Агата Кристи - Доколе длится свет

– Легко говорить, – насмешливо произнесла Клэр.

– Вы думаете, я говорю не всерьез? Так слушайте – если вы продолжите это грязное дело, я убью себя. Я сделаю это прежде, чем Сирила втянут в него и он будет погублен.

Это также не произвело на Клэр впечатления.

– Вы мне не верите? – задыхаясь, проговорила Вивьен.

– Для самоубийства нужно иметь много смелости.

Вивьен поникла, как от удара.

– Вот вы меня и поймали. Да, во мне ни капли смелости. Если был бы какой-нибудь простой способ…

– Простой способ прямо перед вами, – отозвалась Клэр. – Надо лишь сбежать прямо вниз по зеленому склону. Все будет кончено за пару минут. Помните того ребенка в прошлом году?

– Да, – задумчиво произнесла Вивьен, – наверно, это просто, достаточно просто, если и вправду захочешь…

Клэр рассмеялась.

Вивьен обернулась к ней.

– Давайте еще раз все обсудим. Неужели вы не понимаете, что после того как вы столько времени молчали, вы не имеете никакого права возвращаться сейчас к этой истории? Я больше не стану встречаться с Сирилом. Я постараюсь стать Джеральду хорошей женой – клянусь, я все сделаю. А может, мне исчезнуть из его жизни вообще? Только скажите – я готова. Клэр…

Клэр встала.

– Советую вам, – сказала она, – рассказать все мужу самой… в противном случае это сделаю я.

– Я поняла, – тихо проговорила Вивьен. – Что ж, я не могу допустить, чтобы Сирил страдал…

Она поднялась, минуту постояла, будто собираясь с духом, потом легко сбежала вниз к дорожке, но, вместо того чтобы остановиться, пересекла ее и кинулась вниз по склону. В какой-то момент она слегка повернула голову и весело помахала Клэр, потом радостно, живо, как ребенок, побежала дальше, исчезла из виду…

Клэр стояла, точно окаменев. До ее слуха неожиданно долетели крики, возгласы, гомон голосов. Вслед за этим – тишина.

Ступая негнущимися ногами, она сошла на тропу. Взбиравшаяся по ней небольшая группа людей остановилась в сотне ярдов ниже. Они все смотрели и указывали куда-то. Клэр подбежала к ним.

– Мисс, кто-то упал на скалы. Двое уже побежали посмотреть.

Она осталась ждать. Прошел ли час, или целая вечность, или всего несколько минут?

По круче с трудом взбирался мужчина. Это был викарий, в одной рубашке, без сюртука. Его сюртуком накрыли то, что нашли внизу.

– Ужасно, – проговорил он с побелевшим лицом. – К счастью, смерть, по-видимому, была мгновенной.

Он увидел Клэр и подошел к ней.

– Для вас это, должно быть, страшное потрясение. Вы ведь гуляли вместе, как я понял?

Клэр механически отвечала, удивляясь звуку собственного голоса. Да. Они только что расстались. Нет, леди Ли держалась вполне нормально. Один из толпившихся вокруг людей вмешался, сообщив, что леди Ли смеялась и махала рукой. Ужасное опасное место – следовало бы оградить тропу перилами.

Вновь прозвучал голос викария:

– Несчастный случай – да, очевидный несчастный случай.

И тут Клэр внезапно расхохоталась – хриплым, грубым смехом, эхом отозвавшимся в скалах.

– Это поганая ложь, – проговорила она. – Я убила ее.

Она почувствовала, как кто-то похлопал ее по плечу, чей-то голос произнес успокаивающе:

– Ну, будет, будет. Ничего. Вскоре вы придете в себя.

Но Клэр не пришла в себя вскоре. Она уже вовсе не пришла в себя. Она продолжала твердить в помрачении – разумеется, в помрачении, когда нашлось по крайней мере восемь свидетелей, наблюдавших эту сцену, – что она убила Вивьен Ли.

Она была очень несчастна до тех пор, пока за нее не взялась сиделка Лауристон. Сиделка Лауристон отлично умела справляться с душевнобольными.

– К ним, бедняжкам, надо уметь приноровиться, – приговаривала она сочувственным тоном.

Сиделка сказала Клэр, что она тюремщица Пентонвилльской тюрьмы. Приговор Клэр, – сообщила она, – был заменен на пожизненные каторжные работы.

Одну из комнат оборудовали под тюремную камеру.

– А теперь, полагаю, мы будем довольны и счастливы, – заявила Лауристон доктору. – Если вам угодно, давайте ей ножи с тупым лезвием, доктор, но думаю, можно не опасаться суицида. Она не того типа. Слишком сосредоточена на себе. Любопытно, что именно такие часто не видят, где край, и срываются.

В широком камине весело потрескивали большие поленья, их треск почти тонул в гомоне шести без устали галдящих голосов. Собравшаяся в доме молодежь вовсю веселилась в предвкушении рождественского торжества.

Старая мисс Эндикотт, большинству собравшихся известная как тетушка Эмили, улыбалась со снисходительным терпением, прислушиваясь к общему гвалту.

– А спорим, ты не сможешь съесть сразу шесть пирожков, Джейн.

– Смогу.

– Нет, не сможешь.

– Если сможешь, получишь дольку апельсина из бисквита.

