Она отвернулась, плечи ее поникли.

«Красивая девушка, — думал я, едучи домой, — очень красивая». Я застал Каролину дома и в отличном настроении: Пуаро снова посетил ее и ушел незадолго до моего возвращения, и она порядком важничала.

— Я помогаю ему в этом деле, — объяснила она.

Я почувствовал тревогу. С Каролиной и так сладу нет, а что будет, если ее инстинкт ищейки встретит такое поощрение?

— Ты ищешь таинственную девицу Ральфа Пейтена? — спросил я.

— Это я, может быть, сделаю для себя, — ответила Каролина, — но сейчас я выполняю особое поручение мосье Пуаро.

— А именно?

— Он хочет знать, какого цвета были сапоги Ральфа — черные или коричневые, — торжественно возвестила Каролина.

Я в недоумении уставился на нее. Теперь я понимаю, что проявил тогда непостижимую тупость. Я никак не мог сообразить, при чем тут цвет сапог.

— Коричневые ботинки, — сказал я. — Я их видел.

— Не ботинки, Джеймс, сапоги. Мосье Пуаро хочет знать, какого цвета была пара сапог, которые у Ральфа были в гостинице, — коричневого или черного. От этого многое зависит.

Можете считать меня тупицей, но я все-таки ничего не понял.

— И как же ты это узнаешь? — только и спросил я.

Каролина ответила, что это легко. Наша Энни дружит с горничной мисс Ганнет — Кларой. А Клара — возлюбленная коридорного из «Трех кабанов». Мисс Ганнет взялась помочь, она отпустила Клару до вечера, и скоро все будет сделано…

Когда мы садились за стол, Каролина заметила с притворным равнодушием:

— Да, по поводу этих сапог Ральфа Пейтена…

— Ну, — сказал я. — Так что же?

— Мосье Пуаро думал, что сапоги Ральфа скорее всего коричневые. Он ошибся — они черные. — И Каролина удовлетворенно покачала головой, очевидно чувствуя, что взяла верх над Пуаро.

Я ничего не ответил. Я все еще старался понять, какое отношение к убийству может иметь цвет сапог Ральфа Пейтена.

Глава 15

Джеффри Реймонд

В этот же день я смог еще раз убедиться в правильности тактики, которую избрал Пуаро. Он хорошо знал человеческую натуру: страх и сознание вины вырвали правду у миссис Экройд. Она не выдержала первая.

Когда я вернулся домой после обхода, Каролина сообщила мне, что к нам только что заходил Реймонд.

— Он хотел видеть меня? — спросил я, вешая пальто в прихожей.

Каролина маячила у меня за спиной.

— Нет, он искал мосье Пуаро. Он не застал его дома и подумал, что он у нас или ты знаешь, где он.

— Не имею ни малейшего представления.

— Я уговаривала его подождать, но он сказал, что снова заглянет к нему через полчаса, и ушел. Такая жалость! Мосье Пуаро пришел почти тут же.

— К нам?

— Нет, к себе.

— Откуда ты знаешь?

— Окно в кухне, — последовал лаконичный ответ.

Мне показалось, что мы исчерпали тему, но Каролина придерживалась другого мнения.

— Разве ты не пойдешь туда?

— Куда?

— К мосье Пуаро, разумеется.

— Моя дорогая Каролина, — сказал я, — зачем?

— Мистер Реймонд очень хотел его видеть. Ты можешь узнать, зачем он ему понадобился.

Я поднял брови.

— Любопытство не входит в число моих пороков, — заметил я холодно. — Я могу неплохо прожить, и не пытаясь узнать, что делают или думают мои соседи.

— Вздор, Джеймс, — сказала моя сестра. — Тебе так же хочется узнать это, как и мне. Только ты не так честен, как я, тебе всегда необходимо притворяться.

— Ну, знаешь, Каролина! — сказал я и ушел к себе в приемную.

Десять минут спустя Каролина постучалась и вошла: она держала в руках какую-то банку.

— Не мог бы ты, Джеймс, — сказала она, — отнести эту баночку желе из мушмулы[197] мосье Пуаро? Я ему обещала. Такого он никогда не пробовал.

— А почему ты не пошлешь Энни? — спросил я холодно.

— Она мне нужна. — Каролина посмотрела на меня, я — на нее.

— Хорошо, — сказал я, вставая. — Но я просто оставлю эту дрянь у дверей, понятно?

Моя сестра удивленно подняла брови.

— Конечно, — сказала она. — А разве кто-нибудь просит тебя о чем-либо другом?

Победа осталась за Каролиной.

— Но если ты все же увидишь мосье Пуаро, — сказала она, когда я выходил, — может, заодно сообщишь ему о сапогах?

Это был очень меткий выстрел. Мне страшно хотелось разрешить загадку сапог. Когда старушка в бретонском чепце открыла мне дверь, я неожиданно для себя спросил, дома ли мосье Пуаро.

Пуаро с явным удовольствием поспешил мне навстречу.

— Садитесь, мой добрый друг, — сказал он. — Большое кресло? Может быть, вот это — маленькое! Не слишком ли жарко в комнате?

Жарко было невыносимо, но я воздержался от какого-либо замечания. Окна были закрыты, камин пылал.

