– А если его средним правым? – предложил Смит с той серьезностью, которая охватывает любого студента университета, когда речь заходит о крикете.

– Разве что на хорошем поле, там, где нужно ногами работать. У него руки короткие. На мокрой траве он когда-то давал жару. О, между прочим, ты слышал про Нортона?

– А что с ним?

– На него напали.

– Напали?

– Да, когда он сворачивал с Хай-стрит в сотне ярдов от ворот Олда.

– Но кто…

– А вот это самое интересное. Правильнее было бы сказать не «кто», а «что». Нортон клянется, что это был не человек, и, знаешь, судя по царапинам у него на горле, я бы с ним согласился.

– Мы что, уже до привидений докатились? – Ученый муж презрительно пыхнул трубкой.

– Нет, я этого не говорил. Я думаю, если у какого-нибудь циркача недавно сбежала большая обезьяна и если эта зверюга сыщется в наших краях, есть повод передавать дело в суд. Нортон ходит по этой улице каждый вечер примерно в одно и то же время. У дороги там растет большое дерево, старый вяз из сада Рэйни. Нортон думает, что это существо на него спрыгнуло оттуда. Во всяком случае, его чуть не задушили двумя руками, которые, по его рассказу, были сильными и крепкими, как стальные тиски. Он ничего не видел, кроме этих жутких рук, которые все сильнее и сильнее сжимались на его горле. Из последних сил он закричал, на крик прибежало несколько человек, это существо перескочило стену, как кошка, и скрылось. Рассмотреть его так и не удалось. Нортона все это изрядно потрясло. Я ему посоветовал съездить на море развеяться.

– Скорее всего, это какой-нибудь грабитель-душитель, – сказал Смит.

– Очень может быть. Хотя Нортон это отрицает. Правда, его словам нельзя слишком уж доверять. У этого грабителя должны быть очень длинные ногти, и, судя по тому, как он перемахнул через стену, этот парень – настоящий гимнаст. Кстати, твой прекрасный соседушка обрадовался бы этой новости. Он ведь не в ладах с Нортоном, и, насколько мне известно, Беллингем не из тех людей, которые легко прощают обиды. Но что это с тобой? Ты побледнел. Тебе об этом что-то известно, дружище? А ну, признавайся.

– Нет, ничего, – коротко ответил Смит.

Однако он действительно вздрогнул, как человек, которому в голову вдруг пришла неприятная мысль.

– Ты выглядишь так, словно я сказал что-то задевшее тебя за живое. Кстати, ты ведь, кажется, уже успел познакомиться с мистером Б., после того как я к тебе в прошлый раз заходил, не так ли? Мне юный Монкхаус Ли что-то такое рассказывал.

– Да, я немного его знаю. Он пару раз заходил ко мне.

– Ну что ж, ты достаточно большой и страшный, чтобы самому о себе позаботиться. Он не из тех людей, с которыми лично я хотел бы быть знаком, хотя, конечно же, он очень умен и все такое. Да ты и сам скоро все поймешь. Вот Ли другое дело. Он парень что надо. Ну да ладно, мне пора, старина. В среду состязания на приз вице-канцлера[108], я гребу против Маллинза, так что приходи. На всякий случай напоминаю заранее, может, до того дня больше не увидимся.

Упрямый Смит отложил трубку и снова взялся за книги, но, несмотря на все желание, не мог сосредоточиться на работе. Мысли его постоянно норовили обратиться к тому человеку, который жил этажом ниже, и к той тайне, которую хранила в себе его комната. Потом ему подумалось о необычном нападении, о котором рассказал Хасти, и о неприязни, которую питал Беллингем к пострадавшему. Две эти мысли настойчиво крутились вместе в его голове, как будто между ними существовала некая тесная и скрытая связь. И все же подозрение было настолько смутным, что выразить его словами было невозможно.

– Чтоб его! – вскричал Смит и швырнул учебник патологии через всю комнату. – Надо же, потерял из-за него целый вечер! Да одного этого достаточно, чтобы в будущем держаться от него подальше!

Следующие десять дней студент-медик полностью посвятил подготовке к экзамену. Никого из своих соседей снизу он не хотел ни видеть, ни слышать. В то время, когда к нему обычно заглядывал Беллингем, он запирал наружную дверь и решительно отказывался открывать ее, когда слышал стук. Однако однажды утром, когда он, спускаясь по лестнице, проходил этаж Беллингема, дверь соседа распахнулась и на лестничную площадку решительной походкой, сверкая глазами, с горящими от гнева щеками вышел Монкхаус Ли. Сразу за ним показался Беллингем, его жирное нездоровое лицо тряслось от едва сдерживаемой ярости.

– Глупец! – прошипел он. – Вы еще об этом пожалеете!

– Очень может быть! – вскричал молодой человек. – Но запомните, все кончено! Я не хочу больше об этом слышать!

– Но выдали слово!

– Свое слово я сдержу и не стану никому ничего рассказывать. Но я лучше увижу Эву в могиле! Все кончено раз и навсегда. Она сделает так, как я ей скажу. Мы больше не хотим вас видеть.

