Ее шляпка особенно взывала к состраданию. Девушка, очевидно, сама пыталась ее отделать, и ее отчаянная попытка хоть немного принарядиться выглядела трогательной в своей безуспешности. Она, несомненно, была не из простых, хотя и пребывала в явно бедственном положении, и Фрэнк тотчас решил про себя, что она, должно быть, гувернантка и совершенно одинока в этом мире.

Вскоре он обнаружил, что она посещает божка по вторникам и по пятницам и всегда приходит в десять утра, к самому открытию музея. Вначале ее посягательство не пришлось по душе Фрэнку, но затем мало-помалу в нем пробудился интерес к ней, сделавшийся чуть ли не главным в его монотонной жизни. И в самом деле, новая поклонница божка вскоре начала вытеснять в душе Фрэнка самый объект поклонения. Те дни, когда он не видел Маленькую Одинокую Леди, как он сам окрестил ее про себя, казались ему пустыми.

Возможно, и он интересовал ее не меньше, хотя она усердно старалась скрыть это под напускным равнодушием. Однако постепенно между ними стало возникать некое родственное чувство, хотя они не обменялись еще ни единым словом. Сказать по правде, все дело было в нем самом – он был безмерно застенчив! Фрэнк пытался себя урезонить тем, что она, скорее всего, даже его не заметила (хотя внутреннее чутье тотчас подсказывало ему, что это не так), что сочла бы его обращение к ней величайшей дерзостью и что сам он, наконец, не имел ни малейшего представления, о чем с нею заговорить.

Но Судьба, или скорее маленький идол, оказалась милостива и послала ему вдохновение – так, во всяком случае, ему представилось. Безмерно довольный собственной изобретательностью, Фрэнк приобрел женский носовой платок – маленькую воздушную вещицу из батиста и кружев, к которой ему было даже страшно притронуться. Вооруженный таким образом, он двинулся вслед за Одинокой Леди, когда та собралась уходить, и остановил ее в Египетском зале.

– Простите, это не ваш? – Он пытался задать свой вопрос с беспечным равнодушием, и ему это блестяще не удалось.

Одинокая Леди взяла платок, сделав вид, что осматривает его с крайним вниманием.

– Нет, не мой. – Она вернула платок Фрэнку и добавила, взглянув на него, как ему виновато почудилось, с легким подозрением: – Он совсем новый. На нем даже ярлычок остался.

Но Фрэнк не пожелал признать своего поражения. Он разразился потоком каких-то сверхправдоподобных объяснений.

– Видите ли, я поднял его под той большой витриной. Он лежал как раз у задней ножки. – Выложив все эти подробности, Фрэнк ощутил немалое облегчение. – А поскольку вы там стояли, то я и подумал, что он, должно быть, ваш, и пошел следом за вами.

– Нет, это не мой, – повторила она и, словно бы испытывая неловкость, добавила: – Благодарю вас.

Наступила неловкая пауза. Девушка стояла перед ним, порозовев от смущения, и явно не знала, как удалиться, не нарушив правил хорошего тона.

Он сделал отчаянную попытку воспользоваться представившимся ему случаем.

– Я… до тех пор, пока вы не появились, я и подумать не мог, что кому-то еще в Лондоне может понравиться наш одинокий божок.

Она отреагировала с живостью, позабыв о былой сдержанности:

– И вы его так называете?

Даже если она обратила внимание на употребленное им местоимение «наш», то явно не рассердилась. Она уже прониклась к нему доверием, и его тихое «конечно!» прозвучало для нее как самый естественный в мире ответ.

Снова наступило молчание, но теперь оно уже рождено было взаимопониманием.

Молчание нарушила Одинокая Леди, внезапно вспомнив об условностях.

Она чопорно выпрямилась и с холодным достоинством, почти забавным для такой миниатюрной особы, произнесла:

– Мне пора уходить. Всего доброго. – И, строго кивнув ему, она удалилась с высоко поднятой головой.

По всем существующим понятиям Фрэнку Оливеру надлежало бы признать свое полное поражение, и только как прискорбный знак его стремительного морального падения можно было расценивать тот факт, что он всего лишь прошептал себе под нос: «Милая крошка!»

Вскоре, однако, ему пришлось пожалеть о своей дерзости. Ибо в течение десяти дней его Маленькая Леди не показывалась в музее. Фрэнк был в отчаянии! Он спугнул ее! Теперь она, должно быть, никогда уже не придет! Грубиян, чудовище! Он никогда ее больше не увидит!

Мучимый такими сомнениями, он целые дни подкарауливал ее в Британском музее. Может быть, она просто решила приходить в другое время? Фрэнк уже знал на память все прилегающие залы и вдобавок приобрел стойкое отвращение к мумиям. Полицейский-охранник наблюдал за ним с большим подозрением, когда он три часа подряд провел, сосредоточенно уставившись в ассирийские иероглифы, а созерцание бесконечных рядов ваз всех эпох чуть не заставило его сойти с ума от скуки.

Но однажды его терпение было вознаграждено. Она появилась вновь, чуть более порозовевшая, чем обычно, с трудом стараясь сохранять внешнюю невозмутимость.

