— Об этом не может быть и речи. Это исключено. Ты понимаешь? Ты должна оставаться в состоянии покоя. Уж я постараюсь, Тапенс, не спускать с тебя глаз, потому что я тебе не доверяю.

— Ну что ж, — сказала Тапенс. — Лекция окончена. Теперь давай подумаем. Подумаем вместе. Не обращай внимания на то, что наговорили тебе доктора. Если б только ты знал столько о докторах, сколько знаю о них я…

— Доктора пусть тебя не волнуют, — ответил Томми. — Ты будешь делать то, что я тебе велю.

— Хорошо. Уверяю тебя, в данный момент у меня абсолютно нет никакого желания двигаться. Нам надо сравнить наши впечатления и наблюдения. Накопилось очень много всякой всячины, как на какой-нибудь благотворительной распродаже.

— Что ты имеешь в виду под всякой всячиной?

— Факты. Всевозможные факты. Их чересчур много. И не только факты… Слухи, предположения, сплетни. Все это очень напоминает бочку с опилками, в которых спрятаны всевозможные пакетики.

— Вот именно — опилки, — сказал Томми.

— Не пойму, пытаешься ли ты меня обидеть или принижаешь свой вклад в наше расследование, — сказала Та-пенс. — Во всяком случае, ты ведь со мной согласен, правда? У нас уже довольно много информации, но все так намешано, и мы не знаем, с чего начать.

— Я знаю, — возразил Томми.

— Да? — засомневалась Тапенс. — И с чего же ты считаешь надо начать?

— С того, что тебе нанесли удар по голове.

Тапенс немного подумала.

— Право, не понимаю, как это может послужить отправной точкой. Я имею в виду, это ведь последнее из цепочки событий.

— Зато первое у меня, — сказал Томми. — Я не позволю, чтобы мою жену били по голове. И это реальная точка, от которой надо отталкиваться. Тут нет ничего надуманного. Это событие, которое реально имело место.

— Целиком и полностью с тобой согласна. Это действительно имело место, это произошло со мной, и я об этом помню. Я все раздумывала… С тех пор, разумеется, как ко мне вернулась способность мыслить.

— Ты не догадываешься, кто это мог сделать?

— К сожалению, нет. Я склоняюсь над могильным камнем, и вдруг — бац!

— Кто бы это мог быть?

— Вероятно, кто-то из Саттон Чанселлора, хотя это и кажется невероятным, поскольку я там почти ни с кем не общалась.

— Викарий?

— Исключено, — возразила Тапенс. — Во-первых, он славный старичок. Во-вторых, вряд ли бы у него набралось столько сил. И, в-третьих, у него астматическое дыхание. Он не мог так тихо подкрасться ко мне, я бы его услышала.

— Ну, если ты исключаешь викария…

— А ты разве нет?

— Ну да, в принципе исключаю. Как ты знаешь, я встречался и разговаривал с ним. Он здесь уже много лет, его все знают. Полагаю, сам дьявол мог бы принять обличие доброго викария, но, пожалуй, не более чем на неделю. Десять-двенадцать лет он вряд ли бы выдержал.

— Ну что ж, — сказала Тапенс. — Следующей подозреваемой будет мисс Блай. Нелли Блай. Хотя одному Богу известно, чем я ей могла не угодить. Не могла же она подумать, что я хочу унести могильный камень.

— Тебе кажется, это могла быть она?

— Право, нет. Просто, ей это было бы по силам. Если бы она проследила за мной и захотела на какое-то время вывести из игры, ей бы это удалось. И, как и викарий, она была там… в Саттон Чанселлоре и все время сновала туда-сюда… якобы, по различным делам. Она могла заметить меня на церковном кладбище, тихонько подойти — из любопытства — увидеть, что я смотрю на какую-то могилу, по какой то причине ей это могло не понравиться, и она решила огреть меня церковной вазой для цветов или чем-то еще, что подвернулось под руку. Только не спрашивай меня зачем. Просто так!

— Кто следующий, Тапенс? Миссис Кокерел — так, кажется, ее фамилия?

— Миссис Копли, — поправила его Тапенс. — Нет, это не могла быть миссис Копли.

— Почему ты так в этом уверена? Она живет в Саттон Чанселлоре, она могла увидеть, как ты вышла из дому, и последовать за тобой.

— Это-то конечно, но только, понимаешь, у нее язык без костей… — возразила Тапенс.

— А при чем тут это?

— Послушал бы ты ее в течение целого вечера, как я, — сразу бы понял, если у человека буквально рот не закрывается, он вряд ли способен на физическое воздействие! Она бы не утерпела и что-нибудь сказала, подходя ко мне.

Томми задумался.

— Что ж, — согласился он. — В подобных вещах ты лучше меня разбираешься. Миссис Копли отбрасываем. Кто там еще?