Смит, ставший невольным свидетелем этой перепалки, поспешил вниз, не желая быть втянутым в спор. Очевидно, между ними произошла какая-то серьезная ссора и Ли собирался отменить помолвку своей сестры. Смиту вспомнилось сравнение с жабой и голубкой, и он даже обрадовался, что подобный союз не состоится. Когда Беллингем был охвачен сильными чувствами, на его лицо было неприятно смотреть. Он не был тем человеком, которому можно было бы поручить заботу о молодой девушке. По дороге Смит размышлял, что могло стать причиной ссоры и исполнения какого обещания Беллингем требовал у Монкхауса Ли.

В тот день должен был пройти поединок между Хасти и Маллинзом, и людской поток катился к берегам Айсис, чтобы посмотреть состязание в гребле. С неба ярко светило майское солнце, и желтая тропинка стала полосатой от черных теней высоких вязов. По обе стороны дороги чуть поодаль серели освященные веками здания колледжей, седовласые матери, наблюдающие высокими многостворчатыми окнами за своими юными жизнерадостными питомцами, в головы которых они вкладывали знания и разум. Облаченные в черное профессора, чопорные руководители кафедр и факультетов, бледные ученые, загорелые молодые спортсмены в соломенных шляпах, белых пуловерах или разноцветных блейзерах, – все спешили к голубой реке, которая змеится через оксфордские луга.

Чутье старого гребца подсказало Аберкромби Смиту точку, с которой лучше всего наблюдать за тем местом, где начнется основная борьба, если, конечно же, дело дойдет до борьбы. Вдалеке он услышал глухой шум, ознаменовавший начало гонки, который быстро перерос в приближающийся рокот, гром бегущих ног и крики мужчин в лодках внизу. Мимо него, громко дыша, промчалась группа легко одетых молодых людей, и ему удалось, вытянув шею, рассмотреть за ними Хасти, который уверенно и ровно работал веслом, делая тридцать шесть ударов в минуту, и его отстающего на целый корпус противника, который резкими толчками пытался догнать Хасти на сорока ударах. Смит поддержал друга криком, потом посмотрел на свои карманные часы и уже хотел идти обратно, но тут почувствовал прикосновение к плечу и увидел, что рядом с ним стоит юный Монкхаус Ли.

– Я увидел вас здесь, – застенчиво, как бы извиняясь, произнес он, – и решил поговорить. У вас не найдется полчаса? Это мой коттедж. Я снимаю его с Харрингтоном, он в Кингсе[109] учится. Давайте зайдем, выпьем по чашечке чаю.

– Вообще-то мне нужно возвращаться, – сказал Смит. – К экзамену готовлюсь. Но с удовольствием зайду на минуту. Я бы и не выходил сегодня, но Хасти мой друг.

– И мой тоже. Он отлично гребет, не правда ли? У Маллинза нет шансов. Но пойдемте в коттедж. Не скажу, что там очень уютно, однако летом в нем прекрасно работается.

Это был небольшой белый домик с зелеными дверьми и ставнями и легкой деревянной решеткой у крыльца. Он стоял ярдах в пятидесяти от берега реки. Главная комната была кое-как превращена в кабинет: сосновый стол, некрашеные полки, заставленные книгами, на стене несколько дешевых олеографий[110]. Через минуту на спиртовке закипела вода, и на подносе были принесены чайные принадлежности.

– Садитесь сюда. Попробуйте сигарету, а я пока налью вам чаю, – сказал Ли. – Я знаю, насколько вы заняты, поэтому очень благодарен вам за то, что зашли. Я хотел сказать, что на вашем месте я бы как можно скорее сменил жилье.

– Что?


Смит замер с горящей спичкой в одной руке и незажженной сигаретой в другой.

– Да, это может показаться очень странным, и самое худшее то, что я не могу назвать вам причину, поскольку связан клятвой… суровой клятвой, но я имею право сказать, что Беллингем – опасный сосед. Лично я намерен на время перебраться сюда.

– Опасный! Но что вы имеете в виду?

– Ах, это как раз то, что я не имею права говорить. Но отнеситесь серьезно к моему совету, переезжайте. Мы с ним сегодня очень сильно повздорили. Вы наверняка слышали это, когда спускались по лестнице.

– Я видел, как вы выходили из его комнаты.

– Он страшный человек, Смит. Да-да, страшный. У меня не осталось в этом никаких сомнений после того вечера, когда он потерял сознание… Ну, вы помните, когда сами спускались к нему. Сегодня я решил поговорить с ним о его недостатках, но он наговорил мне такого, от чего у меня волосы встали дыбом, к тому же еще хотел, чтобы я присоединился к нему. Я человек не очень религиозный, но, знаете, у меня ведь отец священник, поэтому я считаю, что существуют определенные границы, за которые нельзя выходить. Слава Богу, что я раскусил его сейчас, когда еще не слишком поздно. Он ведь собирался породниться с моей семьей.

– Это, конечно, очень интересно, Ли, – сдержанно произнес Аберкромби Смит, – но вы либо сильно преувеличиваете, либо многого недоговариваете.

– Я просто предупредил вас.

– Если существует какая-то реальная угроза, никакое обещание не должно вас останавливать. Если бы я узнал, что какой-нибудь мерзавец собирается взорвать динамитом дом, никакие клятвы не помешали бы мне остановить его.

– Но я не могу остановить его. Все, что я могу – это предупредить вас.

– Не сказав, чего мне стоит бояться.