— Звонил только зеленщик. Сказал, что у него есть очень хорошие баклажаны. Он ведь знает, что миссис любит баклажаны. И всегда ставит ее в известность. Но я сказал, что в данный момент ее нет. — И добавил: — На обед цыпленок.

— Просто удивительно, насколько бедное у тебя воображение: ничего, кроме цыплят, ты придумать не в состоянии.

— На этот раз — тощий.

— Ладно, сойдет, — сказал Томми.

Зазвонил телефон, и Томми, мгновенно сорвавшись с места, схватил трубку.

— Алло!.. Алло!

Раздался слабый, далекий голос:

— Мистер Томас Бересфорд? Вам звонят из Инвергэшли.

— Да.

— Не кладите трубку, пожалуйста.

Томми ждал. Возбуждение потихоньку проходило. Ждать пришлось долго. Затем раздался знакомый ему звонкий голос. Голос его дочери.

— Алло, это ты, папа?

— Дебора!

— Да. Что у тебя с голосом? Ты будто задыхаешься.

Дочери, подумал он, вечно ко всему придираются.

— Мне же не двадцать лет. Появилась легкая одышка, — сказал он. — Как ты там, Дебора?

— У меня все в порядке. Слушай, пап, я тут кое-что видела в газете. Не знаю, ты видел? О женщине, которая попала в аварию и находится в больнице.

— И что? Нет, я сегодня ничего не читал. А что за женщина? И что с ней случилось?

— Да ничего особенного… Видимо, автомобильная катастрофа. Там говорится, что эта женщина, кто бы она там ни была… уже не молодая женщина… назвалась Пруденс Каули, а вот адреса ее они так и не узнали.

— Пруденс Каули? Ты хочешь сказать…

— Ну да. Я только… ну… я подумала… Это ведь мамино имя, разве нет? Я имею в виду, ее девичья фамилия.

— Разумеется.

— Я все время забываю, что ее звали Пруденс. Я хочу сказать, для нас ведь она никогда не была Пруденс, ни для тебя, ни для меня, ни для Дерека.

— Нет, — сказал Томми. — Не была. Оно действительно совсем не ассоциируется с твоей матерью.

— Знаю, что не ассоциируется. Я лишь подумала, что это… довольно странно. Ты не думаешь, что это может оказаться кто-то из родственников?..

— Возможно. А где это случилось?

— Больница, вроде в Маркет Бейсинге, так там, кажется, написано. Думаю, они хотели разузнать о ней побольше. Мне показалось интересным… нет, я знаю, полно людей с такой фамилией, а тем более с именем… Но на всякий случай решила позвонить. Удостовериться, так сказать, что с мамой все в порядке, ну, в таком духе…

— Понятно, — сказал Томми.

— Пап, она дома?

— Нет, — ответил Томми, — не дома, и я даже не знаю, все ли с ней ладно.

— Что ты такое говоришь? — сказала Дебора. — А чем она занималась? Ты-то, я полагаю, был на этом сверхидиотском и абсолютно секретном пережитке прошлого, развлекал все это старичье.

— Да, ты совершенно права, — сказал Томми. — Вернулся только вчера вечером.

— И обнаружил, что мамы нет — или ты знал, что она уехала? Ну же, пап, не тяни. У тебя тревога в голосе. Я очень хорошо чувствую, когда ты встревожен. Чем мама занималась? Она ведь что-то задумала, правда? Мне бы хотелось, чтобы, в ее-то возрасте, она наконец стала потише и не делала бы глупостей.

— Она очень тревожилась, — сказал Томми. — Тревожилась из-за дела, связанного с тетей Адой.

— Какого еще дела?

— В приюте, где жила тетя Ада, одна старушка ей кое-что сказала, и это очень ее встревожило. Та слишком много болтала, и мама боялась, как бы она не накликала на себя беды. Потом, после смерти тети Ады, мы поехали в приют забрать кое-какие вещи, и мама хотела поговорить с той старушкой, но оказалось, что она довольно неожиданно съехала…

— Ну это же вполне естественно, разве нет?

— Приехали какие-то родственники и увезли ее.

— И это тоже вполне естественно, — сказала Дебора. — Чего мама-то переполошилась?

— Она вбила себе в голову, что с этой старушкой что-то случилось.

— Понятно.

— Но если, как говорится, посмотреть правде в глаза, она и впрямь, похоже, исчезла. Самым натуральным образом. Мы пытались найти ее через банк и адвоката, которые занимались ее делами. Только… нам ничего не удалось.

— Ты хочешь сказать, что мама отправилась на ее поиски?

— Да. А два дня назад она позвонила, что возвращается, но так до сих пор и не вернулась.

— И ты не получил от нее никакой весточки?

— Нет.

— Боже правый, тебе надо было лучше за ней присматривать, — укоризненно сказала Дебора.

— Никто не смог бы присматривать за ней как следует, — возмутился Томми. — Ты тоже, Дебора, если на то пошло. Ты помнишь, что она вытворяла во время войны!

— Но теперь-то совсем другое дело. Я хочу сказать, тогда она была еще молодой. Теперь ей следует сидеть дома и печься о своем здоровье. Сдается мне, ее просто-напросто одолела скука.