— Англичане помешаны на свежем воздухе, — объявил Пуаро. — Свежий воздух неплох на улице, где ему и надлежит быть. Но зачем впускать его в дом? Впрочем, оставим эти пустяки. У вас что-то ко мне есть, да?

— Две вещи, — сказал я. — Во-первых — это от моей сестры. — Я передал ему баночку с желе.

— Как любезно со стороны мадемуазель Каролины! Она помнит свое обещание. А второе?

— Некоторые сведения. — И я рассказал ему о моем разговоре с миссис Экройд. Он слушал с интересом, но без особого энтузиазма.

— Это расчищает путь, — сказал он, — и подтверждает показания экономки. Та, если вы помните, сказала, что крышка витрины была открыта, и, проходя мимо, она закрыла ее.

— А ее утверждение, что она пошла в гостиную, чтобы поглядеть, в порядке ли цветы?

— О, мы ведь к этому никогда серьезно не относились, мой друг. Это был явный предлог, придуманный второпях, чтобы объяснить ее присутствие там, хотя вряд ли бы оно удивило вас. Я считал возможным объяснить ее волнение тем, что она открывала витрину, но теперь придется искать ему другое объяснение.

— Да, — сказал я. — С кем она встречалась и почему?

— Вы полагаете, она выходила, чтобы встретиться с кем-нибудь?

— Да.

— Я тоже, — кивнул Пуаро задумчиво.

— Между прочим, — помолчав, сказал я, — моя сестра просила передать вам, что сапоги Ральфа Пейтена были черными, а не коричневыми.

Говоря это, я внимательно наблюдал за ним и заметил, как мне показалось, промелькнувшую в его глазах досаду. Но впечатление это было мимолетным.

— Она абсолютно уверена, что они не коричневые?

— Абсолютно.

— Так, — сказал Пуаро и вздохнул. — Очень жаль. — Он казался обескураженным, но ничего не объяснил и переменил тему разговора. — Эта экономка, мисс Рассэл, она приходила к вам в пятницу утром. Не будет ли нескромностью спросить, о чем вы говорили, исключая, конечно, сугубо медицинские вопросы?

— Конечно нет, — сказал я. — Когда профессиональная часть разговора была закончена, мы несколько минут потолковали о ядах, о том, насколько трудно или легко их обнаружить, и еще о наркомании и наркоманах.

— И конкретно о кокаине?

— Откуда вы знаете? — спросил я с некоторым удивлением.

Вместо ответа он достал из папки с газетами «Дейли бюджет» от пятницы 16 сентября и показал мне статью о тайной торговле кокаином. Это была очень мрачная статья, бьющая на эффект.

— Вот что заставило ее думать о кокаине, мой друг, — сказал он.

Я намеревался расспросить его дальше, потому что мне не все было ясно, но в этот момент доложили о Джеффри Реймонде. Он вошел, как всегда оживленный и любезный, и поздоровался с нами.

— Как поживаете, доктор? Мосье Пуаро, я уже заходил к вам, но не застал.

Я несколько неуверенно поднялся и спросил, не помешает ли мое присутствие их беседе.

— Только не мне, доктор, — сказал Реймонд, садясь по приглашению Пуаро. — Дело в том, что я пришел признаваться.

— En verite?[198] — спросил Пуаро, вежливо проявляя интерес.

— Конечно, это пустяки, но дело в том, что со вчерашнего дня меня мучит совесть. Вы, мосье Пуаро, обвинили нас в том, что мы что-то скрываем, и, каюсь, я действительно кое-что утаивал.

— Что же именно, мосье Реймонд?

— Да, как я уже сказал, пустяки в сущности: я запутался в долгах, и это наследство оказалось весьма своевременным. Пятьсот фунтов полностью выводят меня из затруднений, и даже еще кое-что остается. — Он сообщил это нам с виноватой улыбкой и той милой откровенностью, в которой таился секрет его обаяния. — Понимаете, как это получилось. Трудно признаваться полиции, что тебе отчаянно нужны деньги. Бог знает, что они вообразят! Но я вел себя как болван: ведь с без четверти десять я был с Блентом в бильярдной, так что у меня железное алиби и бояться мне нечего. Но после вашего обвинения меня все время мучила совесть, и я решил облегчить душу. — Он встал и, улыбаясь, посмотрел на нас.

— Вы очень мудрый молодой человек, — сказал одобрительно Пуаро. — Когда от меня что-нибудь скрывают, я начинаю думать, что это что-то скверное. Вы поступили правильно.

— Я рад, что очищен от подозрений, — рассмеялся Реймонд. — Ну что ж, пойду.

— Так вот, значит, в чем дело, — заметил я, когда дверь за ним закрылась.

— Да, — согласился Пуаро, — пустяк, но не будь он в бильярдной — кто знает? В конце концов, столько преступлений совершалось ради куда менее значительных сумм, чем пятьсот фунтов! Все зависит от того, сколько человеку нужно. Все относительно, не так ли? Вам не приходило в голову, мой друг, обратить внимание на то, сколько людей обогатилось со смертью мистера Экройда? Миссис Экройд, мисс Флора, мистер Реймонд, экономка — словом, все, кроме майора Блента.

Он таким странным тоном произнес это имя, что я удивился.