— Если вам не нравится почта, пошлите одного из ваших молодых людей. Он получит удовольствие от поездки.

— Невозможно, — сказал Милрей, старчески покачав головой. — На то есть причины, мой дорогой Педлер, уверяю вас, есть причины.

— Что ж, — произнес я, вставая, — все это очень интересно, но мне надо идти…

— Одну минуту, мой дорогой Педлер, одну минуту, прошу вас. Скажите мне по секрету, разве вы сами вскоре не собираетесь посетить Южную Африку? У вас обширные интересы в Родезии, я знаю, а вопрос о ее вступлении в Союз далеко вам не безразличен.

— Да, я думал поехать туда примерно через месяц.

— Не могли бы вы перенести отъезд на более ранний срок? На этот месяц. А лучше на эту неделю.

— Могу, — сказал я, разглядывая его с некоторым любопытством. — Но не испытываю подобного желания.

— Вы оказали бы правительству большую услугу, очень большую услугу. И оно… не останется в долгу.

— Вы хотите сказать, что я должен сыграть роль почтальона?

— Вот именно. Вы не занимаете официального положения. Ваша поездка будет выглядеть естественно. Все пройдет замечательно.

— Что ж, — сказал я в раздумье, — не возражаю. Единственно чего мне очень хочется, так это как можно скорее убраться из Англии.

— Вы найдете климат Южной Африки восхитительным, просто восхитительным.

— Мой дорогой, мне все известно о ее климате. Я был там незадолго до войны.

— Премного вам обязан, Педлер. Я пришлю вам пакет с курьером. Передайте в собственные руки генерала Смэтса, понимаете? «Килморден Касл» отплывает в субботу, это весьма приличное судно.

Я немного прошел с ним вместе по Пэлл-Мэлл, перед тем как мы расстались. Он с жаром потряс мне руку и опять рассыпался в благодарностях. Я отправился домой, размышляя о неисповедимых путях правительственной политики.

На следующий вечер Джарвис, мой дворецкий, сообщил мне, что некий джентльмен хочет видеть меня по личному делу, но отказывается назвать свое имя. Я всегда быстро узнаю назойливых страховых агентов, поэтому велел Джарвису сказать, что не могу принять его. К сожалению, Ги Пейджет, который в виде исключения был действительно нужен, лежал в постели с приступом печеночной колики. Эти усердные молодые люди со слабыми желудками весьма склонны к таким приступам.

Джарвис вернулся.

— Джентльмен просил сказать вам, сэр Юстес, что он от мистера Милрея.

Тогда другое дело. Через несколько минут я принимал моего посетителя в библиотеке. Это был крепкий, сильно загорелый молодой человек. От уголка глаза через всю щеку по диагонали спускался шрам, портивший красивые, хотя и несколько резкие черты его лица.

— Итак, — сказал я, — что вам угодно?

— Сэр Юстес, меня прислал к вам мистер Милрей. Я буду сопровождать вас в Южную Африку в качестве секретаря.

— Мой дорогой друг, — сказал я, — у меня уже есть секретарь. Другой мне не нужен.

— А я думаю, нужен, сэр Юстес. Где сейчас ваш секретарь?

— Он лежит внизу с печеночной коликой, — объяснил я.

— Вы уверены, что дело только в этом?

— Разумеется. У него бывают такие приступы.

Мой гость улыбнулся.

— Может быть, у него приступ, а может быть, и нет. Время покажет. Однако могу сказать вам, сэр Юстес, мистер Милрей не будет удивлен, если вашего секретаря попытаются убрать с дороги. О, за себя вы можете не опасаться, — полагаю, на моем лице мелькнула тень тревоги, — вам ничего не угрожает. Но если ваш секретарь выйдет из игры, до вас легче будет добраться. В любом случае мистер Милрей хочет, чтобы я сопровождал вас. Мою поездку, разумеется, оплатят, но вам надо позаботиться о паспорте, заявив, что вы нуждаетесь в услугах второго секретаря.

Он казался решительным молодым человеком. Мы пристально посмотрели друг на друга, и я первым отвел взгляд.

— Очень хорошо, — сказал я вяло.

— Никому не говорите о том, что я еду с вами.

— Очень хорошо, — повторил я.

В конце концов, может, оно и к лучшему, что этот парень поедет со мной?.. Между тем меня не оставляло предчувствие надвигающейся беды. А я-то надеялся, что обрел наконец покой!

Я остановил моего гостя, повернувшегося, чтобы уйти.

— Недурно было бы узнать имя моего нового секретаря, — заметил я саркастически.

Он на минуту задумался.

— Гарри Рейберн, кажется, вполне подходящее имя, — сказал он.

Любопытная манера представляться.

— Очень хорошо, — повторил я в третий раз.

Глава 9

(Продолжение рассказа Энн)

Морская болезнь — вещь совершенно недостойная героини. В книгах чем больше качка, тем лучше она себя чувствует. Когда все остальные больны, она одна бродит по палубе, бросая вызов стихии, и просто наслаждается штормом. К сожалению, должна сказать, что при первых признаках качки я побледнела и поспешила вниз. Меня встретила симпатичная горничная. Она предложила мне сухих тостов и имбирного пива.

