Мейсон вынул из кармана свернутую в трубку клеенчатую тетрадь, раскрыл ее и уложил на правом подлокотнике своего кресла. Делла прижалась к нему, и они вдвоем углубились в чтение записей, сделанных девушкой, которой уже не было в живых.

Дневник начинался с даты пятилетней давности, он открывался романтическим вступлением, из которого можно было догадаться, что автор смотрел на жизнь сквозь розовые очки. В этот период записи велись чуть ли не каждый день, большей частью — бурные переживания влюбленной девушки.

Мейсон торопливо перелистывал эти страницы, у Деллы, чей взгляд привлекал тот или иной отрывок, каждый раз вырывался недовольный возглас.

Затем последовал период сомнений, разочарований, записи стали вестись реже: иногда события, происшедшие за неделю, умещались на трех строчках, как правило, полных ожиданий, страдания, тревог. Затем Миддред Дэнвиль познакомилась с Хелен Бартслер, и дневник достоверно отразил странные взаимоотношения, возникшие между двумя женщинами; настолько странные, что в это трудно было поверить.

С одной стороны — Хелен Бартслер, лишившаяся горячо любимого супруга и изгнанная из его семьи безжалостным свекром, считавшим ее авантюристкой, вскружившей голову его сыну. С другой — Милдред Дэнвиль, разочаровавшаяся в жизни женщина, готовящаяся стать матерью. Хелен критиковала нелепые законы общества. Будь мальчик ее сыном, говорила она, ему, как потомку героя, было бы уготовано светлое будущее. Сыну же Милдред Дэнвиль грозило пожизненное клеймо безотцовщины.

Казалось, еще немного — и женщины обменяются биографиями. Были они одного возраста, веса, роста, да и на лицо схожи. Милдред стала посещать консультации в солидной клинике, где выдавала себя за вдову Роберта. Бартслера, небрежно предъявляя при случае свидетельство о браке. У врача, принимающего роды, при оформлении документов даже не возникло подозрений относительно того, что родившийся мальчик является сыном пропавшего без вести Роберта Бартслера и Хелен Чистер Бартслер.

Тогда Милдред предполагала, что Хелен впоследствии передаст мальчика ей на усыновление, но так как они жили, обменявшись именами, спешить с этим не было смысла — а в это время крохотные ручонки все крепче сжимали сердца двух одиноких, потерянных женщин. Постоянно откладывая вопрос об усыновлении, они вдруг с ужасом поняли, что такой шаг сделать будет нелегко. Вскоре начались первые трения, дружба двух страдающих сердец дала трещину. Обе женщины все больше замыкались в себе, и Хелен Бартслер предстала перед Милдред уже в ином свете.

Тон дневниковых записей постепенно менялся, пока наконец у изверившейся Милдред Дэнвиль не выплеснулись строки: в них она давала убийственную характеристику своей подруге, как женщине расчетливой, эгоистичной, мстительной и хладнокровной, чье первоначальное великодушие составляло часть грандиозного и зловещего плана, претворяемого в жизнь под знаком отмщения человеку, которого она ненавидела — Джеймсу Бартслеру.

Милдред Дэнвиль, казалось, обрела некое философское отношение к жизни. Оно досталось ей ценой страданий, ибо сама жизнь не предоставила ей иного выбора. Однако именно это пришло на выручку, когда Хелен Бартслер спрятала ее ребенка, отказавшись сообщить Милдред о его местонахождении и своих намерениях касательно его судьбы.

Милдред обратилась к адвокату, который, однако, отговорил ее затевать процесс на том основании, что у нее нет на это юридического обоснования; в этом месте Мейсон вполголоса заметил:

— Адвокат наверняка не поверил ей, посчитав всю историю фальсификацией.

— Вряд ли можно винить его за это, — сказала Делла. — Выходит, Милдред собственными руками отдала Хелен Бартслер свое единственное сокровище. Какая трагедия! Представляете, сколько тягот перенести, а потом даже не иметь возможности видеть своего ребенка!

Мейсон согласно кивнул и сказал:

— Давай-ка теперь взглянем на последние записи. Может, они прольют хоть какой-нибудь свет на случившееся.

— Ну, не надо. Лучше дочитаем все до конца…

— Нельзя знать, когда сержант Голкомб предпримет контратаку, — буркнул Мейсон. — Нам нужно найти сведения о событиях, непосредственно приведших к убийству.

— Шеф, а что, если начать с того места, где она написала про знакомство с Дайаной? Хотя бы для того, чтобы проверить, что скрывает Дайана?

— Неплохая мысль, — одобрил Мейсон. — Сейчас посмотрим. Это случилось года два назад, не так ли?

Пробегая страницы и задерживаясь на некоторых из них, адвокат наконец сказал:

— Нашел.

Записи, посвященные знакомству с Дайаной, давали беглый словесный образ доведенной до отчаяния женщины. Упоминалось подлинное имя Дайаны и что-то еще насчет убийства мужа.

— Боже праведный! — воскликнул Мейсон. — Я помню это дело! Какое-то время подозревали жену убитого. Женщину так и не арестовали, полиция затаскала ее на допросы. Это случилось в Сан-Франциско. Дело не раскрыто до сих пор. Так вот что за дамоклов меч все время висел над головой Дайаны! Одним этим фактом Голкомб пригвоздил бы ее к позорному столбу.