Он приветствовал ее дружелюбно и радостно:

– Доброе утро. Вас не было здесь уже целую вечность.

– Доброе утро.

Она бросила свое приветствие с ледяным безразличием и холодно пропустила мимо его последнее замечание.

Но Фрэнк решился на отчаянный шаг.

– Послушайте! – Он стал перед девушкой, подняв на нее умоляющий взгляд, всем видом своим напоминая ей большого преданного пса. – Вы не против, если мы станем друзьями? Я в Лондоне так одинок, один в целом свете, и вы, мне кажется, тоже. Нам следует стать друзьями. К тому же наш маленький божок уже представил нас друг другу.

Она поглядела на него неуверенно, но в углах ее губ затрепетала робкая улыбка.

– В самом деле?

– Конечно!

Снова, говоря с ней, он употребил это в высшей степени утвердительное выражение, и оно, как и в первый раз, подействовало на девушку обезоруживающе. Помолчав с минуту, она произнесла с присущей ей величественной интонацией:

– Прекрасно.

– Вот и замечательно, – хрипловато откликнулся Фрэнк, но что-то в его голосе заставило девушку бросить на него быстрый, сочувственный взгляд.

Так завязалась эта странная дружба. Дважды в неделю они встречались у обители маленького языческого идола. Первоначально все их беседы сосредоточивались исключительно на нем. Божок был отчасти оправданием, отчасти поводом для их встреч. Вопрос о его происхождении подвергся широкому обсуждению. Фрэнк склонен был наделять его самыми кровожадными чертами. Он описывал его как грозного бога, наводившего страх и ужас в родной земле, алчущего человеческих жертв, пред которым в боязливом трепете склонялся его народ. По мнению Фрэнка, весь пафос ситуации заключался в разительном контрасте между его былым величием и нынешним жалким положением.

Одинокая Леди никак не могла согласиться с такой теорией. По всей своей сути он был добрым маленьким божеством, настаивала она. Она сомневалась в том, что он некогда был могущественным. Если бы это было так, возражала она, он не был бы теперь таким забытым и одиноким, и вообще он просто милый маленький божок, и она любит его, и ей невыносимо видеть, как он сидит тут, изо дня в день, а вокруг эти ужасные надменные изваяния насмехаются над ним, потому что вы только посмотрите на них!

После такой неистовой вспышки Юная Леди даже задохнулась.

Когда эта тема была исчерпана, они, разумеется, начали говорить о самих себе. Фрэнк выяснил, что его догадка была верной. Она действительно служила гувернанткой при детях в семействе, жившем в Хэмпстеде. Фрэнк тотчас невзлюбил этих детей – пятилетнего Теда, который на самом деле не был гадким, а просто озорным, двоих близнецов, и вправду капризных, и Молли, которая никогда не слушалась того, что ей говорят, но такая душка, что сердиться на нее просто невозможно!

– Эти дети вас изводят, – мрачно и укоризненно заметил он ей.

– Вовсе нет, – с живостью возразила она. – Я держу их в строгости.

– Так я вам и поверил! – Он рассмеялся.

И она заставила его просить прощения за свой сарказм.

Она сказала также, что осталась сиротой и теперь совсем одна.

Постепенно и он рассказал ей кое-что о своей жизни: о работе, в которой он был усерден и добился кое-какого успеха, о своем досуге, который проводил, попусту марая холсты.

– Конечно, я ничего в этом не понимаю, – признался он. – Но всегда чувствовал, что однажды смогу написать что-нибудь настоящее. Я вполне прилично делаю эскизы, но хотел бы написать настоящую картину. Один парень, который в этом разбирается, сказал как-то, что у меня неплохая техника.

Она заинтересовалась, просила рассказать подробнее.

– Уверена, у вас должно получаться замечательно.

Он покачал головой:

– Нет, в последнее время я начал несколько вещей, потом отчаялся и бросил. Я всегда думал, что, когда у меня появится время, все пойдет как по маслу. Я годами вынашивал эту надежду, но теперь, похоже, опоздал с этим, как и со всем остальным.

– Ничего не поздно никогда, – с юношеской страстной убежденностью возразила Маленькая Леди.

Он посмотрел на нее с улыбкой:

– Вы так думаете, дитя? Для меня кое-что уже слишком поздно.

И она засмеялась над ним и даже назвала его Мафусаилом.

Они уже начали чувствовать себя как дома в Британском музее. Солидный полисмен, патрулировавший галереи, был человеком тактичным и, едва завидев эту парочку, как правило, делал вид, что его нелегкий долг охранника срочно требует его присутствия в соседнем, Ассирийском зале.

Однажды Фрэнк решился на более смелый шаг. Он пригласил ее в кафе выпить чаю.

Вначале она заколебалась:

– У меня нет времени. Я не бываю свободна. Я могу приходить лишь иногда по утрам, когда у детей уроки французского.

– Чепуха, – возразил Фрэнк. – Вы можете выкроить себе хотя бы день. Придумайте что-нибудь, пусть у вас умрет тетушка или двоюродная кузина – сочините все равно что, но только придите. Мы пойдем в маленький магазинчик «Эй-Би-Си», тут неподалеку, и закажем к чаю сдобных булочек! Уверен, вам нравятся сдобные булочки!