— Да, куда уж мне, — пробормотал я машинально.

Моя сестра продолжала, загибая пальцы:

— Старуха Беннет — раз, мальчик с фермы, нарыв на пальце, — два, Долли Грейвс, с занозой, — три, этот американец, стюард с трансатлантического парохода, — четыре… Да, еще Джордж Эванс, со своей язвой, и наконец… — Многозначительная пауза.

— Ну?

Каролина закончила с торжеством, в лучшем стиле, прошипев, как змея, благо «с» тут хватало:

— Мисс Рассэл!

Каролина откинулась на спинку стула и многозначительно поглядела на меня, а когда Каролина многозначительно смотрит на вас — от этого никуда не деться.

— Не понимаю, — слукавил я, — что у тебя на уме? Почему бы мисс Рассэл и не зайти показать больное колено?

— Чушь! Колено! — изрекла Каролина. — Как бы не так! Не то ей было нужно.

— А что же?

Каролина была вынуждена признать, что это ей неизвестно.

— Но можешь быть уверен: он к этому и подбирается. Я говорю про мосье Пуаро. Что-то с ней не так, и он это знает.

— То же самое мне вчера сказала миссис Экройд! — заметил я. — В мисс Рассэл что-то настораживает.

— A-а! — загадочно произнесла Каролина. — Миссис Экройд! Еще одна такая!

— Какая такая?

Но Каролина отказалась объяснить свои слова, а только, многозначительно кивнув, собрала вязание и отправилась к себе наверх облачиться в лиловую шелковую блузу с медальоном на золотой цепочке — переодеться к обеду, как она выразилась.

Я смотрел на огонь и обдумывал слова Каролины. Действительно ли Пуаро приходил узнать о мисс Рассэл, или это были обычные фантазии Каролины? В то утро, во всяком случае, в поведении мисс Рассэл не было ничего подозрительного. Хотя… Я вспомнил, как она расспрашивала о наркотиках, а потом перевела разговор на яды. Но при чем это? Экройд же не был отравлен. И все-таки странно…

Сверху донесся голос Каролины:

— Джеймс, ты опаздываешь к столу!

Я подбросил угля в камин и покорно поднялся по лестнице: мир в доме дороже всего.

Глава 12

За столом

Судебное расследование происходило в понедельник.

Я не собирался описывать его подробно — это было бы повторением изложенного. По договоренности с полицией процедура была сведена к минимуму. Я дал показания о причине смерти и примерном времени, когда она могла наступить. Судья выразил сожаление по поводу отсутствия Ральфа Пейтена, но особенно этого не подчеркивал. Потом Пуаро и я имели короткую беседу с инспектором Рэгланом. Инспектор был настроен мрачно.

— Скверно, мистер Пуаро, — сказал он. — Я пытаюсь быть объективным. Я здешний, часто встречался с капитаном Пейтеном в Кранчестере и был бы рад, если бы он оказался невиновен, но дело выглядит скверно, что ни говори. Если он ни в чем не виноват, почему он скрывается? Против него имеются улики, но ведь он мог бы дать объяснения. Почему он их не дает?

За словами инспектора крылось гораздо больше, чем я знал в то время. Приметы Ральфа были сообщены во все порты и на железнодорожные станции Англии. Полиция была начеку. Его квартира в Лондоне находилась под наблюдением, так же как и те дома, которые он имел обыкновение посещать. Трудно было предположить, что Ральфу удастся ускользнуть при таких обстоятельствах. При нем не было багажа и, насколько известно, не было и денег.

— Я не нашел никого, — продолжал инспектор, — кто видел бы Ральфа на станции в тот вечер, хотя тут его все знают и не могли бы не заметить. Из Ливерпуля тоже ничего нет.

— Вы думаете, он отправился в Ливерпуль? — спросил Пуаро.

— Не исключено. Звонок со станции за три минуты до отхода ливерпульского экспресса должен же что-нибудь означать?

— Да, если он не был сделан с целью сбить нас с толку.

— Это мысль! — с жаром воскликнул инспектор. — Вы так объясняете этот звонок?

— Мой друг, — серьезно сказал Пуаро, — я не знаю. Но вот что я думаю: разгадав этот звонок, мы разгадаем убийство.

— Вы и раньше это говорили, — заметил я, с любопытством глядя на Пуаро. Он кивнул.

— Снова и снова возвращаюсь я к этому звонку, — буркнул он.

— А по-моему, этот звонок ни с чем не связан, — сказал я.

— Я бы не стал заходить так далеко, — запротестовал инспектор, — но должен признаться, что, по-моему, месье Пуаро придает чрезмерное значение этому звонку. У нас есть данные поинтереснее — отпечатки пальцев на кинжале, например.