Три дня я простонала в своей каюте, забыв про поиски. Мне были безразличны самые жгучие тайны. Я была совсем не та Энн, что, ликуя, примчалась на Кенсингтон-сквер из конторы пароходной компании.

Я и теперь улыбаюсь при воспоминании о том, как ворвалась в гостиную. Миссис Флемминг была там одна.

— Это вы, Энн, дорогая? Я хочу кое-что обсудить с вами, — сказала она, повернувшись в мою сторону.

— Да? — Я едва скрывала свое нетерпение.

— Мисс Эмери уходит от меня. — Мисс Эмери была экономкой. — Поскольку вам пока не удалось найти ничего подходящего, я подумала — может быть, вы захотите — было бы так мило, если бы вы остались с нами насовсем.

Я была тронута. Она не нуждалась во мне, я знала это. Она сделала свое предложение исключительно из христианского милосердия. Я ощутила раскаяние за то, что втайне осуждала ее. Повинуясь порыву, я подбежала к ней и обвила руками ее шею.

— Вы милая! — воскликнула я. — Милая, милая, милая! И большое вам спасибо. Но все устроилось. В субботу я еду в Южную Африку.

Моя неожиданная выходка поразила добрую женщину. Она не привыкла к внезапным проявлениям чувства. А мои слова удивили ее еще больше.

— В Южную Африку? Моя дорогая Энн, вы должны быть благоразумней.

Этого мне только не хватало!.. Я объяснила, что уже взяла билет и намерена устроиться в Южной Африке горничной. «В Южной Африке небывалый спрос на горничных», — выпалила я первое, что пришло в голову. Я заверила добрую женщину, что сумею о себе позаботиться, и она в конце концов поддалась моим уверениям, радуясь в душе, что сбывает меня с РУК.

При расставании она сунула мне в руку конверт. Внутри я обнаружила пять новеньких хрустящих пятифунтовых купюр и записку, в которой говорилось: «Я надеюсь, что вы не обидетесь и примете это с моей любовью». Она была очень хорошей, доброй женщиной. Я не могла бы жить с ней под одной крышей, но это отнюдь не умаляет ее достоинств.

Итак, с двадцатью пятью фунтами в кармане я смело смотрела на мир и жаждала приключений.

Только на четвертый день горничная наконец уговорила меня подняться на палубу. Рассудив, что внизу мне проще расстаться с жизнью, я упрямо отказывалась покинуть мою койку. Только приближение Мадейры[42]соблазнило меня сдвинуться с места. В душе появилась надежда, что можно сойти на берег и поискать место горничной на Мадейре. Только бы оказаться на суше.

Закутанную в пальто и пледы и слабую, как только что родившийся котенок, меня вытащили наверх и поместили в шезлонг. Я лежала закрыв глаза и ненавидя всех и вся. Корабельный эконом, светловолосый молодой человек с круглым мальчишеским лицом, присел ко мне.

— Привет! Немного жаль себя, да?

— Да, — ответила я с ненавистью.

— Через день или два вы себя не узнаете. В заливе была довольно противная качка, но впереди нас ждет приятная погода. Завтра мы с вами займемся метанием колец в цель.

Я ничего не ответила.

— Думаете, что никогда уже не поправитесь, а? Но я видел людей, которым было много хуже, чем вам, а два дня спустя они уже были душой общества на нашем судне. То же будет и с вами.

Я не решилась сказать ему, что он бессовестно лжет, но постаралась передать свои чувства взглядом. Он мило поболтал еще несколько минут и наконец оставил меня одну. Люди приходили и уходили, оживленные пары «совершали моцион», дети шалили, молодые люди смеялись. Несколько бледных страдальцев, подобно мне, лежали в шезлонгах.

Воздух был свежий, бодрящий, но не слишком холодный, солнце светило ярко. Я слегка приободрилась и начала осматриваться. Одна женщина привлекла мое особое внимание. Ей было около тридцати, круглолицая блондинка с ямочками на щеках и яркими голубыми глазами. Платье, очень скромное, но его неповторимая элегантность свидетельствовала о том, что куплено оно в Париже. Своими приятными, но властными манерами она производила впечатление хозяйки судна.

Палубные стюарды носились взад-вперед, выполняя ее указания. У нее был особый шезлонг и, по-видимому, неисчерпаемый запас подушек. Она трижды заставляла переставлять свой шезлонг. Но при этом оставалась очаровательной. Она казалась одним из тех редких в мире людей, которые знают, чего хотят, и способны добиться своего, никого не обижая. Я решила, что, если когда-нибудь поправлюсь — хотя, надежды конечно, почти никакой! — мне будет приятно поговорить с ней.

Мы прибыли на Мадейру примерно в полдень. Я была еще слишком разбита, чтобы двигаться, но наслаждалась видом живописных местных торговцев, поднявшихся на борт и разложивших свои товары на палубе. Там были и цветы. Я зарылась лицом в огромный букет сладко пахнущих мокрых фиалок и почувствовала себя определенно лучше. В сущности, подумалось мне, так я дотяну и до конца путешествия. Горничная заговорила о достоинствах бульона из молодого цыпленка, я возразила ей, но слабо. Когда его принесли, я поела с удовольствием.