Агата Кристи - День поминовения

– Как в кино. Примчался – и чувствуешь себя дураком.

При этом он взлетел по ступенькам и нажал кнопку звонка; за ним поднимался Кемп, а Рейс платил за такси.

Дверь открыла горничная.

– Мисс Айрис вернулась? – резко спросил Энтони.

Эванс немного удивилась.

– Да, сэр. Уж с полчаса будет, как вернулась.

Браун облегченно вздохнул. В доме стояла привычная тишина, и Энтони стало стыдно – что за мелодраму он устроил?

– Где она?

– Наверное, в гостиной, с госпожой Дрейк.

Энтони кивнул и побежал по лестнице, преодолевая несколько ступенек сразу. Рейс и Кемп старались не отставать. В гостиной, в приглушенном свете абажура, безмятежно сидела Лусилла Дрейк, с сосредоточенностью терьера шарила по ящичкам стола и бормотала себе под нос:

– Боже правый, куда я сунула письмо госпожи Маршэм? Куда оно запропастилось?

– Где Айрис? – разорвал тишину голос Энтони.

Лусилла обернулась и тупо уставилась на вошедшего:

– Айрис? Она… Я не совсем понимаю! – она подобралась и подтянулась. – Вы кто, собственно говоря, такой?

Из-за спины Энтони вышел Рейс – и лицо Лусиллы прояснилось. Она еще не видела старшего инспектора Кемпа, который вошел в комнату третьим.

– Боже, полковник Рейс! Как чудесно, что вы здесь! Жаль, что не пришли немного пораньше, я бы посоветовалась с вами насчет похорон – совет мужчины всегда ценен, к тому же я так расстроена, что мысли просто разбегаются, я так и сказала мисс Лессинг, кстати, она хоть раз в жизни проявила настоящее сочувствие и сказала, что готова сделать все, чтобы снять бремя с моих плеч, но, как она верно заметила, кому, как не мне, знать, какие церковные гимны Джордж любил больше всего… вообще-то, я этого не знаю, потому что, боюсь, в церковь Джордж захаживал редко, но как жене священника, вернее, вдове, мне известно, что для такого случая подходит…

Рейс воспользовался секундной паузой и сумел задать вопрос:

– Где мисс Марль?

– Айрис? Недавно вернулась. Сказала, что у нее болит голова, и отправилась к себе в комнату. Девицы нынче, знаете ли, пошли слабые, надо есть побольше шпината, и она наотрез отказывается говорить о похоронах, но кто-то ведь должен все организовать, понятно, что все надо сделать как положено, с должным уважением к усопшему… по правде говоря, я никогда не считала уместным погребальный автомобиль, куда лучше лошади с длинными черными хвостами, но, конечно, я сказала, что не против автокатафалка, и Рут – я называла ее Рут, а не мисс Лессинг – вместе со мной прекрасно управилась, а уж остальное мы сделаем сами.

– Мисс Лессинг уехала? – спросил Кемп.

– Да, мы отдали все нужные распоряжения, и мисс Лессинг уехала десять минут назад. Взяла с собой объявления для газет. От цветов мы решили отказаться, не те обстоятельства, а службу проведет каноник Уэстбери…

Не прерывая словесного потока Лусиллы, Энтони потихоньку выбрался из комнаты. Лусилла, однако, его уход заметила, оборвала себя на полуслове и спросила:

– Кто этот молодой человек? Я сначала и не поняла, что он пришел с вами. Решила, что он один из этих кошмарных журналистов. Покоя нам не дают.

Энтони уже бежал вверх по лестнице. Услышав за собой шаги, он обернулся, и на лице его вспыхнула улыбка – его преследовал старший инспектор Кемп.

– Тоже не выдержали? Бедняга Рейс, ему за всех отдуваться!

– В таких делах он большой мастер. Чего не могу сказать о себе, – пробурчал Кемп.

Они поднялись на второй этаж и уже ступили на лестничный пролет, ведущий на третий этаж, но тут Энтони услышал легкий звук шагов – сверху кто-то спускался. Он затащил Кемпа в туалетную комнату – тут же, на лестничной площадке.

Кто-то прошел мимо них вниз по лестнице.

Энтони выскочил из туалета и побежал наверх. Он знал, что у Айрис маленькая комната в тылу дома. Тихонько постучал в дверь.

– Айрис!

Ответа не последовало. Браун еще раз постучал, еще раз окликнул девушку. Потом взялся за ручку – заперто.

Тогда он стукнул в дверь более решительно.

– Айрис! Айрис!

Подождав секунду-другую и не получив ответа, Энтони посмотрел вниз. Под ногами у него был старомодный шерстяной коврик – такие подкладывают перед дверью снаружи, чтобы избежать сквозняков. Коврик плотно прилегал к двери, и Энтони отшвырнул его ногой. Щель под дверью оказалась достаточно широкой – видимо, когда-то нижнюю часть двери подрезали, чтобы легче было положить ковер поверх паркета.

Он глянул в замочную скважину, ничего не увидел, но вдруг поднял голову и повел ноздрями. Потом лег на пол и прижал нос к дверной щели. Тут же вскочил на ноги и закричал:

– Кемп!

Но старший инспектор не отозвался. Энтони кликнул его снова.

На его зов, однако, прибежал полковник Рейс. Не дав раскрыть ему рта, Энтони живо объяснил:

– Газ! Пахнет газом! Придется ломать дверь!

Рейс был мужчиной крупным. Разделаться с препятствием для них не составило большого труда. Треск, скрежет – и замок был выломан.

