Постепенно в научную фантастику Конан Дойла проникает еще одно направление, которое, употребляя современные термины, можно — до какого-то этапа, разумеется,— назвать «фэнтези». Этот поджанр, сравнимый с волшебной сказкой, разворачивающейся в новые времена, больше всего проник в юмористическую фантастику. Типичным ее примером является рассказ «Необычайный эксперимент в Кайнплауце» (немецкое слово «кайнплауц» можно приблизительно перевести как «нигде»). Речь идет о переселении душ, одной из давешних и оставшихся в современности тем научной фантастики, но мистики здесь, как нетрудно заметить, никакой. Это просто беллетристическое допущение, и Конан Дойл до конца использует юмористические возможности, которые дает ему подобный сюжет. Солидный профессор, ведущий себя как подвыпивший не очень умный студент, и студент с повадками серьезного мужа науки дают нам немало возможностей посмеяться. Мы находим у Конан Дойла и рассказ «Тайна замка Горсорн-Грейндж». Это та самая юмористическая фантастика, в которую никто не верит, и многочисленные примеры которой мы находим, скажем, в «Путешествиях Тарантоги» Станислава Лема; и вереница духов, предстающая перед разбогатевшим бакалейщиком, купившим старинный феодальный замок, где не хватает только фамильного привидения, — не более чем плод разгоряченного воображения человека, начитавшегося соответствующей литературы. «Кентервильское привидение» (1887) Оскара Уайльда и то написано более всерьез. Подобный рассказ мог написать и законченный националист Герберт Уэллс. Конан Дойл даже больше него акцентировал юмористическую сторону подобной истории. Его литературное мастерство сказывается здесь в том, что этот «рассказ ужасов» в конечном счете вызывает смех.

Иначе обстоит дело с несколькими другими произведениями Конан Дойла. Взять, к примеру, его рассказ «Ужасы поднебесья», где писатель населяет воздушные сферы неким подобием мыслящих существ, враждебных человеку. При том, что в этом рассказе немало «жюльверновской» фантастики, в нем то и дело проглядывает мистик.

Достаточно условно выглядит и рассказ об оживающей мумии («249») — один из самых сильных у Конан Дойла. Его автора можно обвинить в мистицизме, и это не будут пустые слова, но и о том, что он снова «прорывается» в позднейшую фантастику, тоже не следует забывать. «Управляемое сознание» — одна из главных, притом отнюдь не лишенных социального смысла, тем современной литературы.

Такая двухплановая или даже трехплановая природа работ Конан Дойла вообще характерна для его позднего творчества. Среди прочего можно назвать рассказ «Серебряное зеркало», где присутствует и Конан Дойл — фантаст (зеркало, навсегда запечатлевшее картины, некогда перед ним происходившие), и Конан Дойл — историк, поскольку речь идет об убийстве Дэвида Рич-чо (1566), секретаря и любовника Марии Стюарт, которого она сделала премьер-министром, и Конан Дойл — мистик, ибо зеркало открыло эту картину человеку, наделенному способностями медиума. С Конан Дойлом-мистиком мы сталкиваемся и в мастерски написанном рассказе «Капитан "Полярной звезды"», причем рассказ этот изобилует очень точно выверенными реалистическими подробностями.

Три пласта присутствуют и в одном из последних романов Конан Дойла «Маракотова бездна» (1929). Свои способности историка писатель еще раз пробует, рассказывая после Платона о мифической Атлантиде, причем, согласно Конан Дойлу, развитие цивилизации в Атлантиде, после того как она погрузилась в морские глубины, не остановилось, и в некоторых отношениях она (парадоксальным образом сохранив старые обычаи) обогнала землян, — так что эта часть романа не лишена определенного оттенка прогностики.

Научно-фантастическая часть романа достаточно слаба. Люди не способны выдержать давления воды на глубинах, где оказываются герои Конан Дойла, так что здесь можно говорить лишь о немалом романтическом допущении. Во времена, когда писался этот роман, все уже знали, насколько условна эта его часть.

Но кроме того, «Маракотова бездна» еще и произведение мистическое. На этот раз подобное утверждение не требует уже никаких оговорок. «Маракотова бездна» восходит к «Мельмоту-скитальцу» (1820) романтика Чарлза Метьюрина, приверженного мистике, и злодей «Маракотовой бездны» прямо с ним соотносится.

Как уже говорилось, Конан Дойл пришел в фантастику в период безвременья. Он заполнял вакуум. Уже не было Жюля Верна и прежнего Уэллса, и еще не пришли фантасты нового поколения, оплодотворенного великим открытием Норберта Винера — кибернетикой.

Грань между фантастикой и мистикой оказалась для Конан Дойла настолько тонкой, что в конце концов мистика подменида собой фантастику. Свидетельством тому — роман Конан Дойла «Земля туманов» (1925). На сей раз мы имеем дело с бытовым романом (а как известно, в этом жанре Конан Дойл тоже работал), одним из героев которого является сильно помягчевший профессор Челленджер. От прежнего Челленджера в нем осталось совсем немного, особенно после того, как умерла боготворившая его жена. У него осталась дочь, раз и навсегда поверившая в правоту спиритуалистов. В конце концов к этой вере приходит и сам Челленджер.