– Да, и еще три порции бисквита и две порции пудинга с изюмом.

– Надеюсь, пудинг окажется удачным, – с некоторым опасением произнесла мисс Эндикотт. – Его готовили всего три дня назад. Рождественские пудинги следует делать задолго до Рождества. Помнится, в детстве я почему-то считала, что последняя молитва перед рождественским постом, «Поспеши, о Господь…», каким-то образом связана с приготовлением рождественского пудинга!

Пока мисс Эндикотт держала свою речь, все вежливо умолкли. Не то чтобы младшее поколение хотя бы мало-мальски интересовали ее воспоминания о минувших днях, но хорошие манеры предписывали все же уделять внимание хозяйке дома. Едва она закончила, прежний галдеж возобновился. Мисс Эндикотт вздохнула и, словно ища сочувствия, устремила взгляд на единственного из всей компании человека, чей возраст был более или менее под стать ее годам, – невысокого роста мужчину с забавной, яйцевидной формы, головой и свирепо торчащими усами. Не та пошла молодежь, размышляла про себя мисс Эндикотт. В прежние времена сидели бы тихо, почтительно, с замиранием сердца внимая перлам мудрости, оброненным старшими. А теперь что – сплошная бестолковая болтовня, вдобавок большей частью абсолютно невразумительная. Впрочем, и ладно – все они очень милые! Ее взгляд потеплел, переходя с одного на другого, – длинная веснушчатая Джейн, маленькая Нэнси Корделл, покоряющая своей смуглой цыганистой красотой, двое младших мальчиков, приехавших домой на школьные каникулы, – Джонни и Эрик, а также их приятель Чарли Пиз и светловолосая очаровательная Эвелин Хоуворт… При мысли о последней брови ее слегка сдвинулись и взгляд скользнул к тому месту, где угрюмо молчаливый, безучастный к общему веселью сидел ее старший племянник Роджер, не сводивший с лица девушки глаз, завороженный ее тонкой северной красотой.

– Снег потрясный, правда? – воскликнул Джонни, подходя к окну. – Настоящая рождественская погода. Слушайте, пошли играть в снежки. До обеда еще уйма времени, да, тетя Эмили?

– Да, милый. Он будет в два часа. Кстати, пойду-ка я лучше присмотрю, как накрывают стол.

Она торопливо вышла из комнаты.

– Вот что мы сделаем. Мы вылепим снеговика! – крикнула Джейн.

– Да, вот здорово! Придумал, мы слепим фигуру мсье Пуаро. Слышите, мсье Пуаро? Великий детектив Эркюль Пуаро, исполненный из снега шестью прославленными ваятелями!

В глазах невысокого господина в кресле загорелись веселые огоньки, и он слегка поклонился, выражая свою признательность.

– Вылепите его красавцем, дети мои, – потребовал он. – Я настаиваю.

– Еще бы!

Вся компания вихрем унеслась прочь, налетев в дверях на величавого дворецкого, входившего с запиской на подносе. Оправившись от неожиданности, дворецкий прошествовал к Пуаро.

Тот взял записку и развернул ее. Дворецкий удалился. Пуаро дважды прочел написанное от начала до конца, затем сложил листок и сунул его в карман. Ни единый мускул не дрогнул на его лице, хотя содержание записки было весьма странным. Неумелым почерком там было нацарапано: «Не ешьте никакого пудинга с изюмом».

– Очень интересно, – пробормотал про себя мсье Пуаро. – И весьма неожиданно.

Он поглядел в сторону камина. Эвелин Хоуворт не ушла вместе с остальными. Она сидела, глядя на огонь, погруженная в собственные мысли, и нервно крутила кольцо на среднем пальце левой руки.

– Вы замечтались, мадемуазель, – произнес наконец маленький господин. – И мечты ваши не самые веселые, а?

Она вздрогнула и нерешительно взглянула на него. Пуаро ободряюще кивнул.

– Такая у меня работа – видеть, что к чему. Я и вижу, что вы невеселы. Сам я тоже не слишком весел. Может, поведаем друг другу, что у каждого из нас на душе? Я, например, в печали оттого, что мой друг, давний друг, уехал за океан в Южную Америку. Иногда, когда мы бывали вместе, он выводил меня из терпения, меня бесила его глупость, но теперь мы расстались, и на память мне приходят одни лишь его достоинства. Так устроена жизнь, не правда ли? Ну а что тревожит вас, мадемуазель? Вы не похожи на меня, старого и одинокого человека, – вы молоды и красивы; и тот, кого вы любите, – любит вас; о да, именно так: я наблюдал за ним все последние полчаса.

Девушка покраснела:

– Вы говорите о Роджере Эндикотте? Только вы ошиблись; я помолвлена вовсе не с Роджером.

– Да, вы помолвлены с мистером Оскаром Леверингом. Мне это прекрасно известно. Но отчего вы с ним помолвлены, если любите другого человека?

Девушка, казалось, ничуть не была задета его вопросом; в самом деле, в манере этого человека имелось нечто такое, от чего на него невозможно было сердиться. Немыслимо было устоять против мягкой доброжелательности и силы, звучавших в его голосе.

– Расскажите мне все, – ласково предложил Пуаро и повторил уже произнесенную перед тем фразу, которая подействовала на девушку удивительно успокаивающе: – Такая у меня работа – видеть, что к чему.