Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Сэр.

В дверях стоял Альберт.

— Да?

— Меня беспокоит цыпленок.

— Да черт с ним, с цыпленком, — ответил Томми. — Ты, похоже, только о нем и думаешь.

— Но я рассчитывал, что вы с миссис будете к восьми. Я имею в виду — никак не позже.

— Да уж, — сказал Томми, бросая взгляд на наручные часы. — Боже милостивый, уже без двадцати пяти девять?

— Да, сэр. А цыпленок…

— Ладно, тащи его сюда. Слопаем вдвоем. Так Тапенс и надо. Вернется к обеду! Как же!

— Некоторые ужинают еще позже, — заметил Альберт. — Однажды я ездил в Испанию, и, поверите ли, раньше десяти там решительно никто не ужинает. Десять часов вечера! Ну что вы на это скажете? Варвары!

— Да уж, — рассеянно отозвался Томми. — Кстати, ты не догадываешься, куда она поехала?

— Вы спрашиваете о миссис Бересфорд? Понятия не имею, сэр. Насколько я понимаю, сперва она собиралась поехать поездом. Просмотрела кучу железнодорожных справочников и расписаний.

— Ну, каждый развлекается по-своему. А ей всегда нравилось путешествовать поездом. И все же интересно, где она. Скорее всего, сидит сейчас на какой-нибудь станции в зале ожидания.

— И ведь знала, что вы возвращаетесь сегодня, сэр, — укоризненно заметил Альберт. — Могла бы и вовремя приехать. Правда ведь?

Томми, осознавший вдруг, что ему предлагают нечто вроде союза: он и Альберт выражают обоюдное неодобрение некой Тапенс, которая, зафлиртовав с британскими железными дорогами, не явилась вовремя домой и не оказала соответствующего приема вернувшемуся из командировки мужу, — промолчал.

Так и не дождавшись ответа, Альберт ушел избавлять цыпленка от кремации в духовке.

Томми, собравшийся было идти за ним, остановился и посмотрел на каминную доску. Потом неторопливо подошел к ней и внимательно осмотрел висевшую там картину. Странно, что Тапенс была так уверена, будто видела этот дом прежде. Томми был абсолютно уверен, что сроду его не видел. Дом как дом. Таких по стране тысячи.

Он придвинулся поближе. Потом, не удовлетворившись и этим, снял ее и поднес к лампочке. Обычный дом! Под картиной стояла подпись художника. Фамилия, хотя он и не мог разобрать, какая именно, начиналась с буквы «Б». Босуорт… Баучьер… Надо бы взять увеличительное стекло… Из холла донесся веселый перезвон колокольчиков, которые Тапенс с Томми привезли когда-то из Швейцарии. Такие там вешают коровам на шею. Альберту они очень понравились, и он виртуозно приспособил их вместо гонга. Кушать подано. Томми направился в столовую. Странно, пронеслось у него в голове, что Тапенс так и не появилась. Может быть, у нее спустилась шина — обычное дело, — но тогда она наверняка позвонила бы и предупредила, что задерживается.

«Знает ведь, что я буду волноваться», — проворчал Томми. И не то чтобы он вообще никогда не волновался — но только не из-за Тапенс. С Тапенс всегда все было в полном порядке. Вечно этот Альберт подливает масло в огонь.

— Надеюсь, она не попала в аварию, — заметил он на сей раз, ставя перед Томми блюдо с капустой и мрачно качая головой.

— Убери. Знаешь же, что я не перевариваю капусты, — сказал Томми. — С какой стати ей попадать в аварию? Сейчас только половина десятого.

— Ездить на машине в наши дни — чистейшее самоубийство, — печально проговорил Альберт. — А в аварию может попасть каждый.

Зазвонил телефон.

— Это она, — сказал Альберт.

Поставив блюдо с капустой на сервант, он поспешил из комнаты. Томми отодвинул тарелку с цыпленком и последовал за Альбертом. Тот уже говорил:

— Да, сэр? Да, мистер Бересфорд дома. Одну минуточку. — Он повернулся к Томми: — Сэр, вас просит какой-то доктор Марри.

— Доктор Марри?! — Томми задумался. Фамилия казалась ему смутно знакомой, только он никак не мог вспомнить откуда… Если Тапенс попала в аварию… И тут же со вздохом облегчения вспомнил, что доктор Марри пользовал старушек в «Солнечном кряже». Истинное дитя своего времени, Томми тут же предположил, что доктор Марри звонит по поводу оформления каких-нибудь бумаг, касающихся кончины тетушки Ады.

— Алло, — бодро сказал он, — Бересфорд слушает.

— О, рад, что застал вас. Надеюсь, вы меня помните. Я пользовал вашу тетю, мисс Фэншо.

— Да, разумеется, помню. Чем могу служить?

— Мне, право, хотелось бы перемолвиться с вами парой словечек. Мы не могли бы договориться о встрече? Разумеется, в городе.

— О да, пожалуйста. Никаких проблем. Но… э-э… это нечто такое, о чем вы не можете сказать по телефону?

— Я предпочел бы не обсуждать это по телефону. Конечно особой спешки нет, ничего срочного. Просто… просто мне хотелось бы кое о чем с вами поговорить.

— Надеюсь, ничего серьезного? — спросил Томми, удивляясь, как такое могло сорваться у него с языка.