Как, впрочем, еще до этого — его создатель.

Потеряв одну веру, Конан Дойл постепенно приобщился к другой, нетрадиционной.

Интерес к спиритуализму зародился у него давно, но решающее влияние имели обстоятельства жизни писателя — и не только личные.

Умерла от туберкулеза жена, и писатель женился на женщине, с которой они ждали друг друга десять лет. Переменилось все. Не в последнюю очередь материальные обстоятельства. Конан Дойл (с некоторых пор «сэр Артур») был теперь самым высокооплачиваемым писателем в Европе. Когда он побывал в Америке, его встретили английским национальным гимном. Его осаждали толпы репортеров, ловивших (и зачастую перевиравших) каждое его слово. Заокеанская поездка завершилась путешествием по Канаде, для чего ему с женой был отведен специальный вагон. До конца осуществились сказанные им однажды слова: «Шерлок Холмс — это я сам». Конан Дойл несколько раз участвовал в различных расследованиях (как и его герой, он денег за них не брал и подобные предложения его просто оскорбляли), причем дважды ему, совсем как Шерлоку Холмсу, пришлось выступить против решения суда — и он победил. Слава его гремела по всему свету, но он был прежде всего интеллигентный человек и внимания на это не обращал, что, впрочем, не мешало ему поначалу придерживаться достаточно консервативных взглядов. Будучи ирландцем, он выступал против самоуправления для Ирландии («гомруль»), всегда боролся против суфражисток, требовавших избирательных прав для женщин, состоял членом партии либе-ралов-юнионистов, глава которой Джозеф Чемберлен был, что называется, образцовым империалистом.

Легко понять поэтому, что во время Англо-бурской войны (1899—1902) он выступил активным антибуром, и вместе с организованным им госпиталем (несмотря на занятую им позицию, он, разумеется, убивать никого не собирался) отправился в Южную Африку. С госпиталем ему не повезло. Одному из претендентов на медицинский пост, врачу-гинекологу, он не сумел отказать, и тот маялся, не находя себе применения; начальником поенное министерство назначило ему майора медицинской службы, горького пьяницу, но, во всяком случае, писатель побывал недалеко от места военных действий.

Конан Дойл показал себя активнейшим антибуром и в качестве писателя. Он выпустил книгу «Великая бурская война» (1906) и несколько статей того же содержания. Одна из них вызвала общественный скандал. В ней Конан Дойл резко критиковал состояние английской армии. И чем дальше, тем больше становилось ясно, что он делает это в предвидении большой европейской войны, причем силой писателя была его непредвзятость. В ходе лет он все больше «левел», и это помогало ему бросить трезвый взгляд на все происходящее. Сложность положения Конан Дойла состояла в том, что, будучи членом весьма реакционной партии, он в то же время ненавидел шовинистов и антисемитов. В качестве Шерлока Холмса он один раз спас от тюрьмы парса, в другой раз немецкого еврея. После «Великой бурской войны» появилась книга «Преступление в Конго», где Конан Дойл с успехом выступил против жестокой колонизаторской политики бельгийского короля Леопольда И. Да и других поводов для несогласия с окружающими хватало. Его предсказания о ходе будущей войны резко расходились со взглядами военного министерства, и когда он опубликовал статью о роли подводных лодок в будущих морских сражениях, она вышла в сопровождении комментариев, в которых несколько адмиралов насмехались над взглядами «этого штафирки». Это, впрочем, не помешало, когда война все-таки разразилась, использовать Конан Дойла для разных дипломатических поручений. Были и выезды на фронт.

О себе он, как и всегда, совершенно не думал. Но очень тревожился за близких. Его любимый брат Иннес все время находился на передовой. Брат его жены, с которой он считал себя совершенно родным человеком, — тоже. Потом пришла пора отправиться на фронт его сыну. Ни брат жены, ни генерал-адъютант Иннес Дойл войны не пережили. И это сильнее всего подтолкнуло Конан Дойла к спиритизму, которым, как уже говорилось, он давно интересовался, тем более что его жена была убежденной спиритуалисткой. В занятиях спиритуализмом он видел своего рода долг перед теми, кто понес потери во время войны. Он хотел, чтобы связь с умершими не прерывалась.

Главным делом его жизни сделались лекции по спиритуализму, которые он читал по всей стране и за ее пределами. В 1920 году он поехал с подобными лекциями в Австралию. В 1922 и 1923 годах совершил такого же рода лекционное турне по Америке. Ну а Париж был совсем под боком, и пропаганду спиритуализма он там не оставлял. Он собрал целую библиотеку книг по спиритуализму — две тысячи томов! — и написал собственную «Историю спиритуализма» (1926). Но произошла неожиданная вещь. На лекции собирались толпы народа, однако «История спиритуализма» не разошлась. Объяснить это противоречие нетрудно. Очевидно, всем просто хотелось посмотреть на человека, создавшего образ Шерлока Холмса.