила Тина.

Она нагнулась и положила на могилу букетик гвоздик.

– Ты часто приходишь сюда с цветами?

– Каждый месяц.

– Милая крошка Тина, – прошептал Мики.

Они повернулись и побрели по кладбищенской дорожке.

– Я не убивал ее, Тина, – сказал Мики. – Клянусь тебе. Хочу, чтобы ты мне поверила.

– В тот вечер я была там.

– Ты была там? – Он остановился. – В «Солнечном гнездышке»?

– Да. Пришло в голову поменять работу. Решила посоветоваться с папой и мамой.

– Хорошо, продолжай.

Она молчала. Он взял ее за руку, сильно встряхнул.

– Продолжай, Тина. Ты должна рассказать мне.

– Я еще никому об этом не говорила.

– Продолжай, – повторил Мики.

– Я приехала туда. Машину поставила не возле ворот. Знаешь, есть неподалеку одно местечко, где легче развернуться?

Мики кивнул.

– Вылезла из машины и направилась к дому. Чувствовала себя очень неуверенно. Ведь с мамой так трудно разговаривать! Она всегда имела свои собственные соображения. Мне хотелось по возможности яснее изложить ей суть дела. Вот я и пошла к дому, а потом вернулась к машине, потом поплелась обратно. Чтобы хорошенько все обдумать.

– В каком часу это было? – спросил Мики.

– Не знаю, сейчас уже не помню. Время для меня не имеет большого значения.

– Да, дорогая. В этом возрасте жизнь кажется бесконечной.

– Я стояла под деревьями, переминаясь с ноги на ногу…

– Как маленький котеночек, – ласково произнес Мики.

– …и тут услышала.

– Что именно?

– Как перешептывались двое.

– Да? – Мики напружинился. – Что же они говорили?

– Они говорили… один из них сказал: «От семи до семи тридцати. Условимся. Запомни это и не оплошай. От семи до семи тридцати». В ответ другой прошептал: «Положись на меня», потом первый голос произнес: «После все будет чудесно».

Наступило молчание, которое нарушил Мики, спросив:

– Хорошо… почему же ты это утаивала?

– Потому что не знала. Не знала, кто там шептался.

– И все-таки! Там были мужчина и женщина?

– Не знаю. Когда люди шепчутся, голоса трудноразличимы. Слышишь просто шепот. Все же я думаю, что это были мужчина и женщина, судя…

– Судя по разговору?

– Да. Но я не знаю, кто они.

– Решила, что это, быть может, папа с Гвендой?

– Не исключено. Смысл мог быть таким, что Гвенда уйдет и в назначенное время вернется, или же это Гвенда договаривалась с отцом о том, что он сойдет вниз в промежутке от семи до половины восьмого.

– Если это были отец с Гвендой, ты не пожелала вмешивать в дело полицию. Так?

– Будь я полностью уверена, – оправдывалась Тина. – Но уверенности не было. Мог быть и кто-то другой. Могла быть Хестер с кем-нибудь еще. Даже Мэри и та могла быть, но только не Филип. Нет, разумеется, не Филип.

– Когда ты говоришь: «Хестер с кем-нибудь еще», то кого именно ты подразумеваешь?

– Не знаю.

– Ты его не видела? Я про мужчину спрашиваю.

– Нет, не видела.

– Тина, я думаю, ты лжешь. Ты не знаешь этого человека, а?

– Я направилась назад к машине, а в это время кто-то перешел на другую сторону улицы и быстро зашагал прочь. В темноте я увидела только тень. А потом мне почудилось… почудилось, будто в конце улицы загудела машина.

– И ты подумала, что это я, – сказал Мики.

– Не знаю. Мог быть и ты. Такая же вроде фигура и рост.

Они подошли к Тининой малолитражке.

– Садись, Тина. Я поеду с тобой. Мы отправимся в «Солнечное гнездышко».

– Но, Мики…

– Стоит ли убеждать тебя, что это был не я? Что я могу сказать? Поехали в «Солнечное гнездышко».

– Что ты собираешься делать, Мики?

– С чего ты взяла, будто я собираюсь что-то делать? Разве мне нельзя съездить туда просто так?

– Да. Конечно, можно. Я получила письмо от Филипа. – Тина включила двигатель. Мики, мрачный и решительный, уселся рядом.

– Письмо от Филипа? Что ему надо?

– Просит меня приехать, хочет повидаться. Он знает, что сегодня я не работаю.

– Значит, он хочет с тобой повидаться?

– Пишет, что ему надо задать мне один вопрос и он надеется, что я на него отвечу. Обещает, что мне не придется ничего говорить: он сам все скажет, а я должна лишь ответить «да» или «нет». Кроме того, обязуется сохранить в тайне содержание нашего разговора.

