– Беллингема.

– Но это же несерьезно! Почему я должен бояться его или вообще кого-нибудь?

– Я не могу этого сказать. Я могу только умолять вас уехать оттуда. Там вам грозит опасность. Я не хочу сказать, что Беллингем хочет причинить вам зло, но это может случиться. Сейчас рядом с ним оставаться опасно.

– Возможно, я знаю больше, чем выдумаете, – сказал Смит, внимательно всматриваясь в мальчишеское простодушное лицо Монкхауса Ли. – Предположим, я скажу, что Беллингем живет не один в своей комнате.

В страшном волнении Монкхаус Ли вскочил со стула.

– Так вам все известно? – вскричал он.

– Женщина.

Ли со вздохом опустился на свое место.

– Я обещал молчать, – тихо произнес он, – и не имею права рассказывать.

– Как бы то ни было, – сказал, вставая из-за стола, Смит, – я не хочу по непонятной причине покидать комнату, которая меня полностью устраивает. Согласитесь, с моей стороны было бы несколько малодушно бросать все свои пожитки и бежать куда глаза глядят только потому, что, по вашим словам, Беллингем может мне чем-то угрожать. Я, пожалуй, все-таки рискну и останусь, и уже пять часов, так что прошу меня извинить.

Он коротко попрощался с молодым студентом и направилсядомой, ощущаявдуше недовольство и удивление, как любой сильный, лишенный излишней впечатлительности мужчина, узнавший о том, что ему грозит неопределенная призрачная опасность.

Как бы ни был занят Аберкромби Смит, он всегда позволял себе одну небольшую поблажку. Дважды в неделю, во вторник и в пятницу, он проходил полторы мили от Оксфорда до особняка Фарлингфорд, резиденции доктора Пламптри Петерсона, близкого друга его старшего брата Фрэнсиса. Поскольку доктор был холостяком, довольно состоятельным, и имел прекрасный винный погреб и еще лучшую библиотеку, дом его являлся идеальным местом отдыха для совершающего пешие прогулки. И вот два раза в неделю студент-медик покидал Оксфорд, шел неспешным шагом по темным проселочным дорогам и проводил часок в уютном кабинете Петерсона, за бокалом старого портвейна обсуждая с ним последние университетские слухи и новости медицины или хирургии.

На следующий после разговора с Монкхаусом Ли день в четверть девятого, в то время, когда он обычно уходил к своему другу, Смит закрыл свои ученые книги и встал из-за стола. Однако, когда он уже взялся за дверную ручку, взгляд его случайно упал на одну из тех книг, которые давал ему почитать Беллингем. Тут же легким уколом дала о себе знать совесть: книгу надо было вернуть. Каким бы неприятным ни был этот человек, нельзя было выставлять себя передним невежей. Взяв книгу, Смит спустился вниз и постучал в дверь соседа. Ответа не последовало, но, взявшись за ручку, он обнаружил, что дверь не заперта. Обрадованный тем, что ему удастся избежать разговора с Беллингемом, Смит зашел в комнату и положил на стол книгу, снабдив ее своей карточкой.

Лампа горела вполсилы, но этого света было вполне достаточно Смиту, чтобы хорошо рассмотреть комнату. Со времени его прошлого визита обстановка комнаты почти не изменилась: фриз, звероголовые боги, крокодил под потолком, заваленный бумагами и сухими листьями стол. Саркофаг стоял, прислоненный к стене, но мумии нигде видно не было. Ничто здесь не указывало на присутствие второго обитателя, и Смит, покидая комнату, подумал, что, пожалуй, был несправедлив к Беллингему. Если бы у него были какие-нибудь неблаговидные тайны, он бы не стал уходить, оставляя незапертой дверь.

На винтовой лестнице было темно, как в шахте. Смит шел медленно, чтобы не потерять равновесие на неровных ступенях, когда вдруг ощутил, что в темноте мимо него что-то проскользнуло. Послышался легкий звук, колыхнулся воздух, где-то около локтя мелькнула светлая точка, однако все это случилось так быстро идо того незаметно, что он даже не мог с уверенностью сказать, не почудилось ли все это ему. Он остановился и прислушался, но кроме шелеста ветра в ветвях плюща не услышал ничего.

– Это вы, Стайлз? – крикнул он.

Ответа не последовало, все было тихо. Пожалуй, это был сквозняк – в стенах старой башни полно трещин и щелей. И все же Смит готов был поклясться, что тот звук, который он услышал рядом с собой, больше всего походил на шаги. Он вышел на квадратный, окруженный со всех сторон зданиями дворик, все еще обдумывая это происшествие, когда к нему через ровно подстриженный газон бросился какой-то человек.

– Смит, это ты?

– А, Хасти, привет!

– Господи, идем скорее! Молодой Ли утонул! Мне Харрингтон из Кингса рассказал. Доктора нет дома, может, ты поможешь! Скорее, скорее, он, может быть, еще жив.

– У тебя бренди есть?

– Нет.

– Нужно захватить. Я сейчас сбегаю к себе, у меня на столе фляга.

Смит взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступени, схватил флягу и ринулся вниз, но, пробегая мимо комнаты Беллингема, увидел нечто такое, что заставило его остановиться и замереть в изумлении.

