— Да, я припоминаю это,— с насмешкой ответил Савари. 

— Я сказал вам, что эта сторожка должна была быть местом свидания, но это не было окончательно определено до последней минуты. Я дал вам способ поймать Туссака, но вы прозевали его, выпустив собаку. Я думаю, что вам придется отвечать перед Императором за это упущение!

— Это уж ваше дело! — в гневе воскликнул генерал Савари. — Вы еще не сказали нам, что это за личность?

Мне казалось бесполезным далее продолжать скрывать имя, тем более что я имел в кармане бумагу, удостоверявшую мою личность. 

— Мое имя Луи де Лаваль,— с гордостью сказал я.

Признаюсь, только теперь стало ясно для меня, что я и мои родственники-эмигранты, сидя в Англии, слишком преувеличивали наши заслуги для Франции. Нам казалось, что Франция с жадным нетерпением ожидала нашего возвращения, а на поверку оказалось, что в быстром ходе событий в последние дни о нашем существовании совершенно забыли. Молодой генерал Савари, по-видимому, очень мало был тронут моим аристократическим именем и совершенно спокойно занес его в свою записную книжку.

— Мсье де Лаваль не имеет никакого отношения к этому делу,— сказал шпион,— он замешался в него случайно, и я беру его на свою ответственность, если его потребуют к допросу!

— Несомненно, его потребуют,— сказал Савари,— в настоящее время я нуждаюсь в каждом лишнем солдате, и если вы берете его на свою ответственность, то проводите его в лагерь, когда в этом явится необходимость. Я с удовольствием доверю этого юношу именно вам. Когда он понадобится, я дам знать вам!

— Он всегда будет к услугам Императора!

— Сохранились ли какие-нибудь бумаги в хижине?

— Они все сожжены!

— Очень жаль!

— Но у меня есть копии.

— Прекрасно!

— Идемте же, Ласаль! Каждая минута дорога, а здесь нам больше нечего делать. Пусть люди осмотрят окрестности, а мы поедем далее.

Присутствовавшие при этой сцене солдаты покинули хижину без дальнейших объяснений с моим приятелем; чей-то резкий голос прокричал слова команды, послышалось звяканье сабель, когда спешившиеся гусары снова вскочили на лошадей. Через мгновение их уже не было, и я прислушивался к шлепанью подков, быстро замиравшему вдали. Мой сотоварищ подошел к двери и выглянул оттуда во мрак. Потом он вернулся и посмотрел на меня со своей сухой, саркастической улыбкой.

— Отлично, молодой человек,— сказал он, мы изобразили перед вами недурные живые картины, чтобы позабавить вас, и вы можете благодарить только меня за это прелестное место в партере.

— Я очень обязан вам, сэр,— сказал я, борясь между признательностью и отвращением к нему,— я, право не знаю, как отблагодарить вас.

Он как-то странно взглянул на меня своими, несколько ироническими глазами.

— Вы будете иметь впоследствии удобный случай, чтобы отблагодарить меня,— сказал он,— а теперь, так как всё же для нас вы иностранец, а я вас взял на свое попечение, то прошу следовать за мною в убежище, где мы оба сможем быть в полной безопасности.

6. СКРЫТЫЙ ПРОХОД

Дрова в камине уже чуть тлели. Мой спутник задул лампу, и хижина погрузилась в темноту, так что не прошли мы и десяти шагов, как уже потеряли ее из виду, эту странную хижину, так трагически приветствовавшую мое возвращение домой. Ветер уже начинал стихать, но частый, холодный дождь лил всё с той же силой, как и прежде. Будь я предоставлен самому себе, я бы точно так же растерялся, как и будучи здесь в первый раз; но мой спутник шагал с такой твердостью и уверенностью, что несомненно он руководствовался какими-то местными признаками, которых не видел я. Мокрый, иззябший, с растрепанным свертком под мышкой, с нервами до невозможности взвинченными последними тяжелыми испытаниями, я в глубоком молчании шагал рядом с ним, перебирая в голове всё случившееся со мной.

Несмотря на молодость, я был хорошо знаком с положением дел во Франции, благодаря постоянным политическим спорам между моими родными, когда мы жили в Англии. Я знал, что восшествие Бонапарта на престол возбудило против него небольшую, но опасную партию якобинцев, или крайних республиканцев; все усилия их уничтожить королевскую власть не только были тщетны, но и способствовали перемене королевской конституционной власти на самодержавную власть Императора. Вот каковы были грустные результаты этой борьбы! Корона с восемью лилиями сменилась другой, более нашумевшей, украшенной крестом и державой.

С другой стороны, приверженцы Бурбонов, в среде которых я провел свою юность, были вполне разочарованы приемом, который оказал французский народ этому возвращению от хаоса к порядку. Несмотря на полную противоположность взглядов, обе партии объединились в их ненависти к Наполеону и твердо решились одолеть его во что бы то ни стало. Результатом этого союза явились многочисленные заговоры, главным образом, организованные в Англии; целые отряды шпионов наблюдали за каждым шагом Фуше и Савари, на которых лежала ответственность за безопасность Императора.