— Ты сказала, больница в Маркет Бейсинге?

— В Мелфодшире. Час-полтора езды от Лондона.

— Совершенно верно. А около Маркет Бейсинга есть одна деревушка под названием Саттон Чанселлор.

— Она-то тут при чем? — спросила Дебора.

— Некогда рассказывать, слишком долгая история, — сказал Томми. — Она имеет отношение к одной картине, на которой изображен дом. Именно этот дом и поехала искать твоя мама. Так вот, этот дом, как мне удалось выяснить, находится в Саттон-Чанселлоре.

— По-моему, я не очень хорошо тебя слышу, — сказала Дебора. — Что ты такое говоришь?

— Не важно, — ответил Томми. — Я позвоню в больницу в Маркет Бейсинге и наведу справки. У меня такое чувство, что это все таки твоя мамочка. При сотрясении мозга люди зачастую прежде вспоминают свое детство, а уж потом возвращаются к настоящему. Может, поэтому она и назвала свое девичье имя. Возможно, она попала в автокатастрофу, а может, стукнули по голове — я бы совсем не удивился. Как раз в ее духе. Она все время напрашивается. В общем, я позвоню тебе, когда все выясню.

Томми Бересфорд бросил взгляд на часы и, положив трубку на рычаг, вздохнул в полном изнеможении.

Появился Альберт.

— Так как насчет обеда, сэр? — спросил он. — Вы ведь ничего не ели, а я… К сожалению, вынужден сказать, что начисто забыл о цыпленке… Сгорел вчистую.

— Я не хочу есть, — ответил Томми. — Вот выпить — другое дело. Принеси-ка двойное виски.

— Сию минуту, сэр, — сказал Альберт.

Томми опустился в старое, но очень удобное кресло. Это было его кресло, в которое никто больше не садился, и Альберт тут же принес ему виски.

— А теперь, я полагаю, ты хотел бы все узнать.

— Собственно говоря, сэр, — заявил Альберт извиняющимся тоном, — основное мне известно. Видите ли, поскольку я понял, что речь идет о миссис Тапенс, то позволил себе снять трубку с аппарата в спальне. Я полагал, вы не станете возражать, сэр, поскольку речь идет о…

— В общем, все нормально… — сказал Томми. — Если бы мне пришлось объяснять тебе по-новой…

— Вы дозвонились в больницу, ведь так? Поговорили с доктором, сестрой-хозяйкой?

— Нет нужды повторять, — сказал Томми.

— Больница в Маркет Бейсинге. Она и словом об этом не обмолвилась, когда звонила в прошлый раз.

— Она и думать не думала, что будет там находиться, — возразил Томми. — Насколько я понял, ее ударили по голове в каком-то безлюдном местечке, а затем отвезли к дороге и бросили на обочине, чтобы создалось впечатление, будто ее сбила машина. — Он добавил: — Разбуди меня завтра в шесть тридцать. Хочу выехать пораньше.

— Простите, что ваш цыпленок сгорел. Он совершенно вылетел у меня из головы.

— Черт с ним, с цыпленком, — отозвался Томми. — Я всегда не любил этих цыплят — вечно выбегают под колеса, да еще при этом кудахчут. В общем, устрой ему завтра похороны.

— Она же не при смерти, а, сэр?

— Умерь воображение. Если бы ты слушал как следует, то знал бы, что она уже пришла в себя, знает, кто она, кем была и где находится, а в больнице поклялись, что удержат ее там, пока я не приеду и не возьму ее под стражу. Ни под каким видом она не должна от них ускользнуть. А то снова вообразит себя детективом.

— Раз уж мы заговорили о детективах… — Альберт в нерешительности прокашлялся.

— У меня нет особого желания говорить об этом, — сказал Томми. — Забудь об этом, Альберт. Лучше научись бухгалтерскому делу или разведению комнатных цветов.

— Да нет, я просто подумал… я хочу сказать, насчет ключей к разгадкам…

— Ну так что там у тебя насчет ключей к разгадкам?

— Я думал…

— Вот откуда все беды в жизни — от мыслей.

— Ключи к разгадке, — повторил Альберт. — Та картина, например. Она ведь ключ к разгадке?

Томми заметил, что Альберт повесил картину, которую он только что принес, на стену.

— Если эта картина ключ к чему-то, так к чему же, вы думаете, она — ключ? — он слегка покраснел, застеснявшись своей неуклюжей фразы. — Я хочу сказать — в чем тут дело? Должна же она что-то значить? Я вот о чем подумал, вы уж простите, что я об этом напоминаю…

— Валяй, Альберт.

— Я подумал о письменном столе.

— О письменном столе?

— Да. О том, что доставили с маленьким столиком, двумя креслами и прочими вещами. Вы сказали, это фамильная реликвия?

— Он принадлежал моей тете Аде, — ответил Томми.

— Именно это я и имел в виду, сэр. Это как раз то самое место, где находят ключи к разгадкам. В старых письменных столах. В антикварных вещицах.

— Возможно, — сказал Томми.

— Я знаю, это не мое дело, и мне не следовало бы ничего затевать, но, пока вас не было, сэр, я не удержался. Мне до чертиков захотелось пойти и посмотреть.