— Да нет, право. Наверное, я делаю из мухи слона. Скорее всего, так оно и есть. Но в «Солнечном кряже» происходит что-то очень странное.

— Это не имеет отношения к миссис Ланкастер? — спросил Томми.

— К миссис Ланкастер?! Доктор, казалось, удивился. — О, нет. Она от нас уехала. По сути, еще до кончины вашей тетушки. Тут совсем другое.

— Я уезжал и только что вернулся. Могу я перезвонить вам утром? Тогда бы мы могли назначить встречу.

— Разумеется. Я оставлю вам свой номер. До десяти меня можно найти в приемной.

— Плохие новости? — спросил Альберт, когда Томми вернулся в столовую.

— Бога ради, Альберт, не каркай, — раздраженно сказал Томми. — Нет, конечно, никаких плохих новостей.

— А я уж было подумал, хозяйка…

— С ней все в порядке, — отрезал Томми. — С ней всегда все в порядке. Ты же ее знаешь: взбрело что-то в голову, вот и помчалась как угорелая. Больше я не собираюсь волноваться. И убери от меня этого цыпленка: он несъедобен. Ты его пережарил. Принеси лучше кофе. И вообще, я ложусь спать. Завтра, возможно, будет письмо. Задержалось на почте — ты же знаешь, какая у нас почта. А может, придет телеграмма или она позвонит.

Однако ни звонка, ни телеграммы на следующий день не было. Альберт во все глаза смотрел на Томми и постоянно открывал рот, тут же, впрочем, его закрывая. Даже он понимал, что его мрачные прогнозы в настоящий момент неуместны.

Наконец Томми над ним сжалился. Проглотив последний кусок тоста с мармеладом и запив его кофе, он заговорил:

— Ну хорошо, Альберт, я сам скажу. Итак: где она и что с ней случилось? И что мы намерены теперь предпринять?

— Обратитесь в полицию, сэр.

— Не уверен. Видишь ли… — Томми замолчал.

— Если она попала в аварию…

— При ней водительские права… и много других бумаг. Из больницы сразу бы сообщили. В таких случаях они тут же связываются с родственниками. Я не хочу показаться неврастеником… и потом, ей… ей это может не понравиться. Ты совершенно… совершенно не догадываешься, Альберт, куда бы она могла поехать? Она ничего не говорила? Не называла никакого места — или хотя бы графства? Не упоминала никакого имени?

Альберт покачал головой.

— А в каком она была состоянии? Казалась довольной? Возбужденной? Несчастной? Встревоженной?

Ответ последовал незамедлительно:

— Она была довольна, как Панч[171]… Ее прямо-таки распирало от радости.

— Как терьера, которого пустили по следу? — уточнил Томми.

— Совершенно верно, сэр, вы же знаете, какая она становится…

— Значит, она что-то задумала. Интересно… — Томми замолчал и погрузился в размышления.

Значит, подвернулось какое-то дело, и Тапенс, образно говоря, сорвалась с места и помчалась, как терьер на запах. Позавчера она позвонила и сообщила о своем возвращении. Почему же, в таком случае, она не вернулась? Вероятно, в этот самый момент, подумал Томми, она сидит где-нибудь и кому-то пудрит мозги, совершенно забыв обо всем на свете!

Если она идет по следу, она ужасно огорчится, если он, Томми, побежит в полицию и будет, точно барашек, блеять, что у него пропала жена… Он словно слышит, как Тапенс говорит: «Это ж какие мозги надо иметь, чтобы учудить эдакое! Я и сама еще в состоянии о себе позаботиться! Пора бы уже тебе это запомнить!» (А в состоянии ли?)

Ни за что на свете нельзя было с полной определенностью сказать, куда могло завести Тапенс ее воображение.

Грозит ли ей опасность? Но ведь до сих пор никаких признаков опасности в этом деле не было — разве что в воображении самой Тапенс.

Пойти в полицию и заявить, что его жена не вернулась домой, как обещала… Полицейские очень внимательно его выслушают, ухмыляясь про себя, а затем тактично спросят, не появлялись ли у нее в последнее время новые знакомые мужского пола!

— Я найду ее сам, — решил Томми. — Только вот где? Я ведь даже не знаю, на севере она или на юге, не говоря уже о востоке и западе… и она — глупенькая — даже не сообщила, откуда звонит.

— Вероятно, ее захватила какая-то группировка… — предположил Альберт.

— Ох, Альберт, ну когда ж ты наконец повзрослеешь!

— И что вы собираетесь предпринять, сэр? — обиженно поинтересовался тот.

— Поеду в Лондон, — сказал Томми, бросая взгляд на часы. — Для начала встречусь с доктором Марри. Он звонил вчера вечером — хочет что-то рассказать о делах моей покойной тетушки. Как знать… Вдруг он натолкнет меня на какую-нибудь идею… В конце концов все это началось в «Солнечном кряже». И прихвачу-ка с собой картину, которая произвела на Тапенс такое впечатление.

— Вы хотите отвезти ее в Скотленд-Ярд?

— Нет, — буркнул Томми, — на Бонд-стрит[172].

Томми выскочил из такси и, расплатившись с водителем, тут же снова нырнул в машину, чтобы вытащить небрежно упакованный сверток, в котором легко угадывалась картина. Сунув ее под мышку, он вошел в «Нью Атаниэн гэллери», одну из самых старых и известных галерей в Лондоне.