И вот тут-то я понял, почему мне показалось, что, Чарлз Кент кого-то напоминает своей вызывающей манерой держаться. Два голоса — один грубый, хриплый, другой старательно благовоспитанный — обладали загадочно-одинаковым тембром и интонацией. В тот вечер у ворот «Папоротников» незнакомец напомнил мне мисс Рассэл. Потрясенный, я поглядел на Пуаро, и он чуть заметно кивнул мне, а в ответ на вопрос мисс Рассэл развел руками — типично французский жест.

— Я подумал, что это может вас заинтересовать. Только и всего.

— С какой стати? Кто он такой, этот Кент?

— Это, мадемуазель, тот человек, который был в «Папоротниках» в вечер убийства.

— Неужели?

— На его счастье, у него алиби. Без пятнадцати десять он был в пивной за милю отсюда.

— Повезло ему, — заметила мисс Рассэл.

— Но мы пока не знаем, зачем и к кому он приходил в «Папоротники».

— В этом я, к сожалению, ничем вам помочь не могу. Я ничего не слышала об этом посещении. Если это все… — Она хотела подняться, но Пуаро удержал ее:

— Нет, еще не все. Сегодня утром выяснилось, что мистер Экройд был убит не без четверти десять, а раньше: в промежутке между без десяти девять, когда доктор Шеппард покинул его, и без пятнадцати десять.

Я увидел, как кровь отлила от ее лица, она покачнулась.

— Но мисс Экройд говорила… мисс Экройд говорила…

— Мисс Экройд призналась, что она лгала. В этот вечер она не заходила в кабинет.

— И значит?

— И значит, возможно, что Чарлз Кент — именно тот, кого мы ищем. Он был в «Папоротниках». Неизвестно, что он там делал…

— Я могу сказать, что он там делал. Он не трогал мистера Экройда, он даже к кабинету не подходил. Это не он! — Железное самообладание было сломлено. Ужас и отчаяние были написаны на ее лице. — Мосье Пуаро! Мосье Пуаро, поверьте мне!

Пуаро встал и ласково погладил ее по плечу.

— Ну, конечно, конечно. Я верю. Но мне надо было заставить вас говорить, понимаете?

Она посмотрела на него с недоверием.

— А это правда — то, что вы сказали?

— То, что Чарлза Кента подозревают в убийстве? Да, это верно. И вы одна можете спасти его, рассказав, зачем он приезжал в «Папоротники».

— Он приходил ко мне, — тихо и быстро заговорила она. — Я вышла к нему… в…

— В беседку, я знаю.

— Откуда?

— Мадемуазель, Эркюль Пуаро обязан знать все. Я знаю также, что вы выходили еще раньше и оставили в беседке записку, назначив время свидания.

— Да. Когда он написал, что ему надо меня видеть, я побоялась встретиться с ним в доме и в своем ответе предложила прийти в беседку. Потом, опасаясь, как бы он не ушел, не дождавшись меня, оставила там записку, что приду в десять минут десятого. Я вышла с запиской через стеклянную дверь гостиной, чтобы кто-нибудь из прислуги не заметил меня, а возвращаясь, встретилась с доктором Шеппардом и испугалась, что ему может показаться странным, почему я так спешила, запыхалась… — Она умолкла.

— Продолжайте, — сказал Пуаро. — Вы встретились с Кентом в десять минут десятого. О чем вы говорили?

— Мне трудно… Видите ли…

— Мадемуазель, — прервал ее Пуаро, — мне необходимо знать всю правду. Обещаю вам, что все сказанное здесь останется между нами. Я отвечаю и за доктора Шеппарда. Я помогу вам: Кент — ваш сын?

Она кивнула. Ее щеки вспыхнули.

— Об этом никто не знает. Это случилось давно, очень давно… в Кенте. Я не была замужем…

— И дали ему фамилию по названию графства? Понимаю.

— Я работала. Я платила за его воспитание. Он не знал, что я — его мать. Но он сбился с пути — пил, потом стал наркоманом. Я с трудом оплатила ему билет в Канаду. Года два о нем не было никаких вестей. Потом он каким-то образом узнал, что я — его мать. Начал писать, требовать денег. А когда вернулся в Англию, написал, что приедет ко мне в «Папоротники».

Я не хотела, чтобы он приехал открыто: меня считают такой… такой респектабельной. Если бы возникли подозрения, мне пришлось бы оставить работу. Тогда я написала ему эту записку.

— А утром пришли к доктору?

— Да. Я подумала, может, это излечимо. Он был неплохим мальчиком, пока не стал наркоманом.

— Понимаю, — сказал Пуаро. — Что же было дальше? Он пришел?

— Да. Он ждал меня в беседке. Был очень груб, грозил мне. Я принесла ему деньги, какие у меня были, потом мы немного поговорили, и он ушел.

— Когда?

— Минут двадцать — двадцать пять десятого. Когда я вернулась домой, еще не было половины.

— Куда он пошел из беседки?

— Туда же, откуда пришел. Прямо по дорожке к воротам.

Пуаро кивнул.

— А вы? Что сделали вы?

— Я вернулась в дом. По террасе ходил майор Блент и курил, и я вошла через боковую дверь. Было ровно половина десятого.

