ЭДВАРД. Да.

ГЕНРИЕТТА. Она у меня спрятана в таком месте, которое агент по недвижимости, продавший сэру Генри этот дом, называет «уголком для завтрака».

Мидж зажигает сигарету Генриетте и ставит зажигалку обратно на каминную полку.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Слава Богу, мне никогда не приходилось делать ничего подобного! Завтракать в уголке!

Все смеются. Генриетта подходит к нише, отдергивает портьеру, включает свет и отступает в сторону. Эдвард подводит Мидж к Нише и останавливается справа. Оба смотрят на статую.

ГЕНРИЕТТА. Она называется «Поклонение».

ЭДВАРД (под большим впечатлением). Очень сильно! И прекрасная обработка поверхности. Что это за дерево?

ГЕНРИЕТТА. Груша.

ЭДВАРД. Какое… тягостное впечатление!

МИДЖ. Ужасно!

ЭДВАРД. Эти тяжело опущенные плечи, шея. Полное подчинение, покорность. Фанатизм в лице… Глаза… Она слепая?

ГЕНРИЕТТА. Да.

ЭДВАРД. На что она смотрит… своими невидящими глазами?

ГЕНРИЕТТА (отвернувшись). Не знаю. Наверное, на своего Бога.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ (тихо). Бедная Генриетта.

ГЕНРИЕТТА. Что ты сказала, Люси?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Так, ничего. (Смотрит в сад.) О, посмотрите! Зяблики! Милые. На птиц надо смотреть через окно, когда они сидят на верхушках деревьев, не правда ли? (Отворачивается от окна.) Эдвард, в Эйнсвике все еще живут цапли?

ЭДВАРД. Да… у реки.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ (тихо). У реки… О Господи!

Леди Энкейтл выходит через дверь, ведущую в сад. Голос ее постепенно затихает.

ЭДВАРД. Почему она сказала: «Бедная Генриетта!»

Мидж задергивает портьеру, выключает свет в нише, садится на диван.

ГЕНРИЕТТА. Люси не слепа.

ЭДВАРД. Не пойти ли нам прогуляться, Генриетта? После машины неплохо бы размяться.

ГЕНРИЕТТА. С удовольствием. Я почти весь день работала. Пойдем. Мидж?

МИДЖ. Нет, спасибо. Я останусь здесь и помогу Люси, когда приедут Кристоу.

ЭДВАРД (резко останавливаясь и оборачиваясь; отрывисто). Кристоу? Он приедет?

ГЕНРИЕТТА. Да.

ЭДВАРД. Жаль, я не знал.

ГЕНРИЕТТА (с вызовом). Почему это?

ЭДВАРД (очень спокойно и тихо). Я приехал бы… как-нибудь в другой раз.

Пауза. Генриетта и Эдвард выходят. Мидж смотрит им вслед. По ее лицу видно, что она безнадежно влюблена в Эдварда. Входит леди Энкейтл.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ (шепотом). Генриетта и Эдвард пошли на прогулку?

МИДЖ. Да.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Эдвард знает, что приедут Кристоу?

МИДЖ. Да.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. И… все в порядке?

МИДЖ. Не совсем.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. О Господи! Я знала, что в эти выходные будут неприятности.

МИДЖ. Давай пройдемся по саду, Люси. Что сейчас цветет? Я теперь стала безнадежной горожанкой. Что, одни георгины?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Да. Красивые… но довольно скучные. И в них полно уховерток! Знаешь, мне говорили, что уховертки — прекрасные мамаши, но от этого они как-то не становятся симпатичнее.

Леди Энкейтл и Мидж выходят в сад. Входит Дорис, горничная, глуповатого вида девица. Следом за ней — Гаджен. В руках у него поднос с бутылками, вазочка с оливками и полотенце. Дорис закрывает дверь и останавливается посреди комнаты, тараща глаза.

ГАДЖЕН (ставит поднос на бар). Ну, Дорис, сложи газеты как я тебя учил. (Принимается протирать бокалы.)

ДОРИС. Да, мистер Гаджен. (Берет «Таймс» и складывает.) Мистер Гаджен, ее светлость сумасшедшая?

ГАДЖЕН. Разумеется нет! У ее светлости очень острый ум. Она говорит на пяти языках и объехала вместе с сэром Генри весь свет. Сэр Генри был губернатором в одной из главных провинций в Индии. Он даже мог бы стать вице-королем, если бы правительство лейбористов не развалило империю.

ДОРИС. Мой отец — лейборист.

Гаджен смотрит на Дорис почти с жалостью.

Ох! Извините, мистер Гаджен!

ГАДЖЕН (великодушно). Это не твоя вина, Дорис. Родителей не выбирают.

ДОРИС (смиренно). Я знаю. Они у меня не того круга…

ГАДЖЕН (покровительственно). Ничего, ты стараешься… (Продолжая протирать бокалы.) Хотя мы, конечно, привыкли к другому. Была бы на твоем месте, к примеру, дочь егеря или старшего конюха… Девушка правильного воспитания и с хорошими манерами…

Дорис берет «Дейли график» и складывает.

Вот кого мне бы хотелось обучать!

ДОРИС (аккуратно складывает все газеты на кофейном столике). Извините, мистер Гаджен! (Переходит к письменному столу, берет с него пепельницу, возвращается к кофейному столику и высыпает из нее окурки в другую пепельницу, стоящую на нем.)

ГАДЖЕН. Ну что ж, те дни, похоже, ушли навсегда.

ДОРИС (относит пустую пепельницу на письменный стол). Мисс Симмонс тоже вечно ко мне придирается.

ГАДЖЕН. Она это делает для твоей же пользы, Дорис. Она тебя учит.