— Амос Перри, — сказала Тапенс. — Тот, который живет в Доме у канала. (Придется мне называть его просто Домом у канала, потому что у него еще полно всяких странных названий.) Муж дружелюбной ведьмы. С большой чудинкой человек. Простоват, физически силен, он мог бы оглушить кого угодно, причем, как мне иногда кажется, был бы не прочь это сделать… хотя мне трудно себе представить, с чего бы ему вздумалось ударить именно меня. Впрочем, если брать его или мисс Блай, я бы скорее склонялась к его кандидатуре. Та, конечно, любит совать свой нос в чужие дела и командовать, но решиться на физическую расправу… разве что взыграют эмоции… — Тапенс помолчала и добавила, поежившись. — А ты знаешь, когда я впервые увидела Амоса Перри, я ужасно испугалась… Он показывал мне свой сад, и я вдруг почувствовала, что… ну, что не дай Бог оказаться его врагом или повстречаться с ним ночью в глухом переулке. Мне показалось, что, даже если он никогда не был преступником, то легко может им стать, если возникнут соответствующие обстоятельства.

— Итак, — подвел черту Томми. — Амос Перри. Номер один.

— А еще есть его жена, — неторопливо продолжала Тапенс. — Дружелюбная ведьма. Она была мила и очень мне понравилась… не хотелось бы, чтобы это была она… нет, не думаю… но в чем-то она, по-моему, замешана… В чем-то, что имеет отношение к дому. Видишь, еще одна отправная точка… Видишь, Томми… Мы даже не знаем, что тут самое важное… Знаешь, я начала задумываться, а не вращается ли все вокруг того дома… Не является ли точкой отсчета сам дом. Картина… Картина ведь тоже что-то значит, правда, Томми? Я думаю, непременно значит.

— Да, — согласился Томми. — Должна что-то значить.

— Я приехала сюда в поисках миссис Ланкастер, но никто здесь, похоже, о ней даже и не слышал. И я подумала: может, я неправильно все поняла, может, миссис Ланкастер грозит опасность (а я в этом до сих пор уверена) из-за этой картины? В Саттон Чанселлоре она, скорее всего, никогда не была. А картину ей, наверное, подарили, либо она ее купила. А в картине явно скрыт какой-то смысл и для кого-то она представляет угрозу…

— Миссис Какао, то бишь миссис Муди, заявила тете Аде, будто она узнала кого-то в «Солнечном кряже» — какую-то отравительницу. Вероятно, она имеет какое-то отношение и к этой картине, и к дому у канала, а возможно, и к ребенку, которого там, по всей вероятности, убили.

— Тетя Ада восхищалась картиной миссис Ланкастер — и миссис Ланкастер подарила ее ей… и, возможно, рассказывала, каким образом эта картина ей досталась и где находится этот дом…

— Миссис Муди убили, потому что она определенно узнала преступника…

— Давай-ка еще раз вспомним твой разговор с доктором Марри, — попросила Тапенс. — Сообщив тебе о миссис Какао, он принялся рассказывать о различных убийцах из реальной жизни. О хозяйке приюта для престарелых… я что-то читала об этом… хотя фамилию женщины не помню. Суть в том, что пациенты отдавали ей все имеющиеся у них деньги — за дальнейший уход и кормежку, а затем их отправляли в лучший из миров. И так продолжалось до тех пор, пока родственники не обратили на это внимание. Ее судили и признали виновной в многочисленных убийствах… При этом никаких угрызений совести у нее не было, так как, по ее мнению, убийства были не чем иным, как актом милосердия.

— Да-да. Совершенно верно, — сказал Томми. — Тоже не могу вспомнить ее фамилию…

— Не важно. А затем он рассказал о женщине, нанимавшейся в услужение в разные семьи, в которых после этого имели место отравления. Правда, некоторые все же выздоравливали.

— Она, кажется, готовила сандвичи, — подхватил Томми. — Казалось, была очень славная и преданная, а когда имело место отравление, также бывала в числе пострадавших. Вероятно, она слегка преувеличивала. После чего она выздоравливала и нанималась на новое место, в другом конце Англии. И так несколько лет.

— Да-да. Никто, по-моему, так и не смог уразуметь, почему она это делала. Была ли это болезнь или нечто вроде развлечения? Так никто и не узнал. Она, похоже, никогда не испытывала личной неприязни к своим жертвам. Скорее всего, она просто была не в себе…

— Да, скорее всего, хотя, как мне представляется, какой-нибудь психоаналитик раскопал бы, что, когда она была маленькая, ее родные недостаточно хорошо относились к канарейке и так далее и тому подобное… А третья, о которой он рассказывал, — продолжал Томми, — стала ангелом милосердия, так как страшно страдала и сердце ее было разбито из-за потери мужа и ребенка.

— Да-да, помню, — сказала Тапенс. — Ее называли ангелом какой-то деревни. Живона или что-то в таком роде. Она ходила по соседям и ухаживала за ними, когда те болели, особенно за детьми. Но рано или поздно все дети умирали. Она часами плакала, и все говорили, что не знают, что бы они делали без этого ангела.

— И чего вдруг тебе это вспомнилось, Тапенс?

— Я подумала: а не было ли у доктора Марри какой-либо особой причины упоминать о них?

— Ты хочешь сказать, он пытался увязать…

— Я думаю, он примерял эти три хорошо известных случая к пациентам в «Солнечном кряже». Мисс Паккард, например, подходит под первый случай — милосердная хозяйка приюта.

— Да что ты к ней прицепилась. Мне она, например, нравится.