Пуаро сделал какую-то пометку в своем блокноте.

— Это, пожалуй, все, — сказал он задумчиво.

— Я… я должна рассказать все это инспектору Рэглану?

— Может быть, но пока торопиться не надо. Будем соблюдать надлежащий порядок. Чарлзу Кенту еще не предъявлено обвинение в убийстве. Могут возникнуть обстоятельства, которые сделают ваше признание ненужным.

— Вы были очень добры ко мне, мосье Пуаро, — сказала мисс Рассэл, поднимаясь. — Очень! Спасибо вам. Вы… вы мне верите, что Чарлз не причастен к убийству?

— Совершенно очевидно, что человек, говоривший с мистером Экройдом в половине десятого, не мог быть вашим сыном. Не теряйте мужества,‘мадемуазель. Все будет хорошо.

Мисс Рассэл ушла. Мы остались с Пуаро вдвоем.

— Значит, так, — сказал я. — Каждый раз мы возвращаемся к Ральфу Пейтену. Как вы догадались, что Кент приходил к мисс Рассэл? Заметили сходство?

— Я связал ее с этим неизвестным задолго до того, как увидел его, — как только мы нашли перо. Оно указывало на наркотики, и я вспомнил, что вы говорили мне о разговоре с мисс Рассэл у вас в приемной. Затем я нашел статью о кокаине в газете за то же число. Все было ясно. Она получила в это утро известие от какого-то наркомана, прочла статью и пришла к вам, чтобы кое-что выяснить. Она заговорила о кокаине, потому что статья была об этом, но, когда вы проявили слишком живой интерес, быстро перевела разговор на детективные романы и таинственные яды. Я заподозрил существование брата или сына — словом, какого-то родственника. Но мне пора. Время перекусить.

— Останьтесь у нас, — предложил я.

— Не сегодня, — покачал головой Пуаро, и глаза его весело блеснули. — Мне бы не хотелось обрекать мадемуазель Каролину на вегетарианскую диету два дня подряд!

«Ничто не ускользает от Эркюля Пуаро», — подумал я.

Глава 21

Заметка в газете

Каролина, конечно, видела мисс Рассэл у дверей приемной, и я подготовил длинное объяснение о больном колене экономки, но оказалось, что она не была расположена задавать вопросы, ибо считала, что ей известны истинные мотивы появления мисс Рассэл, а мне — нет.

— Ей надо было самым бессовестным образом выведать у тебя все, что можно, Джеймс! — сказала Каролина. — И не прерывай меня, я верю, что ты этого не заметил — мужчины так наивны! Ей известно, что ты пользуешься доверием мосье Пуаро, и она хочет разнюхать. Знаешь, что я думаю, Джеймс?

— Представления не имею. Ты додумываешься до самых невероятных вещей.

— Твой сарказм неуместен. Мисс Рассэл знает о смерти мистера Экройда больше, чем ей угодно в этом признаться.

И Каролина с торжеством откинулась в кресле.

— Ты в самом деле так думаешь? — спросил я рассеянно.

— Как ты туп сегодня, Джеймс. Как неживой. Опять печень?

И наш разговор перешел на сугубо интимные темы.

Заметка Пуаро появилась в газетах на следующий день. Преследуемые ею цели мне не были известны, но Каролина была потрясена.

Она начала с того, что, жертвуя истиной, заявила, будто всегда это утверждала. Я поднял брови, но спорить не стал. Каролина все-таки ощутила, видимо, укол совести, так как добавила:

— Может, я и не называла Ливерпуля, но все же говорила, что Ральф постарается уехать в Америку. Как Криппен.

— Без особого успеха, — напомнил я.

— Бедный мальчик! Все-таки его поймали. Твой долг, Джеймс, позаботиться о том, чтобы Ральфа не повесили.

— Что, по-твоему, я могу сделать?

— Но ты же врач, правда? И Ральфа знаешь с детства. Душевное расстройство — вот на что надо опираться! Я читала, что в тюремной больнице им совсем неплохо. — Слова Каролины напомнили мне кое-что.

— Я не знал, что у Пуаро есть душевнобольной племянник, — сказал я вопросительным тоном.

— Не знал? Мне он все рассказал. Бедный мальчик! Семейное несчастье! До сих пор его не помещали в больницу, но дело заходит так далеко, что, вероятно, скоро придется это сделать.

— Полагаю, ты уже полностью осведомлена о всех семейных делах Пуаро! — воскликнул я, накалившись до предела.

— Да, конечно, — ответила Каролина с тихим самодовольством. — Для нормальных людей излить кому-нибудь душу — всегда большое облегчение.

— Когда это делается по внутреннему побуждению, но облегчить душу под немилосердным нажимом — дело другое.

Каролина только поглядела на меня с видом христианской мученицы на римской арене.

— Ты слишком замкнут, Джеймс, — сказала она. — Терпеть не можешь говорить о своих делах или делиться с кем-нибудь и думаешь, будто остальные люди похожи на тебя. Я вовсе ничего ни из кого не выжимаю. Вот, например, если мосье Пуаро зайдет сегодня, как он собирался, я ведь не спрошу его, кто приехал к нему на рассвете.

— Так рано? — спросил я.