ДОРИС (берет пепельницу с кофейного столика, идет к камину и высыпает окурки в пепельницу на каминной полке). А когда меня обучат, я же не буду получать больше, чем сейчас, верно? (Относит пепельницу на кофейный столик.)

ГАДЖЕН. Пожалуй, вряд ли намного больше.

ДОРИС. Тогда вроде и учиться-то незачем, верно? (Берет полную окурков пепельницу с каминной полки.)

ГАДЖЕН. Боюсь, что так. (Видя, что Дорис собирается выбросить окурки из пепельницы в огонь, укоризненно). О-ох!

Дорис виновато отворачивается и ставит пепельницу с окурками обратно на каминную полку.

Беда в том, что теперь нет настоящих хозяев. Таких, кто знает, что к чему. А те, у кого есть деньги, чтобы нанять прислугу, не умеют ценить по достоинству хороших слуг.

ДОРИС. Отец говорит, я должна называть себя помощницей по хозяйству. (Поправляет подушку на кресле.)

ГАДЖЕН. А ты на большее и не тянешь. (Перегнувшись через спинку дивана, поправляет подушки.) По правде сказать, тебе, девочка, очень повезло, что ты попала в дом, где знают, что из каких бокалов пить, и хозяева умеют ценить настоящих, умелых, вышколенных слуг. Немного осталось хозяев, которые заметят, что ты обходишь стол не с той стороны.

ДОРИС. По-моему, ее светлость все-таки странная. (Берет пепельницу с каминной полки.) Взяла зачем-то этого омара…

ГАДЖЕН. Ее светлость несколько забывчива, к тому же рассеянна, но я слежу за всем в этом доме, чтобы избавить ее светлость от беспокойства и всяких неприятностей.

Слышен сигнал автомобиля. Гаджен подходит к бару, берет полотенце, затем поднимает чемодан Мидж.

Это, должно быть, доктор и миссис Кристоу. Иди наверх, Дорис, и будь готова помочь мисс Симмонс распаковать вещи гостей.

ДОРИС. Да, мистер Гаджен! (Идет к двери, открывает ее и хочет пройти.)

ГАДЖЕН. Кхм!

ДОРИС (испуганно отступает назад). Ох! Извините! (Придерживает дверь.)

ГАДЖЕН (проходит). Благодарю, Дорис.

Часы бьют семь. Дорис выходит вслед за Гадженом.

После четвертого удара часов слышны голоса.

Добрый вечер, сэр!

ДЖОН (за сценой). Добрый вечер, Гаджен.

Входит Гаджен, пропуская вперед Джона и Герду Кристоу. Джон — привлекательный мужчина тридцати восьми лет, энергичный, но несколько бесцеремонный, Герда — робкая, производит впечатление туповатой. В руках у нее вычурная кожаная сумка.

ГАДЖЕН. Проходите, пожалуйста, мадам.

ГЕРДА. Погода все еще теплая.

ГАДЖЕН. Да, мадам, очень теплая. Надеюсь, поездка была приятной?

ГЕРДА. Да, спасибо.

ГАДЖЕН. Ее светлость, по-моему, в саду, сэр. Я доложу о вашем прибытии.

ДЖОН. Спасибо, Гаджен.

Гаджен выходит.

Джон подходит к открытой двери на террасу.

М-м! Как чудесно вырваться из города и очутиться здесь!

ГЕРДА. Да, очень хорошо.

ДЖОН. Господи, ненавижу сидеть взаперти в Лондоне! Торчать в этой проклятой приемной и выслушивать хныканье женщин. Как я их ненавижу!

ГЕРДА. О Джон, ты ведь на самом деле так не думаешь.

ДЖОН. Ненавижу больных!

ГЕРДА. Дорогой, если бы ты ненавидел больных, то не был бы врачом, не так ли?

ДЖОН (расхаживает вокруг дивана). Человек становится врачом вовсе не из любви к больным людям. Интересна сама болезнь, а не пациент. У тебя странные представления, Герда.

ГЕРДА. Но тебе нравится лечить.

ДЖОН. Я никого не лечу. Просто даю надежду, веру да иногда слабительное… О Боже милостивый, до чего же я устал!

ГЕРДА. Ты слишком много работаешь, Джон. Ты так самоотвержен. Я всегда говорю детям, что вся жизнь врача — это служение. Я так горжусь, что ты отдаешь людям все свое время, всю свою энергию и никогда не щадишь себя.

ДЖОН. Ради Бога, Герда! Ну что ты говоришь! Неужели ты не понимаешь: мне нравится моя профессия?! Мне это дьявольски интересно, и я зарабатываю много денег.

ГЕРДА. Но, дорогой, ты ведь трудишься не ради денег! Как ты увлечен работой в больнице! Ведь ты облегчаешь боль и страдания!

ДЖОН. Боль — биологическая необходимость, а страдания всегда пребудут с нами. Меня в медицине интересует профессиональный, так сказать, аспект!

ГЕРДА. И… страдающие люди.

ДЖОН (вскакивает, идет прочь от дивана). О, ради Бога! (Внезапно спохватывается, смущенно.) Извини, Герда! Прости, что накричал на тебя. Боюсь, последнее время я очень взвинчен и раздражителен. Извини…

ГЕРДА. Все в порядке, дорогой. Я понимаю.

ДЖОН. Знаешь, Герда, лучше бы ты не проявляла столько терпения и кротости. Почему ты никогда не набросишься на меня, не выругаешь, не ответишь мне тем же? Мои слова шокируют тебя? Да лучше бы ты сердилась! Для мужчины хуже нет, чем вязнуть в этом липком сиропе!