– Значит, он что-то задумал, – пробормотал Мики. – Интересно.

До «Солнечного гнездышка» дорога была недолгой. Когда они остановились, Мики сказал:

– Ты ступай, Тина. А я пойду погуляю по саду, поразмышляю. Ступай потолкуй с Филипом.

Тина спросила:

– Ты же не станешь… ты не…

– Совершать самоубийство? – засмеялся Мики. – Ступай, Тина, ты ведь меня знаешь.

– Иногда мне кажется, что никто никого не знает.

Тина повернулась и медленно побрела в дом. Мики, нахмурившись, поглядел ей вслед, а потом опустил голову и, засунув руки в карманы, стал обходить дом. На него вдруг нахлынули воспоминания детства. Тут росла старая магнолия. Много раз он залезал на нее, а оттуда через окно попадал на лестничную площадку. И еще тут была грядка, его собственный «садик». Предполагалось, что он будет его обрабатывать. Но Мики определенно не имел склонности к садоводству и предпочитал разбирать на части механические игрушки. «Вот непослушный чертенок!» – подумал он о себе, улыбаясь.

Ну что ж, годы идут, а люди остаются прежними.


В вестибюле Тина повстречала Мэри. При виде ее Мэри удивилась.

– Тина! Из Редмина пожаловала?

– Да. Ты разве не знала, что я приеду?

– Забыла. Кажется, Филип что-то говорил об этом. На кухню иду, – добавила она, повернувшись, – посмотреть, не принесли ли газету. Филип любит почитать на ночь. Кирстен только что понесла ему кофе. Кофе он любит больше, чем чай.

– Что ты нянчишься с ним, как с инвалидом? Он далеко не калека.

Холодная злость сверкнула в глазах Мэри.

– Будешь иметь собственного мужа, – вспыхнула она, – тогда узнаешь, как с ним нянчиться.

– Извини меня, – спокойно ответила Тина.

– Если бы можно было побыстрее убраться из этого дома! – воскликнула Мэри. – Филипу здесь тоже скверно. К тому же сегодня возвращается Хестер.

– Хестер? – удивилась Тина. – Возвращается? Зачем?

– Откуда я знаю? Позвонила вчера вечером и обрадовала. Не знаю, с каким поездом она приезжает. Наверное, как обычно, с экспрессом. Кому-то придется ехать в Драймут ее встречать.

Мэри, пройдя по коридору, скрылась на кухне. Тина постояла в нерешительности, затем поднялась по лестнице на второй этаж. Вдруг дверь с правой стороны отворилась, и перед ней оказалась Хестер. Увидев Тину, она вздрогнула.

– Хестер! Я слышала о твоем возвращении, но не знала, что ты уже приехала.

– Меня привез доктор Калгари, – объяснила Хестер. – Я сразу пошла к себе в комнату, и о моем приезде никто не знает.

– Значит, доктор Калгари здесь?

– Нет. Он подбросил меня сюда и отправился в Драймут. Ему там нужно с кем-то увидеться.

– Мэри не знает, что ты приехала.

– Мэри никогда ничего не знает. Отгородилась со своим Филипом от всего мира. Папа с Гвендой, должно быть, в библиотеке. Все в доме идет своим чередом.

– А что могло бы здесь измениться?

– Не знаю, – неуверенно ответила Хестер. – У меня такое чувство, будто что-то должно произойти.

Она прошла мимо Тины и спустилась по лестнице. Тина направилась мимо библиотеки в самый конец коридора, где находились апартаменты Дюрантов. Возле двери в комнату Филипа с подносом в руке стояла Кирстен Линдстрем, она неожиданно обернулась.

– О, Тина, ты меня напугала! – вскрикнула Кирстен. – Я как раз принесла Филипу кофе с бисквитами. – Она вскинула руку, постучала в дверь и, отворив ее, вошла в комнату. Вдруг она остановилась, ее высокая угловатая фигура мешала последовавшей за ней Тине увидеть, что же произошло в комнате. Кирстен тяжело задышала. Руки ее бессильно повисли, поднос с шумом упал на пол, чашка и тарелки, ударившись о решетку камина, разлетелись вдребезги.

– О нет! – вскрикнула Кирстен. – О нет!

– Филип? – спросила Тина.

Она прошла мимо словно бы окаменевшей Кирстен и приблизилась к письменному столу, возле которого находилось инвалидное кресло Филипа Дюранта. Ей показалось, будто он что-то писал, ибо возле правой руки лежала автоматическая ручка. Причудливо склоненная голова его опустилась на грудь. На затылке у него она заметила округлое красное пятно, а на белоснежном воротничке виднелась еще пара пятнышек, порожденных, видимо, капельками крови.