По воле судьбы, я попал на берег Франции в одно время со страшным заговорщиком, на которого выпал жребий убить Наполеона, и имел возможность видеть человека, при помощи которого полиция сумела воспрепятствовать замыслам заговорщиков и перехитрить Туссака и его сообщников.

Припоминая все приключения этой ночи — блуждания по соляному болоту, таинственную хижину, куда я попал, открытие важных бумаг, мое пленение заговорщиками, мучительно тянувшиеся часы в ожидании скорой смерти и, наконец, все эти быстро сменявшиеся сцены, которых я был невольным свидетелем: убийство собаки, арест Лесажа, прибытие солдат,— припоминая всё это, я нисколько не удивлялся, что мои нервы были напряжены до последней степени. Я всё время как-то невольно вздрагивал и ёжился, как испуганное дитя.

Что меня занимало теперь больше всего — это вопрос, какие отношения установятся между мною и моим ужасным спутником. Я видел, что предо мной гениальный шпион, сумевший благодаря хитрости так ловко провести и одурачить своих мнимых приятелей; я прочел в его насмешливо улыбавшихся глазах его всю бессердечную холодность и жестокость его натуры, когда он с пистолетом в руках стоял над унижавшимся трусом, которого он погубил. Но, с другой стороны, я не могу не признаться, что, поставленный в безвыходное положение своим дурацким любопытством, я был спасен только благодаря вмешательству этого Шарля, не побоявшегося даже разъяренного Туссака. Для меня вполне ясно, что Шарлю было бы гораздо выгоднее дать возможность захватить двух пленников и он мог бы это сделать, потому что, хотя и я не был заговорщиком, я не имел бы возможности доказать это.

Его поведение по отношению ко мне совершенно не согласовывалось со всем тем, что я видел в эту роковую ночь, и, пройдя в молчании еще мили две, я не имел больше сил сдержать свое любопытство и прямо обратился к нему, прося сказать, чем объясняется его поведение по отношению ко мне.

В ответ я услышал легкий взрыв смеха в темноте; моего спутника, видимо, очень занимала моя откровенность и бесцеремонность.

— Вы очень занимательный человек, господин… господин… будьте добры повторить ваше имя!

— Де Лаваль.

— Ах, да, мсье де Лаваль! Вы обладаете пылкостью и стремительностью юности. Вам захотелось узнать содержимое камина, и вы без дальнейших размышлений прыгаете туда. Желая разрешить причину всего происходившего, вы прямо спрашиваете о ней. Мне всегда приходилось иметь дело с людьми, которые крепко держат язык за зубами, и ваша искренность производит на меня впечатление освежительного напитка в жару.

— Я не знаю, какими побуждениями вы руководствуетесь, но вы спасли мне жизнь,— сказал я,— и я глубоко обязан вам за это вмешательство.

Трудно высказывать благодарность и признательность человеку, который вам ненавистен и отвратителен, и я боялся, что я снова попадусь с моей пылкостью, потому что почти не владел собою.

— На что мне ваши благодарности? — холодно спросил он. — Вы совершенно справедливо заметили, что я мог погубить вас, если бы это входило в мои планы, и точно так же я вправе думать, что если бы вы не были обязаны мне, то, верно, не подали бы мне руку, как только что сделал это долговязый мальчишка Ласаль. Он думает, что служить Императору на поле битвы и рисковать для него своей жизнью очень почетная должность. Ну, а когда приходится кому-либо проводить всю жизнь в опасностях, среди отчаянных смельчаков, зная, что одна ничтожная обмолвка, ошибка повлечет за собой смерть, почему такая служба не может рассчитывать на внимание со стороны Императора? Почему мое ремесло считается позорным? Почему,— продолжал он с горькой улыбкой,— я мог бесконечно долгое время выносить всевозможные лишения и терпеть от Туссака и его сотоварищей? И, несмотря на это, Ласаль считает себя вправе отнестись ко мне с таким презрением? А ведь все их маршалы, взятые вместе, не оказали Императору такой услуги, как я. И я всё-таки уверен, что вы и после этих слов всё же в душе презираете меня, господин?..…

— Де Лаваль!

— Ах да, удивительно, я никак не могу запомнить это имя. Я смело ручаюсь, что вы стоите на точке зрения Ласаля!

— Трудно высказывать мнение по вопросу, с которым совершенно незнаком,— сказал я,— знаю только одно: что обязан вам жизнью.

Не знаю, что он возразил бы мне на это, но в этот миг мы услыхали два пистолетных выстрела, гулко раздавшихся в тишине ночи.

Мы остановились на несколько минут, но всё уже смолкло.

— Они, вероятно, напали на след Туссака,— сказал мой спутник. — Боюсь, что он слишком смел и хитер, чтобы эти разини могли поймать его. Я не знаю, какое впечатление он произвел на вас, но я могу сказать, что трудно встретить более опасного человека, чем Туссак!

Я сознался, что по возможности желал бы избегнуть подобной приятной встречи, и громкий смех моего спутника указал мне, что он хорошо понимает и разделяет мои чувства.