Дверь, которую он, уходя, закрыл за собой, теперь была открыта, и прямо за ней, освещенный тусклым светом лампы, стоял саркофаг. Три минуты назад он был пуст, Смит мог бы поклясться в этом. Но теперь в нем находилось худое тело его страшного обитателя, которое неподвижно стояло, устремив черное иссушенное лицо кдвери. Фигура была безжизненна, но, когда Смит всмотрелся в крошечные глаза на дне глубоких черных глазниц, ему показалось, что в них блеснула живая искорка, какой-то едва различимый признак разума. Это настолько его поразило, что он совершенно забыл о том, зачем возвращался, и продолжал стоять и смотреть на жуткую тощую фигуру, пока донесшийся снизу крик его друга не заставил его вздрогнуть и прийти в себя.

– Давай же, Смит! – прокричал Хасти. – Он ведь там умереть может. Скорее! Наконец-то, – добавил он, когда студент-медик снова вышел на двор. – Придется устроить забег на короткую дистанцию. Это почти в миле отсюда, и нам нужно уложиться в пять минут. Человеческая жизнь больше, чем какой-нибудь спортивный приз, стоит того, чтобы побегать.

И друзья бросились в ночь. Они мчались, не останавливаясь, до тех пор, пока, задыхаясь и чуть не падая с ног, не добежали до маленького коттеджа у реки. Молодой Ли, весь мокрый и безвольный, словно поднятое со дна водное растение, лежал на диване. В черных волосах его была зеленая речная тина, вокруг свинцово-серых губ хлопьями висела белая пена. Рядом с ним, стоя на коленях, его товарищ Харрингтон растирал ему руки, пытался вернуть тепло в закоченевшее тело.

– Думаю, он еще жив, – сказал Смит, приложив руку к его груди. – Поднесите к его губам часы. Да, стекло слегка затуманилось. Хасти, бери его за одну руку и делай, как я. Скоро мы его откачаем.

Десять минут, не произнося ни слова, они наполняли воздухом и опорожняли легкие бесчувственного юноши, а потом тело его содрогнулось, губы затрепетали, веки дрогнули и раскрылись. Трое студентов радостно зашумели.

– Давай, просыпайся, старина. Ну и заставил ты нас поволноваться!

– Вот, сделайте глоток. Во фляге бренди.

– Он пришел в себя, – сказал его компаньон Харрингтон. – Господи, как же я испугался! Я сидел тут, читал, а он вышел прогуляться к реке. Потом я услышал крик и всплеск. Я выбежал, и к тому времени, пока нашел его и сумел выудить из воды, жизнь уже почти покинула его. Симпсон с хромой ногой не мог за врачом идти, поэтому бежать пришлось мне. Ужине знаю, что бы я без вас дел ал. Вот так, дружище, садись.

Монкхаус Ли приподнялся на руках и обвел комнату ничего не понимающим взглядом.

– Что со мной? – спросил он. – Я был в воде… Ах да, я вспомнил.

Глаза его наполнились страхом, и он закрыл руками лицо.

– Как вы туда упали?

– Я не падал.

– Как же вы оказались в воде?

– Меня столкнули. Я стоял на берегу, что-то подошло ко мне сзади, схватило и, как пушинку, швырнуло в реку. Я ничего не слышал и не видел. И все-таки я знаю, что это было.

– Я тоже, – прошептал Смит.

Ли вскинул на него удивленные глаза.

– Так вы узнали! – воскликнул он. – Помните мой совет?

– Да, и начинаю думать, что воспользуюсь им.

– Не знаю я, парни, о чем это вы толкуете, – заговорил Хасти, – но на вашем месте, Харрингтон, я бы уложил Ли в постель. Когда он наберется сил, у вас еще будет время все обсудить. Ну а мы с тобой, Смит, теперь, я думаю, можем оставить его. Я возвращаюсь в колледж, если тебе в ту же сторону, по дороге можем поговорить.

Однако на обратном пути они почти не разговаривали. Голову Смита переполняли мысли о происшествиях того вечера: исчезновение мумии из комнаты его соседа, шаги, которые он услышал рядом с собой на лестнице, возвращение, поразительное, необъяснимое возвращение этого вселяющего ужас чудовища, а теперь еще и это нападение на Ли, второе нападение на неугодного Беллингему человека. Все это крутилось у него в голове, смешиваясь с воспоминаниями о тех необычных обстоятельствах, при которых произошло их знакомство, и десятками других, не таких значительных происшествий, которые и раньше заставляли его ощущать неприязнь к своему соседу. То, что раньше было лишь неясным подозрением, смутной фантастической догадкой, неожиданно обрело форму и предстало передним неоспоримым железным фактом, не вызывающим ни тени сомнения. Но как такое могло быть? Это же невозможно! Неслыханно! Это выходило за рамки всего, что было известно человечеству о природе вещей! Любой человек со стороны, даже друг, который сейчас шел рядом с ним, просто сказал бы, что его подвели глаза, что мумия все это время находилась на месте, что молодой Ли споткнулся и упал в реку, как спотыкаются и падают в реку все остальные люди, и что при больной печени лучше всего помогают пилюли синего цвета. Он почувствовал, что и сам сказал бы то же самое, если бы к нему обратился кто-нибудь с подобным рассказом. И все же Смит готов был поклясться, что у Беллингема на уме было убийство и что в руках его находилось такое орудие, которым за всю печальную историю преступности еще не пользовался никто.