Вернувшись к дневнику, Мейсон прочел, как Дайана обратилась к своей старой подруге Милдред Дэнвиль в поисках прибежища от излишнего любопытства толпы, в попытке забыться и стать забытой. Именно Милдред и предложила Дайане выбрать себе новое имя и «сменить климат». В это время Милдред работала на радио. Решив, что у Дайаны подходящий голос, повела ее на радиостудию и помогла отобрать небольшие тексты.

— Да, плохо дело. Как только дневник попадет в руки Гол-комба, он сделает из него такую приманку для прессы, что Дайану не спасет и сам Господь Бог.

— Неужели суд использует «темное» прошлое Дайаны в качестве улики против нее? — спросила Делла.

— Ему это даже и не понадобится. Газетчики поднимут такую шумиху, что участь Дайаны будет решена прежде, чем она предстанет перед присяжными.

— Как же теперь быть?

— Я должен во что бы то ни стало выяснить, почему синяк Дайаны привел к убийству Милдред.

— Думаете, здесь есть какая-то связь?

— Убежден.

Мейсон полистал страницы и нахмурился. На последней, двадцать четвертой странице, короткая загадочная фраза гласила: «Если закон на девяносто девять процентов состоит из права на имущество, то я претендую на последний процент».

На этом записи в дневнике обрывались.

Делла Стрит взглянула на Мейсона. Он вынул из папки конверт из плотной бумаги, написал на нем домашний адрес Деллы, наклеил марки и, подойдя к почтовому ящику, висевшему у входа в гостиницу, опустил конверт в ящик, сказав:

— Так-то оно лучше.

— Что же теперь? — спросила Делла.

Мейсон усмехнулся.

— Поедем прямиком ко мне в контору. Голкомб небось считает, что я у него в руках. Что ж, лучше разубедить его сейчас, нежели ждать, пока этот идиот нагрянет домой среди ночи с ордером в зубах.

— Неужели придется плясать под его дудку? — спросила она.

Мейсон рассмеялся.

— На дудке будем играть мы с тобой, а плясать придется именно сержанту Голкомбу.

Они сели в машину Мейсона и неторопливо поехали по направлению в контору.

— Черт возьми, Делла, ведь должна быть какая-то причина, обязательно… О, Боже мой!

— Берегитесь! — вскрикнула Делла.

Мейсон резко вывернул руль, успев увернуться от встречного автомобиля, съехал на обочину и выключил мотор. Делла встревоженно посмотрела на него.

— Вам плохо?

— Боже всемилостивый! Делла, я нашел!

— Что нашли?

— Ключ к разгадке! — сказал Мейсон. — Как я раньше об этом не догадался! Он валялся у нас под самым носом.

— Что вы имеете в виду? — в нетерпении спросила Делла.

— Вспомни, Делла, тот телефонный разговор Дайаны с Милдред, когда она рассказывала о своем синяке. При повторном рассказе Дайана должна была в точности…

Но тут внимание Мейсона привлек вой полицейской сирены, две патрульные машины подъехали к его автомобилю — одна остановилась сзади, другая же перегородила дорогу, тормознув прямо перед капотом.

— Боже мой! — только и выдохнула Делла.

Машина, стоявшая сзади, была обычной патрульной машиной, оборудованная рацией, в то время как та, что стояла впереди, принадлежала полицейскому управлению. Именно из нее и возник свирепого вида сержант Голкомб, а за ним — лейтенант Грэгг.

Мейсон вынул из кармана портсигар и извлек из него сигарету.

— Закуривай, — предложил он Делле.

Он поднес спичку к ее сигарете, и как раз в этот момент в оконном проеме показалось злое лицо Голкомба.

— Вы что это себе позволяете? — рявкнул он без лишних предисловий.

— Курим, — ухмыльнулся Мейсон.

— Поехали в управление.

— Ордер при вас?

— Он мне не понадобится.

— Неужели?

— Вы нарушили закон.

— Нарушил? — удивился Мейсон, вскинув брови.

— Да, совершили кражу.

— Ай-яй-яй, сержант, — упрекнул его Мейсон. — Впредь надо быть более осторожным с такими выражениями. И вообще, почаще заглядывайте в устав полицейской службы.

— Отпираться бесполезно, — процедил Голкомб, пропустив его слова мимо ушей. — И напрасно думаете, что это так сложно доказать. Мусорщик все выложил про вас: и как вы всучили ему пятьдесят долларов, и как научили провести нашего человека. Теперь я понимаю, что вам нужен был тот батон.

— И это называется кражей? — спросил Мейсон.

— Кража с помощью мошенничества.

— Но ведь ваш человек собственноручно отдал мусорщицу батон, разве не так?

— В таком случае вы присвоили себе чужое имущество.

— Ничуть, — возразил Мейсон. — Закон о брошенном имуществе в корне отличается от закона об охране имущества. Этот батон был выброшен. От него избавились. Кроме того, сержант, вы забываете, что я представляю интересы Дайаны Рэд-жис, которая собирается воспользоваться письмом Милдред Дэн-виль в качестве документа, удостоверяющего последнюю волю покойной. Дайана также просит меня быть ее душеприказчицей. В сложившихся обстоятельствах, а также учитывая тот факт, что Дайана Рэджис является единственной наследницей Милдред Дэнвиль, которая изложила свою волю в том же письме, я не только уполномочен взять под контроль все принадлежащее ей имущество, это просто моя прямая обязанность.