В речи Пуаро вдруг резко проявился иностранец, как это случалось с ним всякий раз, когда он волновался.

— Мосье инспектор, — сказал он, — берегитесь тупой… comment dire?[189] — маленькой улицы, которая никуда не ведет.

Инспектор Рэглан уставился на него в недоумении, но я был догадливее.

— Тупика, хотите вы сказать?

— Да, да, тупой улицы, которая никуда не ведет. Эти отпечатки — они тоже могут никуда не вести.

— Не вижу, как это может быть, — ответил инспектор. — Вы намекаете, что они фальшивые? Я о таких случаях читал, хотя на практике с этим не сталкивался. Но фальшивые или настоящие — они все-таки должны нас куда-нибудь привести!

Пуаро в ответ только развел руками.

Затем инспектор показал нам увеличенные снимки этих отпечатков и погрузился в технические объяснения петель и дуг.

— Признайте же, — сказал он, раздраженный рассеянным видом, с каким слушал его Пуаро, — что это отпечатки, оставленные кем-то, кто был в доме в тот вечер.

— Бесспорно! — сказал Пуаро, кивая.

— Ну, так я снял отпечатки у всех, живущих в доме. У всех, понимаете? Начиная со старухи и кончая судомойкой.

— Не думаю, чтобы миссис Экройд польстило, что ее назвали старухой. Она явно расходует на косметику немалые суммы.

— Вы снимали отпечатки и у меня, — заметил я сухо.

— Ну да. И ни один из них даже отдаленно не напоминает эти. Таким образом, остается альтернатива: Ральф Пейтен или ваш таинственный незнакомец, доктор. Когда мы доберемся до этой пары…

— Будет потеряно драгоценное время, — перебил Пуаро.

— Я вас не понимаю, мосье Пуаро.

— Вы говорите, что сняли отпечатки у всех в доме, мосье инспектор? Уверены?

— Конечно.

— У всех без исключения?

— Решительно у всех.

— У живых и у мертвых?

Инспектор не сразу понял, потом сказал с расстановкой:

— Вы хотите сказать…

— У мертвых, мосье инспектор.

Инспектор застыл в недоумении.

— Я убежден, — спокойно сказал Пуаро, — что эти отпечатки на кинжале принадлежат самому мистеру Экройду. Проверьте! Тело еще не захоронено.

— Но почему? С какой стати? Вы же не предполагаете самоубийства?

— О нет. Убийца был в перчатках или завернул рукоятку во что-нибудь. Нанеся удар, он взял руку своей жертвы и прижал пальцы к рукоятке кинжала.

— Но для чего?

— Чтобы еще больше запутать это запутанное дело, — пожал плечами Пуаро.

— Ну я этим займусь. Но что подало вам такую мысль?

— Когда вы были так любезны показать мне рукоятку с отпечатками пальцев — я, признаюсь, ничего не понимаю в петлях и дугах, — но положение этих отпечатков показалось мне несколько неестественным: я бы так не держал кинжал при ударе. А вот если закинуть руку через плечо…

Инспектор уставился на маленького бельгийца. Пуаро с беззаботным видом смахнул пылинку с рукава.

— Ну, — сказал инспектор, — это мысль. Да, я этим займусь, только не очень надейтесь, что это что-то даст. — Он говорил любезно, но несколько снисходительно.

Когда он ушел, Пуаро посмотрел на меня смеющимися глазами.

— В следующий раз я постараюсь помнить о его amour propre[190]. Ну а теперь, мой добрый друг, что вы скажете о маленькой семейной встрече?

«Маленькая семейная встреча» произошла через полчаса в «Папоротниках»: во главе стола восседал Пуаро, словно председатель какого-то мрачного сборища. Слуг не было, так что нас оказалось шестеро: миссис Экройд, Флора, майор Блент, молодой Реймонд, Пуаро и я.

Когда все собрались, Пуаро встал и поклонился.

— Месье, медам, я попросил вас собраться с определенной целью. — Он помолчал. — Для начала я хочу обратиться с горячей просьбой к мадемуазель.

— Ко мне? — спросила Флора.

— Мадемуазель, вы помолвлены с капитаном Ральфом Пейтеном. Если он доверился кому-нибудь, то только вам. Умоляю вас, если вам известно его местопребывание, убедите его не скрываться больше. Минуточку, — остановил он Флору, которая хотела что-то сказать, — ничего не говорите, пока не подумаете хорошенько. Мадемуазель, с каждым днем его положение становится для него опаснее. Если бы он не скрылся, какими бы полными ни были улики против него, он мог бы дать им объяснение. Но его молчание, его бегство — что они означают? Только одно — признание вины. Мадемуазель, если вы действительно верите в его невиновность, убедите его вернуться, пока не поздно.

Флора побелела как полотно.