Они отшатнулись, но Рейс тут же распорядился:

– Она у камина. Я вбегаю и открываю окно, а вы – к ней.

Айрис Марль лежала возле газового камина, рот и нос – на газовой горелке, а краник повернут до отказа.

Еще через минуту, задыхаясь и кашляя, Энтони и Рейс положили потерявшую сознание девушку на лестничную площадку и распахнули ближайшее окно.

Энтони метнулся вниз, и Рейс крикнул ему вслед:

– Не беспокойтесь, она сейчас придет в себя. Мы поспели вовремя.

В прихожей Энтони лихорадочно набрал номер телефона и стал говорить в трубку, а за его спиной кудахтала Лусилла Дрейк. Наконец он повесил трубку и произнес с облегчением:

– Дозвонился. Он живет тут же, на площади. Будет через пару минут.

– Объясните, что случилось! – взвыла Лусилла. – Айрис заболела?

– Она была в своей комнате, – объяснил Энтони. – За запертой дверью. Голова в газовом камине, газ включен на полную мощность.

– Айрис? – пронзительно вскрикнула госпожа Дрейк. – Айрис совершила самоубийство? Не может быть! Не верю!

На лице Энтони появилась привычная ухмылка.

– Правильно делаете, что не верите, – сказал он. – Она жива.

– Тони, пожалуйста, можешь мне все рассказать?

Айрис лежала на софе, а отважное ноябрьское солнце за окнами дома Литтл-Прайорз давало прощальную гастроль.

Энтони посмотрел на сидевшего на подоконнике полковника Рейса и добродушно усмехнулся:

– Не буду скрывать, Айрис, я давно ждал этой минуты. Ведь, хоть лопни, охота кому-то рассказать, каким я оказался проницательным. Так что на скромность в моем рассказе можешь не рассчитывать. Это будет бессовестное самовосхваление с паузами на то, чтобы ты имела возможность воскликнуть: «Ах, Тони, какой ты умный!», или «Тони, как чудесно!», или что-то в этом духе. Итак – представление начинается. Поехали!

В целом все выглядело достаточно просто. То есть причинно-следственная связь просматривалась со всей очевидностью. Смерть Розмари, которую признали самоубийством, таковым не была. Джордж что-то заподозрил, начал свое расследование, видимо, подобрался к истине и готов был сорвать маску с убийцы – и тут убили его самого. Последовательность событий, если так можно выразиться, вполне понятна.

Но сразу возникают явные противоречия. Например: а – отравить Джорджа не могли, б – Джордж был отравлен. Далее: а – к бокалу Джорджа никто не прикасался, б – в бокал Джорджа подсыпали яд.

На самом деле из поля моего зрения выпала одна важная вещь – притяжательный падеж, и как им пользоваться. Чей, чья! Например, Джорджево ухо. Это, бесспорно, ухо Джорджа, потому что оно – часть его головы, его не удалить без хирургического вмешательства. Теперь возьмем Джорджевы часы – те, что он носил на руке. Тут уже возможен вопрос: а чьи это часы? Его или он их у кого-то одолжил? У нас на повестке дня Джорджев бокал или, допустим, Джорджева чашка чая – получается, что мое определение весьма туманно. Я лишь хочу сказать, что говорю о бокале или чашке, из которой Джордж недавно пил, но этот бокал и чашка ничем не отличаются от других точно таких же чашек и бокалов.

В подтверждение такого взгляда я провел небольшой эксперимент. Рейс пил чай без сахара, Кемп пил чай с сахаром, а я пил кофе. Цвет у этих трех жидкостей более или менее одинаков. Мы сидели за круглым столиком с мраморной крышкой, рядом еще несколько таких же столиков. Я сделал вид, что в голову мне пришла какая-то гениальная мысль, и заставил моих спутников подняться и выйти в вестибюль, по дороге расталкивая стулья. При этом трубку Кемпа, что лежала возле его тарелки, мне удалось незаметно передвинуть к моей тарелке. Когда мы оказались на улице, я все отменил, и мы вернулись к столику – Кемп шел чуть впереди других. Он пододвинул к столику стул и сел рядом с тарелкой, у которой лежала его трубка – он ее с собой не взял. Рейс сел справа от него, как и сидел, а я – слева. Что же произошло? Еще одно противоречие между а и б! А – в Кемповой чашке был чай с сахаром, б – в Кемповой чашке оказался кофе. Эти утверждения противоречат друг другу, но оба являются истиной! Кемпова чашка – вот слова, которые привели к противоречию. Кемпова чашка, когда он отошел от столика, и Кемпова чашка, когда он к столику вернулся – не одно и то же.

Именно это, Айрис, и произошло в «Люксембурге» в тот вечер. После кабаре все пошли танцевать – и ты уронила свою сумочку. Ее подобрал официант – не тот, что обслуживал ваш столик и знал, кто где сидит, а загнанный мальчишка, которого все шпыняют, который бегает с соусами, – и вот он быстро наклонился, поднял с пола сумочку и положил ее рядом с тарелкой – но не с твоей, а слева от твоего места. Вы с Джорджем вернулись первыми, и ты, не раздумывая, заняла место, помеченное твоей сумочкой – как Кемп занял место, помеченное его трубкой. А Джордж сел справа от тебя – как он полагал, на свое место. И вот он предлагает тост в память о Розмари и пьет, как ему казалось, из своего бокала – но на самом деле это был твой бокал! А уж твой бокал можно было отравить без особых фокусов, потому что единственным человеком, который после кабаре не отпил из своего бокала, была ты, за чье здоровье пили остальные!